– Он как-то объяснил эти свои слова?
– Он хотел оставаться акционером «ПТ». Это означало, что даже после объявления тендера он собирался договариваться с покупателем компании о заключении соглашения о найме. Он хотел сохранить рычаги влияния и по этой причине намеревался остаться на должности генерального директора «ПТ».
Стерн чувствует, как от изумления его сердце екает, пропустив удар. Тогда, во Флориде, он сказал Иннис, что Кирил спокойно относился к перспективе продажи своего пакета акций, но доктор Макви ни словом не обмолвилась по поводу тех планов доктора Пафко, о которых рассказала сейчас. Тем самым она сделала еще более уязвимой линию защиты в самом слабом ее месте. Более того, она заронила в душу Стерна опасение, что в беседе с Яном Вейлом, инвестиционным банкиром, – той самой, в ходе которой Кирил заявил, что жениться надо на богатых, – доктор Пафко валял дурака.
Кирил склоняется к Стерну и шепчет ему на ухо:
– Она все врет.
Сидящая с другой стороны от Стерна Марта бросает на отца взгляд, прочесть смысл которого не составляет труда: я же тебе говорила…
– Свидетель ваш, – говорит Мозес, обращаясь к представителям защиты.
Стерн медленно встает с кресла. Он настолько поражен, что его в буквальном смысле слова пошатывает. Старый адвокат впивается взглядом в свои заметки в надежде, что это поможет ему взять себя в руки.
– Итак, вы сказали нам, что были близкими друзьями с доктором Пафко на протяжении десятилетий.
– Да.
– Фактически на протяжении всего этого времени в компании не было никого, с кем он сошелся бы ближе, чем с вами, – за исключением разве что Лепа. Вы с этим согласны?
– Нет, если речь идет об осени 2016 года, – отвечает Иннис и неприветливо смотрит на Стерна. В груди у него холодеет от страха – он понимает, что только что дал возможность доктору Макви упомянуть об Ольге, но гордость не дает ей этого сделать. – До этого, пожалуй, все было именно так, как вы сказали, – заканчивает свой ответ свидетельница.
– И все же доктор Пафко никогда не говорил вам, что он предпринял какие-либо действия для того, чтобы фальсифицировать данные клинических испытаний, верно?
Это достаточно безопасный вопрос, потому что Иннис неоднократно заявляла представителям гособвинения, что никогда ничего не слышала о смертях пациентов или о подтасовке данных тестирования. Доказательств, позволяющих усомниться в этом, нет. В то же время совершенно ясно, что заявления Иннис, что она ни о чем подобном не знает, как и аналогичные утверждения Лепа, защитили ее от обвинений в рамках гражданских исков.
– Нет, не говорил. Но, как я только что сказала, мы с какого-то момента перестали с ним общаться. Так что было бы странно ожидать от него чего-то подобного.
– А если вспомнить тот ваш второй разговор по поводу испытаний…
– Это когда он сказал «я кое-что предпринял, чтобы решить эту проблему»? – уточняет Иннис, и по ее губам, когда она произносит эти слова, пробегает тень торжествующей улыбки.
– Вы сказали, что тот разговор проходил в кабинете Пафко.
– Насколько я помню, да.
– Вы часто бывали у него в кабинете?
– В тот период не слишком, но вообще за все эти годы – да, часто. Я появлялась там множество, наверное, тысячи раз. У него был самый большой кабинет. Вы ведь знаете, что такое иерархия внутри компании. Да, я заходила к нему. Все сотрудники заходили.
– Ваш кабинет располагался совсем рядом с его кабинетом, не так ли?
– Именно. Мой – с одной стороны, кабинет Лепа – с другой.
– И за годы работы в компании вы беседовали с доктором Пафко тысячи раз?
– Да, я уже сказала об этом.
– И все же ту вашу беседу вы помните совершенно ясно?
– Если вы про разговор, когда он сказал: «Я кое-что сделал, чтобы решить эту проблему», то да.
– А в целом, доктор Макви, ваши воспоминания о событиях прошлого со временем становятся более отчетливыми или, наоборот, постепенно стираются из памяти?
– Думаю, что моя память устроена так же, как у других людей. Обычно я яснее помню то, что происходило относительно недавно.
– То есть фактически, когда вы спросили Кирила о проблеме с базой данных, он сказал, что она решена. Верно?
– Да. Он ответил: «Я кое-что сделал, чтобы решить эту проблему».
– Вы давали свидетельские показания перед большим жюри 5 декабря 2018 года?
– Да.
– Вы тогда подняли правую руку и поклялись говорить только правду, как и сейчас?
– Конечно.
– Но вы ведь не сообщили тогда присяжным, что Кирил сказал: «Я кое-что сделал, чтобы решить эту проблему». Ведь так? Вместо этого вы засвидетельствовали, что он сказал только следующее: «Проблема решена».
Иннис пожимает плечами:
– Я передала суть его слов – что проблема решена. Но если вы хотите знать, что именно он сказал слово в слово, то это была фраза: «Я сделал кое-что, чтобы решить эту проблему».
– Здесь передо мной фрагмент стенограммы того допроса, доктор Макви. – Стерн представляет страницу, являющуюся копией протокола, как вещественное доказательство и помахивает ею в воздухе. Затем он просит у судьи разрешения подойти к свидетельнице. – Здесь приводится ваш ответ. Вы видите, что здесь написано черным по белому. Цитирую: «Проблема решена».
