Со стороны вокзала к Владимиру Алексеевичу приближался мужчина в милицейской форме. Сначала это было лишь серовато-синее пятно на самом краешке периферийного зрения, которое постепенно оформилось в высокую фигуру, двигающуюся неторопливым, расслабленным шагом. Часы показывали 00.59. Милиционер направлялся в сторону мигающего желтым светом перекрестка.
– Простите, уважаемый! – окликнул его Пятаков. – Вы не подскажете, где тут можно позвонить по межгороду?
Мужчина вздрогнул и повернул голову. Владимир Алексеевич увидел бледное широкоскулое лицо, шевелящиеся тонкие губы. Милиционер произнес негромким голосом, словно боялся, что его подслушают:
– У второго светофора направо, через две минуты. И без импровизаций. Я внимательно слежу за вами.
– Что? – удивленно переспросил Владимир Алексеевич.
Но милиционер уже проследовал дальше. «При чем тут светофор?.. Какие еще импровизации?» До Пятакова не сразу дошел смысл услышанного. Нет, все-таки меньше всего он ожидал увидеть в роли вымогателя сотрудника правоохранительных органов. Неосознанным движением Жорин отец опять сунул трубку в рот. Серовато-синяя фигура тем временем пересекла улицу и оказалась на другой стороне.
И ведь, как назло, Дудко отправил патрульных домой отсыпаться!
Пятаков перевел дыхание. Ничего не поделаешь, подумал он. Направо. Второй светофор. Две минуты.
Он взял «дипломат» и двинулся в указанном направлении. Прошел вдоль длинного забора, огораживающего какую-то стройплощадку, миновал первый перекресток, затем второй. Здесь никого не было. Пятаков оглянулся.
Милиционер стоял в арке старого шестиэтажного дома, метрах в тридцати от перекрестка. Обнаружив, что Пятаков заметил его, он кивнул головой и скрылся в тени арки.
Владимир Алексеевич оказался сначала в пустынном дворе, посреди которого темной загогулиной торчала поломанная детская карусель, затем вышел вслед за милиционером через другую арку и попал на пустырь. Где-то неподалеку слышался лязг сцепливаемых вагонов и усиленный динамиками голос железнодорожного диспетчера. Милиционер стоял впереди, спокойно глядя на Пятакова. Руки его были заложены за спиной, в уголке рта алел огонек сигареты.
– Я почему-то был уверен, что вы дождетесь, – сказал он, когда Пятаков приблизился. – И не ошибся. Родительская любовь, немеренное чувство. Деньги при вас?
Владимир Алексеевич остановился. Сердце гулко стучалось в грудную клетку: бух-бух-бух. Он разлепил губы и спросил:
– Жорка где?
Где-то неподалеку раздался громкий хлопок, будто лопнула камера у «МАЗа». Хадуров вздрогнул и оглянулся.
– Увидите его через пять минут, – он выплюнул сигарету в лужу под ногами. Оглянулся еще раз. – Если, конечно, без дураков. Поллимона здесь?
Он кивнул на чемоданчик.
– Я хочу видеть сына, – сказал Пятаков.
Хадуров молча протянул вперед широкую ладонь. Левая рука оставалась за спиной. Владимир Алексеевич отступил на шаг.
– Так не договаривались.
– Насрать, – равнодушно ответил Хадуров. – Чемодан, быстро.
«Ловушка, – подумал Пятаков. – Ах я, идиот». Нет, Жорка точно не опустился бы до такого, он ведь не какой-нибудь там ополоумевший героинщик. Нет, какой к черту розыгрыш, все гораздо хуже. К тому же. Едрить вас налево, товарищ майор Дудко!
– Я пойду вместе с вами, – сказал Владимир Алексеевич, крепко сжимая ручку чемоданчика и пытаясь наскоро соорудить в голове какой-то план действий. – Деньги передам, лишь когда увижу сына собственными глазами. Живого и невредимого.
Хадуров угрюмо посмотрел ему в лицо. Во взгляде милиционера заглавными буквами было написано: «Да кто ты такой, чтобы диктовать здесь условия?»
– Живого, – упрямо повторил Владимир Алексеевич. – И невредимого.
– Хорошо, – согласился Хадуров.
За этим последовал короткий мощный удар в живот, что-то жесткое врезалось Пятакову в горло, вызвав беспомощный приступ рвоты. Чемоданчик, будто ожив, рванулся прочь из руки. Пятаков захрипел, сжал ладонь изо всей силы – даже услышал, как хрустнули пальцы. Они хрустнули еще раз, когда Хадуров ударил по ним каблуком ботинка, и от боли сердце оборвалось вниз, глубоко, в бездонную холодную пропасть.
Когда Пятаков открыл глаза, милиционер сидел на корточках вполоборота к нему. Он держал открытый чемоданчик на коленях, пальцы его быстро бегали, перебирая пачки денег, губы шевелились. Владимир Алексеевич медленно поднес правую руку к лицу, увидел толстое синее мясо на переломанных указательном и среднем пальцах.
– А как же… Жорка. – проговорил он, силясь приподняться.
Хадуров резко повернул голову. В руке у него оказался неправильной формы кусок металла со следами затертой оксидировки. «Пистолет», – с удивлением понял Пятаков.
Глава девятнадцатая
В какую-то минуту Жоре показалось, что он видит отца, пересекающего трамвайную линию на противоположной стороне площади. Темный костюм, ссутуленные плечи, лица не разобрать – слишком далеко. Нет, подумал Жора, это решительно невозможно. Отец никогда не сутулился, да и. Он ведь не поверил ни одному слову. И правильно сделал. Нет. Это не он. Жора видел, как человек в темном костюме зашел на тротуар и быстрым шагом направился к застроенному «сталинками» кварталу.
