Мерлин внимательно посмотрел на маленькие фигурки Софи и Тедроса, отхлебнул из кубка с вином, который втащил из своей шляпы, и не спеша заговорил:
– Позволь мне рассказать тебе историю об отце Тедроса, Агата. Спустя несколько лет после рождения Тедроса король Артур пришел однажды ко мне в пещеру и потребовал снадобье, которое позволит ему шпионить за его королевой Гвиневрой. Он был уверен, что она по ночам убегает из замка, и хотел узнать, куда и зачем. Честно говоря, озабоченность короля поведением королевы не была чем-то новым. Еще когда они были учениками школы, Артур делал все, чтобы убедить Гвиневру, что именно он, и только он, – ее настоящая любовь. В то время за сердце Гвиневры он соперничал с рыцарем Ланселотом, на стороне которого были определенные преимущества. Ланселот, видишь ли, был таким же книгочеем и любителем животных, как Гвиневра, – Артур похвастаться тем же самым не мог. И так уж случилось, что Ланселот был лучшим другом Артура. Артур не мог не заметить, как Ланселот и Гвиневра тянутся друг к другу, и недвусмысленно дал понять рыцарю о своих видах на юную красавицу. Притом Артур прекрасно понимал, что Ланселот не ровня ему в том, что имеет такое большое значение для любой девушки, – рыцарь уступал Артуру и в красоте, и в богатстве, и в знатности, и в славе… Так что, когда Гвиневра и Артур были зачислены в группу героев, а Ланселота назначили помощником будущего короля, Артур убедил Гвиневру, что именно он – самый лучший для нее выбор. И то сказать – зачем ей выходить за простого рыцаря, когда она может стать женой самого короля?
Мерлин снова отхлебнул из кубка и продолжил:
– Артур убедил Гвиневру, что она нужна всему Камелоту, поскольку он, Артур, не видит другой королевы, и потому она просто обязана выйти за него, чтобы исполнить свой священный долг служения Добру. Трудно найти девушку, которую не убедили бы эти слова, особенно если их произносит такой благородный, решительный и могущественный парень, как Артур… Короче говоря, они сыграли роскошную свадьбу, и вскоре у них родился прелестный мальчик, наследник, о котором мечтал Артур. Но даже теперь король не желал расстаться со своими подозрениями. Он вел себя как ревнивый школьник – пытался следить за Гвиневрой, хотел убедиться, что она никого не любит, кроме него. Артур не находил себе места, лишился сна, словно понимал, что добился ее руки силой. К тому времени, когда король явился ко мне в пещеру требовать средство, которое может подтвердить – или опровергнуть, – верна ли ему Гвиневра, он уже превратился в сердитого, одержимого навязчивой идеей и сгорающего от ревности человека. В тот день я сказал Артуру, что есть лишь одно волшебное средство, способное ему помочь, – он должен позволить Гвиневре покидать по ночам замок, и делать все в точности так, как она желает.
Мерлин горестно вздохнул, прежде чем вернуться к своему рассказу:
– Артур был болен, это ясно. Я сказал ему, что те десять лет, пока он пытался держать под своим контролем волшебную сказку – свою и Гвиневры, отказывая королеве в праве иметь личную жизнь, привели его на грань безумия. Человек не может управлять судьбой – он может лишь научиться держать ее удары. Все эти годы Артур боялся, что Гвиневра не любит его, но единственным способом преодолеть этот страх было посмотреть в глаза правде. Насильно удерживать Гвиневру от ее настоящей любви – к королю или кому-то другому, не важно – значало лишить и самого Артура, и его колоеву счастья. Ни он, ни она не могли понять и проверить, истинна ли их любовь друг к другу.
Волшебник допил остатки вина из кубка и продолжил:
– Вместо этого они продолжали мучить друг друга, тормозя подлинное окончание своей волшебной сказки… Стоит ли говорить, что Артур объявил все сказанное мной бредом, меня самого – предателем и ушел из пещеры, сказав, что между нами все кончено. Позднее он тайком возвратился и выкрал у меня снадобье, меняющее пол человека. Вскоре Гвиневра бежала с Ланселотом, Артур заочно вынес своей королеве смертный приговор, а мне пришлось покинуть чудесного маленького мальчика, которого я воспитывал.
Когда Мерлин посмотрел на Агату, глаза его блестели от слез.
– Теперь Тедрос постоянно оживляет в памяти историю своего отца, – сказал он. – Между прочим, став королем, он унаследует от отца и смертный приговор своей матери, его никто не отменял. Старое опять становится новым, моя дорогая, и прошлое нагоняет нас. Только теперь на месте Гвиневры ты, сомневающаяся, что можешь стать королевой для ее сына – точно так же, как сама Гвиневра сомневалась, может ли она быть королевой его отца. Однако Гвиневре не хватало сил, чтобы вести себя с Артуром честно и откровенно. Она робела, хотя и знала, что не сможет быть счастлива в Камелоте. Она лгала и себе, и ему, тем самым позоря своего короля. Но ты девочка умная, мудрая даже, и Тедросу повезло, что он выбрал именно тебя. Решающее отличие между тобой и его матерью заключается в том, что ты не боишься подвергать сомнению сказку, в которой живешь, и благодаря этому история Артура и Гвиневры не повторится. В твоей душе заложено стремление к Добру, даже если ради этого тебе приходится отпустить на свободу своего принца и позволить ему проверить свою любовь. Даже если это обернется тем, что в конечном итоге ты его потеряешь. Понимаешь ли, Агата, ни тебе, ни мне, ни кому-либо еще не известно, оправданы ли твои сомнения. Сможешь ли ты стать королевой Камелота? Действительно ли Софи настоящая любовь Тедроса? Уничтожит ли Софи кольцо Директора? Ответы на эти вопросы никто не знает.
