Во сне он все еще способен бегать со скоростью вспугнутого оленя.
18. Венди Хох
В четверг слушания начинаются с опозданием. У Сонни возникает необходимость в срочном порядке обсудить какие-то вопросы, связанные с составом жюри присяжных на других процессах. Поэтому она совещается с несколькими юристами, включая Мозеса, в своем офисе примерно в течение часа. Но к 10 часам утра гособвинение наконец вызывает в зал своего свидетеля, который способен раскрыть махинации с данными клинических испытаний, – доктора Венди Хох. Правда, она не имеет степени доктора медицины. Венди Хох – статистик. Она работает в «Глоубал Интернэшнл Тестинг Корпорейшн» на должности главного специалиста. Живет она на Тайване, где расположен операционный хаб «Глоубал». Венди согласилась приехать в США, чтобы принять участие в судебном процессе по делу Пафко, но у нее, собственно, не оставалось выбора, если исходить из того, что она хотела сохранить работу. Для «Глоубал» – и, соответственно, для доктора Хох – принципиально важно взвалить всю вину за изменения в базе данных, если они имели место, на Кирила. Это, возможно, поможет компании минимизировать ущерб, который может быть нанесен ее деловой и научной репутации.
Нетрудно заметить, что, вероятно, по этой причине доктор Хох напряжена гораздо больше, чем все свидетели, выступавшие на процессе до нее. Более того, это сразу же бросается в глаза. Она крепко стискивает деревянные перила свидетельской кафедры обеими руками, словно в шторм стоит у борта корабля и опасается, что ее вот-вот смоет волной в море. По-английски она говорит с некоторым трудом, и к тому же с сильным акцентом. На лице у нее очки с большими круглыми линзами. Всякий раз, когда ей задают вопрос, она склоняет голову к плечу. Видно, что ей приходится прикладывать определенные усилия, чтобы понять, что именно у нее хотят узнать. Но, когда ей кажется, что она уловила смысл вопроса, отвечать она начинает сразу же, без всякой задержки. Ее беседа с Фелдом немного напоминает викторину, в которой главная задача приглашенного участника – угадать, что сказал его собеседник. Правда, временами она начинает говорить даже раньше, чем требуется. Однако Фелд терпелив – в таких случаях он всякий раз просит свидетельницу дослушать его до конца.
Хотя Стерн, как правило, предпочитает не признаваться в этом, он уже давно пришел к выводу, что нисколько не жалеет о том, что большую часть жизни общался с преступниками, и, более того, рад этому. Он научился получать какое-то странное эстетическое удовольствие, имея дело с плутами и хитрецами, нередко поражавшими его своим острым умом, изобретательностью и умением эксплуатировать человеческие слабости. Фигуранты уголовных дел, которые ему доводилось вести в суде, очень часто демонстрировали такое сочетание креативности и наглости, что Стерн только рот раскрывал от изумления. Нередко он тайно восхищался ими, понимая, что ему самому никогда не хватило бы смелости попытаться провернуть что-то, хотя бы отдаленно напоминавшее их «подвиги». В деле «США против Пафко» подобные эмоции у него вызывает звонок Кирила Венди Хох.
Между тем доктор Хох излагает суду свою версию. По ее словам, ее задача состояла в том, чтобы время от времени проверять базу данных, дабы убедиться, что данные клинических испытаний заносятся в нее корректно. Осуществляя очередную проверку летом 2016 года, она обратила внимание на то, что в последние месяцы был зафиксирован всплеск внезапных смертей пациентов. Поскольку тестирование проводилось двойным слепым методом, доктор Хох не знала, идет ли речь о смертях больных, принимающих «Джи-Ливиа», или же тех, кого лечили другими препаратами. Тем не менее она в конечном итоге решила, что должна в любом случае проинформировать представителя компании «ПТ», с которым регулярно контактировала, доктора Танакаву – он был правой рукой Лепа. Венди позвонила ему 14 сентября 2016 года, то есть телефонный разговор между ними состоялся более трех лет назад. На той же неделе, примерно в половину десятого утра 16 сентября по времени Тайваня – в США, а именно в округе Киндл, часы в этот момент показывали половину восьмого вечера предыдущего дня, – Венди находилась в своем кабинете. Вдруг у нее на столе зазвонил телефон. Человек на другом конце провода представился как доктор Кирил Пафко. Он сказал, что ее звонок доктору Танакаве почему-то вызвал странную реакцию компьютерных систем безопасности – они расшифровали коды данных и сами данные, связанные с инцидентами, которые привлекли ее внимание. В результате эти системы сразу же определили, что данные, которые были квалифицированы как случаи внезапной смерти пациентов, на самом деле представляли собой результат какого-то программного сбоя. После беседы с компьютерными экспертами и медиками, сообщил далее Пафко, стало ясно, что пациенты, которых записали во внезапно умершие, просто ранее отозвали свое согласие на участие в эксперименте. По словам многих специалистов, случаи, когда пациенты прекращают свое участие в тестировании лекарств, – совершенно обычное дело. Некоторые люди, к примеру, не выдерживают таких побочных эффектов, как, скажем, тошнота. Другие нарушают условия проведения эксперимента – это означает, что они не являются на прием к медикам или не реагируют на попытки связаться с ними по телефону либо через интернет.
