– О, я уверена, что могу сказать о Кириле много такого, что представит его в выгодном свете. И я это сделаю – даже при том, что все еще зла на него как черт. Честно говоря, я до сих пор в ярости. Уверена, вы знаете почему.
Собеседница бросает на Стерна многозначительный взгляд поверх очков.
– Да, знаю, – говорит Стерн. У него имелись опасения, что длительные романтические отношения с Кирилом будут для Иннис болезненной и деликатной темой. Как и Леп, она стала одним из первых партнеров Кирила при создании компании «ПТ». В течение многих лет, разъезжая по миру для участия в научных конференциях и симпозиумах, они не утруждали себя попытками скрыть свою интимную связь и не снимали хотя бы для вида два отдельных гостиничных номера. В результате несколько ученых, с которыми Стерн встречался в течение последнего года, признались адвокату, что были шокированы, когда узнали, что Кирил женат не на Иннис, а на другой женщине.
– Но мы ведь не будем углубляться во все эти детали в зале суда, верно? – интересуется доктор Макви.
– Мы обратились к судье с соответствующим ходатайством, которое она удовлетворила. Участники процесса смогут говорить только о том, что вы покинули компанию «ПТ» по причине разногласий с Кирилом.
– Да, Рекс говорил мне об этом. Если откровенно, то именно по этой причине я согласилась встретиться с вами. Наверняка представители обвинения хотели бы перетряхнуть все это грязное белье на суде со всеми унизительными деталями, – говорит Иннис.
На самом деле это не совсем так. Мозес взрослый человек и понимает, что борьба с тем, что он считает грехом, никогда не искоренит грехи полностью. К тому же при любом публичном упоминании о сексе он буквально ежится от стыда. Хотя представители обвинения и возражали против ходатайства Стерна, Мозес в конце концов пришел к выводу, что уж лучше все же заранее заручиться обязательством Стерна не выставлять Иннис во время перекрестного допроса в качестве разъяренной самки, которую посмели отвергнуть. Учитывая, что в зале суда будет постоянно присутствовать Донателла, разговоры о внебрачных связях Кирила, весьма вероятно, нанесут большой ущерб его репутации в глазах присяжных. Так что Сэнди счел за благо избежать этого.
– Знай я все то, что знаю сейчас, – говорит Иннис, – я бы, может, и не согласилась выступить в качестве свидетеля обвинения. Я просто не представляла, что они будут пытаться отправить Кирила в тюрьму на всю оставшуюся жизнь как убийцу. Это кажется мне просто чудовищным.
– Разумеется, я согласен с вами, но мне хотелось бы знать вашу точку зрения.
– Сэнди, лекарств без вредных побочных эффектов не существует. Люди умирают от передозировки тайленола. «Джи-Ливиа» – невероятный препарат. И вы – живое тому доказательство. На УКПМ сейчас оказывается сильнейшее давление, чтобы заставить их снова выпустить лекарство на рынок – по крайней мере, для использования в некоторых, совершенно определенных целях. Очевидно, что они в какой-то момент дали слабину, потому что поначалу не было консенсуса по поводу причины отдельных случаев смерти пациентов. Но сейчас существует уже вполне сложившееся мнение большинства специалистов, согласно которому все дело в аллергической реакции. А с этой проблемой в условиях клиники можно бороться. Так что сейчас в УКПМ уже должно сложиться понимание, что пациентам можно назначать «Джи-Ливиа» в наиболее тяжелых случаях.
– Ну я полагаю, что Мозес и министерство юстиции могут сыграть в этом вопросе определенную роль. Понимаете, если окажется, что Кирил солгал, чтобы добиться одобрения препарата, который в конечном итоге вернули на рынок, доказывать обвинение в мошенничестве будет гораздо труднее. Получится, что сам факт мошенничества, если он и был, не имел материальных целей.
– Замечательно, – с сарказмом откликается Иннис. – Но несколько пациентов умерли, а значит, гособвинители могут привлечь за это Кирила?
– Я уверен, что они так или иначе найдут аргументы для обоснования своей позиции. Доктор Макви, ведь недаром судебные разбирательства по уголовным делам называют кровавым спортом.
– Очевидно, вы правы. Из того, что мне довелось прочитать, у меня сложилось впечатление, что обвинения, предъявляемые Кириллу, являются надуманными.
– Что вы имеете в виду?
– Честно говоря, не понимаю, что это за врачи, которые под присягой показали, что не поняли, будто у их пациентов анафилактический шок? Да они просто идиоты. Они должны были принять меры, даже если не уверены, что это именно аллергия.
– И вы готовы сказать это в суде?
– Конечно, нет, – заявляет Иннис с легкой улыбкой на губах. – Послушайте, Рекс убедил меня в том, что мне лучше оставаться на нейтральных позициях. Я ответила на вопросы со стороны обвинения просто и честно, а дальше пусть все идет своим чередом. Я с самого начала не собиралась принимать сторону Кирила, и я не стану этого делать.
Стерн несколько секунд молча смотрит на собеседницу, о чем-то размышляя, а затем спрашивает:
– Вы будете считать меня неблагодарным гостем, если я брошу вам небольшой вызов?
– Конечно, нет.
