Теперь комиссарам пришлось разделиться на две группы. Гордон решил, что он останется
у куста. А прыткая Жаби поспешит за сорокой. Жаби тоже так решила — ведь теперь они оба были шефами полиции и оба могли принимать решения. Жаби отправилась в путь.
Гордон стал медленно карабкаться вверх, чтобы послушать, о чём говорят птенцы. Но пригорок был мокрый и скользкий. Только комиссар добрался до куста, как сразу съехал вниз. Внизу он перекувырнулся и забарахтался в грязи.
Потом он снова полез наверх. Иногда он полз на четвереньках, а иногда на пузе.
Комиссар стал похож на комок глины. Не сказать, что я сильно изменился, — форма-то осталась та же, горестно подумал он. Просто теперь я весь в глине.
Но это было неплохо, потому что в таком виде он мог подкрасться к птенцам совсем близко. Они его не заметили. Комиссар Гордон сидел рядом и слышал каждое слово.
— Есть хочу, есть хочу, — тарахтел один детёныш.
— Мне скучно, мне скучно! — скрипел другой.
— Обидно, обидно! — жаловался третий.
Притворившись комком глины, Гордон сидел и грустно хлопал глазами.
Бедные дети! Ни один ребёнок не должен стра-
дать в моём лесу! — думал он. В нашем с Жаби лесу.
А дети продолжали скрипеть и жаловаться. Всё та же печальная песня, снова и снова…
Вдруг, громко хлопая крыльями, прилетела серая птица. Она тяжело пропрыгала в кусты и уставилась на сорочат. Ворона!
— Вот вы где, уродцы! — сипло прокаркала она. — И не думайте, что можете играть с моими птенцами! Держитесь от них подальше!
Сорочата зашипели, как змеи.
Ворона нависла над птенцами, угрожая им своим большим острым клювом.
— Вы омерзительные! Так и передайте своей маме, — прокаркала ворона и улетела.
Сердце тяжело стучало в комиссарской груди.
Слышать такие слова было невыносимо. Бедные дети! Гордон даже прослезился.
А Жаби тем временем преследовала сороку.
Та вернулась на компостную кучу. Отыскав несколько червяков, набила клюв. Жаби наблюдала из-за дерева. И тут опять послышался топот и «БУМ-БУМ-БУМ».
БУМ-БУМ-БУМ, гулять идём!
В лесу веселье мы найдём!
Детский садик. БУМ-БУМ.
Из лесу вышла длинная вереница детей в цветастых жилетах. Мама-сорока оторвалась от компостной кучи. Прыжками приблизилась к воспитательнице, которая теперь шла первая, всё так же держа за руку маленького жабёнка.
— Здравствуйте, не найдётся ли у вас место для моих детей? — спросила сорока.
Когда она открыла клюв, все червяки выпали на землю.
— Им так скучно сидеть дома, они так хотят ходить в садик! Нельзя ли зачислить их в группу? Пожалуйста!
Но мышь-воспитательница повернула обратно в лес, и длинная вереница — за ней.
— Ваши дрязги с вороной нам надоели. Мы боимся с вами связываться, — испуганно сказала мышь-воспитательница.
— Но послушайте, дети так хотят ходить в садик! — крикнула мама-сорока.
Ничего себе! — подумала Жаби. Детей сороки не берут в детский сад? Такого в моём лесу быть не должно! В нашем с Гордоном лесу.
Потом Жаби повстречала глиняный комок у реки.
— Это было ужасно, — сказала Жаби.
— Это было жестоко, — сказал глиняный комок. — Всё не так, как мы думали.
Потом Гордон смыл с себя глину, и коллеги медленно побрели домой.
Глава 11. Миллион орехов
Комиссары сидели за столом. Они перекусили и, разобрав подробности дела, дружно закивали.
— Всё ясно, — сказал Гордон.
— Поймали с поличным, — сказала Жаби.
Потом они долго шептались и шушукались о том, как им поступить дальше.
— Миллион? — спросила Жаби. — А так можно?
И они снова стали шушукаться и шептаться. Гордон достал блокнот и записал:
ВАЖНО: ВСЕ ИМЕЮТ ПРАВО ИГРАТЬ…
— Теперь мы это не забудем, — сказал он.
Наконец они встали и надели свои элегантные форменные фуражки. Захватив печать, они вышли из дома и зашагали к кусту, где проживала сорока. Два стильных полицейских в фуражках, сверкающих золотом!
Там собрались все животные — об этом позаботилась кукушка.
Книга законов тоже была там — об этом позаботились два сильных бобра. И сорока была там. Она казалась слегка напуганной. Чуть в стороне на ветке сидела ворона и сипло каркала.
Собрались все, кроме судьи — старой совы, которая уехала в отпуск.
Хм, отпуск! — мечтательно подумал Гордон.
Значит, вести собрание вместо совы будет он. Гордон сразу перешёл к делу:
— Сорока дразнила других животных. Мы поймали её с поличным, когда она дразнила Жаби…
— Да ладно, — сказала сорока. — Вы что, шуток не понимаете?
— Это не шутки, — возразила Жаби, и уши её покраснели.
Сорока сказала:
— Пусть все знают, что этот маленький полицейский…
— Тихо! — сказал Гордон. — Ты признаёшь, что дразнила не только Жаби?
— Да, но может ли такая трусливая маленькая мышь быть полицейским?
Жаби от злости подпрыгивала на месте.