– Что Пафко попросил вас предпринять в этой ситуации? – спрашивает Фелд.
– Скорректировать базу данных, – говорит доктор Хох.
– И вы сделали это?
– А почему бы нет? – отвечает вопросом на вопрос Венди Хох. – Он сказал: они все проверили. Так и было, наверное. Доктор Пафко как-никак получал Нобелевскую премию.
Стерн, делающий пометки в своем желтом блокноте, с горечью улыбается. Поначалу Мозес и Фелд возражали против упоминаний в ходе процесса того факта, что Кирил является нобелевским лауреатом, но теперь они, похоже, только рады. Доктор Робб, вероятно, не случайно намекнула во вторник, что именно по той причине, что Кирилу в свое время присудили Нобелевскую премию в области медицины, доверие УКПМ к компании «ПТ» было фактически безграничным.
Доктор Хох, однако, ни слова не говорит о том, что серьезные клинические исследования для «Глоубал Интернэшнл» являются важным источником доходов. А это значит, что компания весьма заинтересована в том, чтобы заказчик тестирования, а именно изготовитель того или иного фармацевтического препарата, удовольствовался результатами опытов. Каковы бы ни были причины внесения изменений в базу данных, Венди Хох их произвела, не прерывая телефонного разговора с Кирилом, после чего отправила в группу контроля качества уведомление, что коррективы связаны с компьютерным сбоем. Как поясняет доктор Хох, ей как специалисту по статистике программный сбой показался куда более разумным объяснением случившегося. Ей просто трудно было поверить в то, что 6 процентов пациентов, принимавших «Джи-Ливиа», внезапно умерли в течение нескольких месяцев, хотя до этого в течение года чувствовали себя хорошо.
Вне всяких сомнений, показания Венди Хох на данный момент являются для Кирила наихудшими из всех, которые уже прозвучали в зале суда. Соответственно, они усложнят дело для Стерна, чей клиент, Кирил Пафко, заявляет о своей невиновности. Марта, которая приложила немало усилий, чтобы реконструировать вероятный ход произошедшего, уверена: звонок Кирила к Венди Хох был последней отчаянной попыткой не допустить аннулирования уже полученных результатов клинических испытаний «Джи-Ливиа» и избежать необходимости все начинать сначала. Раз попытка оказалась удачной, теперь бессмысленно рассуждать о том, какой была вероятность, что трюк удастся – Кирил своего до-бился.
Стерн начинает перекрестный допрос, сидя в своем кресле в ложе защиты – в надежде, что так он не покажется доктору Хох чересчур враждебно настроенным.
– Итак, доктор Хох, вы утверждаете, что разговаривали по телефону с доктором Пафко?
– Да, мы говорили.
– А сколько раз вообще вам доводилось разговаривать с доктором Кирилом Пафко?
– О, ни разу. Никогда, никогда. Я очень волновалась. Доктор Пафко – большой человек.
– Значит, вы не могли узнать его голос, поскольку до этого никогда с ним не общались?
– Нет, нет. Но это был очень волнующий момент. Представляете: мне звонит лауреат Нобелевской премии.
– А не могли бы вы вспомнить как можно точнее, доктор Хох, что именно он сказал, когда звонил вам?
– Ну он сказал: «Это доктор Пафко. Привет. Нам надо поговорить». Что-то в этом роде.
– А человек из компании «ПТ», с которым вы обычно контактируете, – это доктор Танакава?
– Да, да.
– А с другими сотрудниками «ПТ» вам приходилось общаться?
– В основном по электронной почте, да. Телефон неудобно. На Тайване три часа дня, в «ПТ» час ночи. Звонки – не лучший вариант. И для меня так легче. Я по-английски пишу намного лучше, чем говорю.
Рассказ доктора Хох о том, как ее телефонный собеседник начал разговор, работает на версию, что ей звонил Леп. Но тут есть две проблемы. Во-первых, Стерн прекрасно помнит о договоренности между Донателлой и Кирилом по поводу Лепа. Более того, старый адвокат знает, что следующим вещественным доказательством, представленным обвинением, будут данные биллинга, где зафиксирован звонок из офиса Кирила на Тайвань и последовавший двадцатиминутный раз-говор.
– Но вы ведь никак не можете знать точно, доктор Хох, не так ли, правду ли говорил вам человек, с которым вы беседовали по телефону? Я имею в виду, что случаи смерти пациентов действительно появились в базе данных в результате компьютерного сбоя.
– Протестую.
Сонни отрицательно качает головой, отклоняя протест обвинения. Хох, которая ранее признала, что не очень точно чувствует все нюансы разговорного английского языка, продолжает твердить, что она поверила всему, что ей сказали. Только после того, как Стерн задает ей все тот же вопрос в третий раз, она начинает понимать, в чем дело, и принимает чуть более расслабленную позу, немного откинувшись назад.