– Вижу. Но я не говорила, что привожу сказанное Кирилом Пафко слово в слово или что-то в этом роде. Тот, кто это записывал, допустил неточность. Это ошибка стенографиста.
– А когда вы, доктор Макви, впервые сообщили представителям обвинения, что доктор Пафко сказал: «Я сделал кое-что для того, чтобы решить эту проблему»?
Это вполне законное и безопасное направление для атаки, потому что Мозес как юрист слишком принципиален, чтобы позволить Иннис солгать – он наверняка поправит ее, хотя другие прокуроры на его месте, возможно, поступили бы иначе.
– Я не знаю. – Иннис смотрит на Мозеса, но тот поглощен изучением каких-то своих записей. – Я не знаю, говорила ли я вообще это когда-то раньше. А что, это имеет какое-то значение?
Иннис всем своим видом дает понять, что Стерн просто зануда и придирается к мелочам – и, возможно, ей удается тем самым получить несколько очков в глазах присяжных. Конечно, Стерн понимает, что, слишком акцентируя внимание на том, какими именно словами выразил свою мысль Кирил, он, возможно, совершает ту же самую ошибку, которую временами допускает и Фелд, и тем самым ухудшает положение защиты. Вполне возможно и то, что своими действиями он как бы демонстрирует всем: ДЛЯ ЗАЩИТЫ ЭТА ТЕМА НЕПРИЯТНА И БОЛЕЗНЕННА. Но он уже зашел слишком далеко и в глубине души слишком потрясен поведением Иннис, так что ему не остается ничего другого, как продолжать действовать в том же направлении. Поэтому он вспоминает со свидетельницей все три случая, когда она беседовала со следователями и другими представителями правоохранительных органов о деле, которое сейчас рассматривается в суде. Факты говорят о том, что во всех трех случаях она заявила, что Кирил сказал ей: «Проблема решена». Иннис продолжает вести себя так, словно не понимает разницы между двумя формулировками. Лжет она умело и этим напоминает Стерну некоторых офицеров полиции, которые так непринужденно и естественно говорили в суде неправду, что никому и в голову не могло прийти, что они врут. Даже люди, разбирающиеся в так называемом языке тела, ни за что не усомнились бы в правдивости их показаний.
Более того, Стерн начинает понимать, как умно Иннис его переиграла. Это она во время их встреч получала от него критически важную информацию, а не наоборот. Она знает, что может изменить свои показания по сравнению с тем, что говорила раньше, чтобы сделать их более обличительными по отношению к Кирилу. Сэнди ведь сообщил ей – линия защиты Стернов базируется, в частности, на сокрытии того факта, что у Иннис и Кирила был многолетний роман. Соответственно, они лишены возможности представить Иннис как обиженную женщину, которой пренебрегли и которая по этой причине решила изменить показания с тем, чтобы нанести Кирилу максимальный ущерб.
Стерн за долгие годы адвокатской практики повидал все. Случаи, когда свидетели преподносили ему сюрпризы прямо во время процесса, у него тоже происходили. Но история с Иннис по-своему уникальна, поскольку здесь присутствует личный момент. В целом же из-за того, что до начала процесса он сказал Иннис больше, чем следовало, Стерн ощущает себя действительно старым человеком, утратившим способность быть по-настоящему разумным и мудрым и хорошо разбираться в людях. Несколько секунд он молча стоит за столом защиты спиной к присяжным и изучает свой план перекрестного допроса, который он набросал в блокноте с желтыми страничками. Следующий важный пункт, отмеченный галочкой, состоит в том, чтобы заставить Иннис согласиться, что Кирил, судя по голосу, был удивлен тем, что Хартунг сказала ему по телефону. Но старый адвокат почти уверен: Иннис скажет, что в голосе доктора Пафко никакого удивления не звучало. Стерн в этот момент вообще уже начинает думать, что ему самое время прекратить свое провальное выступление и сесть на место вместо того, чтобы продолжать усугублять ситуацию, начиная разговор на не продуманную им как следует тему, который еще неизвестно куда приведет.
Видя, что отец зашел в тупик, Марта протягивает ему записку. Развернув ее, Стерн читает: «Заявления Кирила об отсутствии намерения продавать свой пакет акций компании». Затем он медленно кивает.
– Значит, вы утверждаете, что говорили с доктором Пафко о его планах не продавать принадлежащие ему акции компании «ПТ»?
– Верно.
– Вы согласитесь со мной, если я скажу, что об этом его намерении вы никогда не упоминали в ходе трех ваших бесед с сотрудниками ФБР и в выступлении перед большим жюри?
– Я никогда об этом даже не вспоминала до того, как вы сами заговорили на эту тему несколько недель тому назад.
Стерн надолго умолкает. Он испытывает такие же ощущения, как если бы Иннис прилюдно влепила ему пощечину. Предполагалось, что их встречи носят сугубо конфиденциальный характер. Старому адвокату требуется какое-то время, чтобы прийти в себя. Наконец он берет себя в руки. До него доходит, что, имея дело с Иннис, нужно учитывать, что для нее не существует никаких правил, а ее единственная цель – как можно сильнее напакостить Кирилу, но, конечно, таким образом, чтобы не причинить ущерба себе самой.