Совсем не похож.
Жора перевел взгляд на газетный киоск. Хадурова тоже не видно. Некоторое время Жора стоял под навесом тоннеля, не рискуя выйти наружу. Наблюдал за площадью. После того, как схлынула толпа из московского поезда, людей почти не осталось. Подошел таксист, поинтересовался: «Вам куда?» Жора отрицательно мотнул головой.
Хадурова здесь не было. Куда идти теперь?
Жора подошел к киоску, зачем-то обошел его кругом. Надо возвращаться на перрон, подумал он, еще есть шанс застать Балчи у поезда. Ну а вдруг отец все же приехал? Дикое такое предположение. Если они с Хадуровым все-таки встретились здесь? Ну а вдруг? Жора бросил взгляд на противоположную сторону площади, где неизвестно для кого мигал желтым светофор. Словно крик вопиющего в пустыне. Темный костюм, ссутуленные плечи… Да, еще: в руке у человека был чемоданчик-«дипломат».
Ну а вдруг?
Жора бегом направился к светофору. Из-за поворота слева вынырнула машина, свет фар выхватил ссутуленную человеческую фигуру в дальнем конце улицы.
Это был рубиновый «москвич-алеко», хозяин которого лишь час с небольшим назад заявил об угоне. Спидометр «москвича» показывал 90 км/ч, за рулем сидел Хлус, справа от него – Захар. Захар был одет в чьи-то тесные брюки и свитер, рукава которого едва прикрывали ему локти; шею опоясывал след от металлического тросика. На лице Хлуса темнели едва поджившие царапины, будто кто-то играл там в «крестики-нолики» с ножичком.
– …Погоди, – заволновался Захар, пялясь в лобовое стекло, – а вдруг это не он?
– Глубоко плевать, – процедил сквозь зубы Хлус. – Там разберемся.
– Нет, Хлус, ты в самом деле уверен?
В самом деле у Хлуса не было даже тени сомнения: впереди, в полусотне метров перед радиатором «москвича» переходил дорогу теоретический труп по имени Жора. Тот самый мартышкин член, паскуда, которому давно пора было успокоиться на дне соляной шахты. Нет, он шел, он шагал по пешеходной «зебре», даже не оглядываясь на дорогу. И при нем не было никакой сумки – значит, «дурево» где-то спрятано. А жаль, подумал Хлус, он с большим удовольствием прямо сейчас размазал бы этого Жору по асфальту. чтоб кишки под колесами запищали, вот так. Мерзавец, сукин сын.
– Ладно, – негромко сказал Хлус, прицеливаясь взглядом в стремительно приближающийся силуэт на дороге. – Если успеет, тогда во дворах ловить будем. А не успеет – хрен с ним, с порошком. На Сарыгина спишется, ему уже все равно.
– Чего? – пробормотал Захар.
Стрелка спидометра осторожно клюнула отметку 95. Машина неслась вперед, Хлус склонился над рулевым колесом. Пятнадцать метров, десять. Жора почти дошел до бровки, но он смотрел в другую сторону, будто выискивал взглядом кого-то. «Чтоб кишки запищали, вот так». Семь метров.
Пять.
Три.
Жора вдруг оглянулся. Зажмурился. Его лицо напомнило Хлусу смятый на сковороде белый блин. Вот так, подумал Хлус. Захар рядом прорычал что-то сдавленным голосом.
А потом Жорино лицо вдруг исчезло. Раз – и нету. И впереди простирался только пустой асфальт, иглой вонзающийся в серые заполярные сумерки.
Хлус ударил по тормозам, машина громыхнула всеми своими железками, дернулась и встала. Сбил, нет? Он выскочил наружу. Сначала подумал, что сбил. Черт, ведь не мог же не сбить, черт подери, он ведь перед самой машиной застыл, как девушка в ожидании первого поцелуя…
Нет, ни фига.
Жора, дико оглядываясь, убегал во дворы, целый и в общем невредимый – если не считать левой руки, обмотанной грязным бинтом. Споткнулся, вскочил, бедолага, мелькнул в низкой арке между двумя монументальными пятиэтажками. Хлус сунул руку в карман куртки, нащупал согретую телом металлическую рукоятку. Захар кричал из машины:
– Чего встал? Садись, елки, поехали!
Хлус кивнул, рысью вернулся к «москвичу». На миг представил, как Жора быстро-быстро лепечет что-то высоким голосом, придавленный к стене передним бампером машины, при каждом вздохе хрустят его переломанные ребра и кишки упоительно пищат. Нет, не уйдешь, мартышкин член.
Жора не успел разглядеть их лица, он не знал, что им нужно. На какое-то время он даже забыл, кого собирался искать в этих темных дворах с древними двухэтажными сараями, построенными, видно, еще задолго до XX съезда. Он бежал, слыша за спиной рев автомобильного двигателя, по стенам домов металась его разорванная надвое тень от ярких фар, и не было времени, чтобы оглянуться или даже подумать о чем-то другом, кроме: только бы не упасть.
Машина подшибла его у низкой арки, соединяющей два соседних двора. Жора почувствовал удар и инстинктивно подобрал ноги, его бросило на капот, перекатило, ударило в лобовое стекло и швырнуло вниз и вбок. Поврежденную левую руку будто обдало крутым кипятком.