– Я бы сказал, доктор Макви…
– Иннис.
– Хорошо, Иннис. Мне трудно поверить, что вы в свое время искренне сказали, что не хотели причинять вреда Кирилу, записав ваш с ним телефонный разговор, когда он позвонил вам после беседы с мисс Хартунг.
Хартунг – фамилия той самой журналистки из «Уолл-стрит Джорнэл», которая вошла в контакт с Кирилом в августе 2018 года.
Именно запись, о которой упомянул старый адвокат, делает Иннис таким ценным свидетелем для команды федерального прокурора – она фактически подкрепляет обвинение в мошенничестве, конкретно в данном случае – в инсайдерской торговле. Доктор Макви также готова дать другие показания, касающиеся обвинения в мошенничестве, но они в любом случае, скорее всего, станут лишь бледным отражение того, что собирается сообщить суду Леп. В течение десятилетий работы в качестве адвоката Стерну довелось прослушать немало подобных записей телефонных разговоров. Его всегда удивляло то, как часто люди не дослушивают и перебивают друг друга. Иногда ему казалось, что примерно так звучал бы телефонный разговор между двумя солдатами, которые сидят каждый в своей стрелковой ячейке на поле боя, а противник ведет по ним шквальный огонь.
– Да, но там речь шла о том, что Кирил хотел причинить вред мне.
– О чем вы?
– Посмотрите распечатку звонков Кирила с сотового телефона.
Стерн видел распечатку, о которой идет речь. Сейчас на его лице появляется озадаченное выражение.
– Насколько я помню, вам он в течение довольно долгого времени не звонил и не разговаривал с вами.
– Да, но почему? Вернитесь назад на восемнадцать месяцев, к тому моменту, когда я ушла из компании. Кирил ведь не оставил меня в покое после этого. Он постоянно преследовал меня по телефону, уговаривал вернуться в «ПТ», вернуться к нему. Он то и дело говорил: «Я не понимаю, почему нужно что-то менять». Меня это оскорбляло, Сэнди. И, если честно, причиняло боль.
Самонадеянность Кирила подчас действительно зашкаливала и казалась просто необъяснимой, особенно когда он бывал пьян. Похоже, он надеялся, что ему удастся уговорить Иннис согласиться на изменение статуса с его любовницы на его вторую любовницу. При этом Ольга в этой ситуации автоматически занимала следующую позицию после Донателлы.
– В конце концов я сказала ему, что если он будет продолжать мне названивать, то я добьюсь охранного ордера, – подытожила Иннис.
– Охранный ордер и запись телефонного разговора – это совершенно разные вещи.
– Нет, – Иннис отрицательно качнула головой. – Я не хотела давать ему возможность сделать вид, будто его звонки вызваны всего лишь деловой необходимостью. Я собиралась сказать ему, что использую диктофон – это был самый простой способ заставить его немедленно повесить трубку. Я знаю, что вы слышали запись. Я с самого начала предупредила его, что записываю наш раз-говор.
Это была правда. В самом начале беседы Иннис сказала: «Кирил, я пишу это на диктофон. Я ведь просила тебя перестать мне звонить». «Ну так отключи запись», – ответил доктор Пафко. Потом Кирил утверждал, что слышал щелчок, как будто нажали кнопку, и решил, что диктофон перестал работать. А тут еще что-то пискнуло в трубке. Иннис, однако, заявила, что Кирил ошибся – она не останавливала запись, а переключила телефон на громкую связь. Дело в том, что Кирил своим звонком застал ее за мытьем посуды, и у нее были мокрые руки. Так или иначе, тот факт, что Кирил просто ошибся, с юридической точки зрения ничего не меняет.
Далее в разговоре с Иннис Кирил сказал, будто только что узнал, что некоторые пациенты, принимавшие «Джи-Ливиа» внезапно умерли, возможно, вследствие аллергической реакции, которая произошла через год после начала лечения. Затем последовали несколько секунд молчания. По поводу того, что они могли означать, на процессе должна была разыграться бурная дискуссия. Кирил не сказал чего-то вроде: «Как это могло случиться?», или «Тебе об этом что-нибудь известно?», или, наконец, «Я просто в шоке от этого». То есть он не произнес ни одной из тех расхожих фраз, обычно демонстрирующих удивление и тревогу, которые его адвокат написал бы в сценарии, имей он такую возможность. Но даже такой скептик, как Марта, признает, что тон у Кирила, когда он сообщает эту новость Иннис, изумленный и озадаченный.
Иннис на записи ответила ему следующее: «Мне жаль это слышать. Но почему ты звонишь мне?»
Кирил что-то неразборчиво мямлит, а затем произносит: «А что мне еще делать?»
«Продавай свои акции», – со смехом произносит Иннис. После этого Кирил говорит то, что должно нанести по нему страшный удар: «Но мне ведь нельзя этого делать, так?»
«Я не знаю, Кирил. Позвони юристу. Меня все это не касается», – говорит Иннис и вешает трубку.
И вот теперь, сидя у бассейна во внутреннем дворике дома доктора Макви, Стерн спрашивает ее:
– Вы согласны с тем, что его голос звучит удивленно, когда он рассказывает вам о материале, который собираются опубликовать в «Джорнэл»?