о великолепное. Солнце продолжает опускаться туда, где бледно-голубое небо сливается с морем. В самый последний момент, когда над линией горизонта остается лишь самый край солнечного диска, Стерн вдруг видит зеленую вспышку – она длится всего мгновение. Он решает, что ему это, скорее всего, показалось – из-за того, что слишком долго смотрел на солнце. Но тут Иннис кричит:
– Вы это видели?
– Что? Зеленую вспышку?
– Да, да. Это просто изумительно. – Доктор Макви и ее гость еще секунду смотрят туда, где только что было солнце. – Я не знаю, как это объяснить с научной точки зрения – наверное, это как-то связано с таким явлением, как рефракция, когда солнечный свет отражается от поверхности воды. Но это очень необычно, правда? Вам повезло, Сэнди. Я владею этим домом два года, но видела это прежде всего пару раз.
Иннис и Стерн возвращаются в дом.
– Вы один из тех, кого называют везучими? – спрашивает доктор Макви.
Стерн не считает, что в годы после смерти Клары ему в жизни сопутствовала удача. Но в целом, пожалуй, его в самом деле можно назвать везучим.
– Я бы сказал так. То, что я сейчас жив благодаря лечению препаратом «Джи-Ливиа», который тогда еще не был разрешен, – это везение. Думаю, в жизни на мою долю выпало больше удачи, чем многим другим людям. А у вас?
– Полагаю, тоже. Я все еще пытаюсь понять, чем стала для меня встреча с Кирилом – благословением или проклятием. Вот я здесь, живу в окружении такой красоты. Получается, что Кирил принес мне, как и вам, добро. Но с другой стороны… – Иннис делает паузу. Как раз в этот момент они со Стерном входят в дом через громадную дверь-ширму. – Я, собственно, никогда всерьез не возражала против роли любовницы. Я оставалась независимой, мне не приходилось брать на себя слишком большую долю ответственности. Но мне никогда не приходило в голову, что после того, как я взяла от Кирила гораздо меньше, чем в таких случаях требуют другие женщины, он отнимет у меня даже это.
Иннис отводит глаза в сторону, смущенная тем, что все же не удержалась от внешнего выражения эмоций, хотя до сих пор ей это удавалось.
Стерн решает, что это подходящий момент для того, чтобы закончить беседу. Он получил достаточно информации и с нетерпением предвкушает поздний обед в обществе сестры. Чтобы сменить тему разговора, он, когда они с доктором Макви идут в глубь дома, говорит:
– Я не спросил вас про итог вашего теннисного турнира. Вы выиграли?
– Я старалась, но, увы, тщетно. – отвечает Иннис. – Но мне удалось войти в первую шестерку. В следующем месяце я перейду в другую, более престижную категорию, и уж там буду собирать призы много лет. – Собеседница Стерна улыбается, но чувствуется, что в спорте планы у нее действительно серьезные. Старый адвокат понимает, что на корте противникам Иннис не стоит ждать от нее пощады.
Он сообщает доктору Макви, что ему пора ехать, и они вместе направляются к двери главного входа.
– Могу я позвонить вам, если у меня возникнут еще какие-то вопросы? – спрашивает Стерн.
– Да, конечно.
Стерн внимательно смотрит на собеседницу, и внезапно у него в самом деле возникает вопрос, возможно, даже более важный, чем те, которые он уже задал. Он важен в равной степени для него самого, как и для его клиента.
– Знаете, я в самом деле хочу спросить вас еще кое о чем. Но это большой, серьезный вопрос. Вы были близко знакомы с Кирилом на протяжении десятилетий. Вы сами верите, что он совершил мошенничество, в котором его обвиняют?
– Полагаю, он все отрицает.
Стерн никогда никому не рассказывает о содержании своих бесед с клиентами. Конфиденциальность разговоров с адвокатом – это их святое и нерушимое право. Когда речь заходит об обвинении в инсайдерской торговле, Кирил не дает ясных ответов, объясняя это тем, что после звонка репортера у него в голове все смешалось. Но в том, что касается его действий, которые он якобы совершил три года назад, в сентябре 2016 года – имеется в виду вскрытие базы данных, звонок Венди Хох, сделанный для того, чтобы внести изменения в цифры, – Кирил по-прежнему продолжает упорно отрицать все. Он стоит на своем даже при том, что существуют записи телефонных разговоров, а также технические данные, добытые компьютерными экспертами. Все это подтверждает версию гособвинения, не говоря уже о том скриншоте данных из базы, который Кирил отправил Ольге еще до того, как цифры изменили.
– Продолжайте исходить из вашего предположения, – говорит Стерн.
– Вы собираетесь задать мне этот же вопрос в суде, когда я буду выступать как свидетель?
– А вам бы хотелось, чтобы я этого не делал?
– Да.
– Что ж, тогда я вам обещаю, что делать этого не стану, – говорит Стерн. Он, впрочем, понимает, что это не бог весть какая уступка с его стороны. Сонни ни за что не позволит ему задать такой вопрос – во всяком случае, в такой откровенной и примитивной форме.