— Жаби отважная и умеет такое, чего не умеет никто другой, — сказал Гордон. — Иногда ей, как и всем остальным, бывает страшно, но она всё равно делает своё дело. А это самое трудное. Сорока не имеет права ни над кем насмехаться. Это очень серьёзное преступление!
После этого и другие животные стали жаловаться на сороку. Ворона жаловалась больше всех.
Гордон принялся листать Книгу законов.
§ 762. Запрещается дразнить кабана и говорить, что у него скрюченный хвостик.
— Сорока обвиняется в том, что дразнила многих животных. Штраф — миллион орехов…
— Миллион орехов! — ахнула сорока. — Столько орехов нет в лесу. Это слишком много!
— Нет, — сказал Гордон. — Это справедливое наказание! Это ужасно, когда тебя дразнят. И теперь это поймут все!
И Гордон поставил штамп. Ка-данк!
Ворона засмеялась. Все животные закивали. Больше всех закивали белки: потрясающе, подумали они, увидеть разом столько орехов.
— Сто тачек с орехами, — рассчитала одна белка. — Или тысяча?
Сорока заплакала:
— Я больше так не буду… Вы не представляете, каково пришлось моим милым деткам…
Гордон поднял руку.
— Кроме тебя в лесу есть ещё обидчики, — сказал он. — Ворона!
Ворона сразу перестала смеяться и принялась оправдываться:
— Сорока вечно дразнит меня. Что же мне, молчать?
Нет, подумал Гордон. Нельзя платить той же монетой!
— Но ещё ты дразнила других! — закричали животные.
— Больше всех ты дразнила меня, — сказала сорока. — И кидалась в моих детей кроличьими какашками.
— Делать мне больше нечего, — фыркнула ворона.
— Хм, — сказал Гордон. — Кидаться в детей кроличьими какашками запрещено. Хотя доказать такое преступление невозможно…
Но тут вперёд вышла комиссар Жаби.
— Почему бы и нет, — сказала она. — Я попробую!
Она залезла под куст, где сидели сорочата и грустно моргали. Потом собрала с земли кроличий помёт и вернулась к Гордону.
Понюхав шарики, Жаби доложила:
— Пахнет шерстью, морковкой и травой. Следовательно, это кроличьи какашки…
— Хммф, — смутился кролик. — Я никогда не хожу под этот куст. Должно быть, их туда подбросили!
— Секундочку! Тут пахнет ещё кое-чем. Тут пахнет… — Жаби принюхалась. — Грязью, проливным дождём и прелыми листьями. Следовательно, их подбросила ворона.
По рядам прокатился шёпот. Надо же, какая она умная, эта комиссар Жаби!
— Ну ладно, ладно, — мрачно созналась ворона. — Может, это была и я.
Гордон прокашлялся и приготовил печать, чтобы поставить под обвинением штамп. Поднес её к бумаге. Чуть подвинул вправо. Нет, чуть левее. Вот так.
— Ворона приговаривается к штрафу в миллион орехов!
Ка-данк.
Все закивали. И больше всех — белки. Им уже
не терпелось взглянуть на этот фантастический парад орехов. Ворона всхлипнула.
Гордон сказал:
— Сорока платит миллион вороне. А ворона платит миллион сороке.
Некоторое время было тихо — все вычисляли. Белки представляли себе, как орехи ездят взад-вперёд на тачках. Какое отрадное зрелище!
— Тогда штраф не надо будет платить никому! — сказал жабёнок в голубой шапочке.
— Да, — подтвердил Гордон. — Ты всё правильно подсчитал. Если ты получишь миллион и заплатишь миллион, никаких орехов не останется.
Белки разочарованно зашушукались. Вообще никаких орехов?
— Но самое главное, — продолжил Гордон, — всех детей надо принять в детский сад. Все имеют право играть с другими.
И комиссары изо всех сил надавили на печать.
КА-ДАНК!
Они отдали честь и под крики «ура» пошли домой.
Глава 12. Все имеют право играть с другими
На следующий день комиссары отдыхали в отделении.
— Хитро ты придумал с этими штрафами, — сказала Жаби.
— Да, надеюсь, теперь все поймут, какое это серьёзное преступление — дразнить других, — сказал Гордон. — Кстати говоря, я порядком устал. Может, вздремнём? Или как это называется — почитаем послеобеденную сказку?
Жаби немного утомилась от бесконечных преступлений, перечисленных в Книге законов. Запрещается пугать тревожного бобра и говорить ему «бу!». Запрещается прятать горшок от лягушки, которой хочется писать.
— Я и сама понимаю, что запрещается, — сказала она. — В моём сердце как будто сидит кто-то и нашёптывает, что правильно, а что нет.
Может, это моя мама, а может, какой-то маленький старичок или гномик…
— Хмм, — сказал Гордон. — Пожалуй, это и правда не сложно.
— Когда что-то сделаешь и потом радуешься, то это разрешено, — продолжила Жаби. — Когда что-то сделаешь и потом огорчаешься, то это, скорее всего, запрещено.
Лёжа на кроватях, они размышляли о том, что сказала Жаби.
— А ты, шеф, когда-нибудь делал что-нибудь такое, из-за чего потом огорчался? — спросила Жаби.
— Хмм, — пробормотал Гордон. — Что уж тут скрывать, со мной не раз такое случалось. Например, когда я хотел схватить кролика. Или когда я прогнал лиса из нашего леса — говорил ли я тебе, как всё было