Мерлин глубоко вздохнул и закончил:
– Но в отличие от Артура, пришедшего в тот день ко мне в пещеру, ты готова отпустить на свободу прошлое и принять неведомое будущее. И это именно то, что сохранит живым Добро, каким бы ни было надвигающееся на него Зло.
К этому времени Агата, уже не скрываясь, рыдала навзрыд, но не от обиды или боли. Это были светлые, очищающие душу слезы. Мерлин обнял ее и, дав выплакаться, дождался, когда она немного успокоится. А как только старый маг услышал, как она высморкалась в его лиловый плащ, он улыбнулся и тут же подсунул ей вазочку с фисташковым мороженым. Агата рассмеялась сквозь высыхающие слезы и принялась зачерпывать ложечкой ароматное бледно-зеленое лакомство.
– На самом деле я вовсе не такая добрая, как ты сказал, – хмыкнула она, облизывая ложечку. – В самый первый день в школе, когда нас привели в Леденцовый зал, я… я откусила и съела от него целый кусок. Большой.
– Да ты что? – рассмеялся Мерлин. – Точь-в-точь как я. Я тоже там целый угол отгрыз.
Позади них послышался чей-то смех. Они обернулись и увидели выходящих на вершину холма Софи и Тедроса.
– И вот представь себе: я в девчоночьем теле, волосы у меня на голове слипаются от краски, я только что приехал по шоколадному облаку на шоколадной сосульке, которой управляла крыса, я приготовил целую речь, чтобы выступить перед тобой, но прежде чем я успеваю произнести хотя бы слово – бабах! – и ты уже шарахнула меня по голове книгой. Кстати, что это была за сказка?
– Не помню. «Аладдин», кажется, – хихикнула Софи.
– Увесистая! – трясясь от хохота, заметил Тедрос. – Но хуже всего знаешь что? Не знаешь! А то, что речуга, которую я для тебя подготовил, была на самом деле классной!
Софи еще громче захохотала, уткнувшись головой в плечо принца.
Агата никогда раньше не слышала, чтобы Тедрос смеялся так громко, так весело и заразительно. И никогда не видела принца таким оживленным, радостным, расслабившимися. Да и Софи выглядела так непринужденно, словно у них с Тедросом были давние и очень близкие отношения, о которых Агата ничего не знала. При виде этой парочки Агату начало подташнивать, ее буквально подмывало оторвать Тедроса от размалеванной красотки и увести его куда подальше.
Но тут в ее голове всплыли слова Мерлина, и гнев пропал. Она взглянула на Софи и Тедроса как бы новыми глазами.
Ведь перед ней были двое ее лучших друзей, они были целы и невредимы, они весело смеялись над какой-то дурацкой историей, которую рассказывал Тедрос.
Да все хорошо, все прекрасно!
И она тоже засмеялась.
Услышав ее смех, принц поднял голову и тут же перестал хохотать, а Софи сказала, медленно переводя взгляд с Мерлина на Агату и обратно:
– Ничего не понимаю. То ли мы слишком поспешили, то ли вы слишком медленно шли.
– Насколько я нас всех знаю, и того, и другого понемногу, – сказала Агата.
Софи затаила дыхание и приготовилась выслушать какую-нибудь шпильку в свой адрес.
Но вместо этого Агата улыбнулась.
Лицо Софи посветлело, она сразу же уловила произошедшую в их отношениях с Агатой перемену. Конечно, в лучшую сторону перемену, в лучшую.
Что же касается Тедроса, то он остался напряженным и окидывал Агату ледяным взглядом.
– Не слишком быстро, не слишком медленно, как сказала бы Златовласка, но просто в самый раз, – произнес Мерлин, вынимая из своей шляпы новые тарелки с едой. – Мы решили подождать вас, чтобы покормить горячим обедом. Тедрос, вот пирог с курицей и свежий кресс-салат для тебя и Софи. Ешьте, а мы с Агатой пойдем дальше. Завтра на закате встретимся в укрытии. Пойдем, Агата…
Но Агата продолжала стоять на месте, пристально всматриваясь в горизонт:
– Что это?
Софи повернула голову, прищурила глаза и увидела пробиравшегося по тропе Хорта.
– Хорт, – сказала она, равнодушно пожав плечами. – За него можно не волноваться, дойдет. В конце концов, недаром же его папенька был пиратом…
– Да нет, – сказала Агата. – Вот там.
Она смотрела на далекий-далекий, похожий на мираж городок, едва различимый на фоне серого неба. Он казался написанным прозрачными красками в той же манере, что и картины профессора Садера. Контуры были размытыми, однако Агата сумела рассмотреть домики с островерхими крышами, желтое здание школы, покосившуюся часовую башню с защитным козырьком… У Агаты отвалилась челюсть:
– Гавальдон. Это же… Гавальдон!