– Верю ли я, что Кирил в самом деле натворил все то, в чем его обвиняют? – спрашивает, обращаясь к самой себе, доктор Макви и смотрит на высокий свод арки входной двери. – Честно говоря, мне очень трудно говорить об обвинениях в мошенничестве. Впрочем, насчет продажи акций у меня сомнений нет. Это он сделал.
– Вы сами ему это посоветовали, – говорит Стерн с едва заметной улыбкой – ему хочется посмотреть, насколько резко его собеседница будет возражать против его попытки взвалить часть вины Кирила на нее. Доктор Макви закатывает ярко-голубые глаза.
– Я ясно дала понять, что говорю с иронией, даже с сарказмом.
– Однако же он не продал ни одной акции из тех, которые принадлежали лично ему.
Эти слова Стерна на секунду застают Иннис врасплох. Может ли так случиться, что Стерн рассказал ей что-то, чего она до этого не знала? Доктор Макви некоторое время молчит, задумчиво наклонив голову, а затем возвращается к главной теме разговора:
– Мне никогда не пришло бы в голову обвинять Кирила в том, что главное в его жизни – деньги. То есть он, конечно, был в восторге от того, что по своему финансовому благополучию приближался к супербогачам или уже стал одним из них. В последнее время мы с ним практически не разговаривали, но он все же умудрился несколько раз сказать мне об этом. Но я уверена, что для него это являлось лишь одной из форм самоутверждения в глазах других людей, ради которого он, собственно, и жил. И еще – он должен был постоянно все контролировать, всем управлять. Так сказать, стоять у руля.
– Но в том, что он виновен в мошенничестве, вы сомневаетесь? – спрашивает Стерн. – В том, что он забрался в данные клинических исследований, а потом одурачил Венди Хох и уговорил ее внести изменения в базу?
– Одурачил? – Иннис негромко смеется. – Если бы проводились Олимпийские игры по навешиванию лапши на уши другим людям, он мог бы стать чемпионом. Но вскрытие базы данных – это совсем другое дело. Вообще-то я не думаю, что он был в техническом смысле настолько компетентен, чтобы это сделать. Конечно, он бы сообразил, что и как, если бы занимался этим. Но Кирил в каком-то смысле такой же, как другие семидесятивосьмилетние люди. У него нет инстинктивного понимания высоких технологий. Подозреваю, что если он это сделал, то ему кто-то помог.
– Кто это мог быть?
– Только это тоже сугубо между нами, хорошо? – говорит Иннис и, дождавшись от Стерна кивка, продолжает: – Ольга в этом смысле очень способная девушка. В течение долгого времени она отчитывалась непосредственно передо мной. Поверьте, Сэнди, на этом свете очень немного найдется людей, столь же неприкрыто амбициозных, как она. Ее доля акций была намного меньше, чем у остальных руководящих сотрудников. Уверена, если бы она обнаружила, что существует некое препятствие, которое мешает одобрению «Джи-Ливиа», она ни за что не позволила бы ускользнуть из своих рук нескольким миллионам долларов дополнительных доходов, которые появились бы, если бы препарат попал в торговую сеть. По крайней мере, свои акции она по дешевке не продавала.
После этих слов Иннис ненадолго умолкает, а затем добавляет:
– Впрочем, я никогда не стану осуждать ни одну женщину за то, что она максимально выгодно для себя воспользовалась своим положением. И Ольге я лишь воздаю должное.
Трудно сказать, насколько искренна Иннис в том, что только что сказала.
– У вас есть какие-нибудь догадки по поводу того, почему Кирил отправил Ольге по электронной почте скриншот еще не измененной базы данных в том виде, в каком она существовала в сентябре 2016 года, когда в ней еще были данные о смертях?
Иннис чуть приоткрывает губы. Очевидно, она тоже никогда ничего не слышала об этой подробности.
– Конечно, нет. А что она сама говорит?
Чтобы не делать ничего такого, что обвинение может представить как незаконные манипуляции, Стерн тщательно избегает предоставления потенциальным свидетелям какой-либо неизвестной им ранее информации, а также обмена между ними подобными сведениями. Однако похоже, что он уже непреднамеренно сказал больше, чем мог себе позволить, а потому теперь он едва заметно покачивает головой.
– Как бы вы отреагировали, если бы я сказал, что Ольга не в состоянии прочесть и понять значение данных клинических испытаний?
Иннис изумленно ахает и шлепает себя ладонью по бедру.
– Это она так говорит? Конечно же, она умеет читать базу данных. Она в нашем бизнесе двадцать лет. Я вам совершенно ответственно заявляю, Сэнди, не верьте ни одному ее слову. Ни одному. Она наглая, отъявленная лгунья. Я знаю, что это звучит так, как будто я хочу ее опорочить, но вы хотя бы взгляните на ее резюме. Просто прикиньте чисто арифметически. Возьмите ее стаж, посмотрите, когда она окончила вечернее отделение колледжа в Нью-Йорке. Сложите с тем, что она успела родить троих детей. Если все это учесть, то никак не получается, что ей меньше сорока лет, как утверждает она сама.
Стерн понимает, что лучше не показывать собеседнице своего удивления – ему казалось, что Ольга еще моложе и что ей до сорока еще очень далеко. Иннис же, направив на него указательный палец, ноготь которого тщательно отполирован и покрыт темно-красным лаком, заявляет: