– Что-нибудь случилось?
– Нет, ничего, ты же знаешь: она из всего делает трагедию.
Тогда я отправился в бар к синьору Сандро – собраться с духом и позвонить. Целый день пытался набрать ее номер, но на последней цифре всякий раз останавливался. Несмотря на нехилое бодрящее, у меня опять ничего не вышло, тогда я заглотил гамбургер и отправился в кино. Вернувшись домой, снова погрузился в чтение; было уже два часа, когда, несмотря на бормотание радио, я услышал на лестнице ее шаги. Открыл дверь, пока она не разнесла весь дом ревом звонка. Видимо, Арианна вылила на себя целый флакон духов: я сразу понял, что она не в себе.
– У меня истерика, – объявила она, заходя, и взглянула на меня, – я думала, тебя поставили на телевидении в ночную смену. Прождала внизу до пяти утра.
К чему было разыгрывать эту сцену, ей же было прекрасно известно, чем все закончилось.
– Прекрати, – сказал я, – тебе прекрасно известно, чем все закончилось.
– Мне? – удивилась она. – Мне ничего не известно. – Проходя мимо зеркала в прихожей, она раздраженно махнула рукой: хотя она не могла не посмотреться в зеркало, в эту минуту она была в таком истерическом состоянии, что даже собственное отражение ее бесило. Дойдя до кресла, плюхнулась на раскрытую книгу.
– Ну что? – спросила она, оглядываясь вокруг, хотя, как всегда, это не принесло облегчения. – Как себя чувствует тот, кто решил образумиться?
Меня начинало раздражать то, что люди вокруг повторяли мои слова. Арианна по-прежнему смотрела на меня, а я почти физически ощущал присутствие книги под ее попой. Она прочла мои мысли. Подвинулась ровно настолько, чтобы ухватить книгу, швырнула ее на пол. Я вскипел:
– А ну подними!
– Не подниму.
– Подними книгу! – повторил я.
Она взглянула на меня с вызовом, потом нагнулась за книгой, но, взяв ее в руки, не выдержала, порвала и швырнула обратно на пол. Когда она снова посмотрела на меня, в ней что-то сломалось.
– Ой, прости! – сказала она с полными слез глазами. – Я тебе куплю такую же, ладно? Точно такую же!
Я отвернулся и уставился на стену, пытаясь взять себя в руки.
– Я переживала, – сказала она, – думала, с тобой что-то случилось!
Я сжал кулаки с такой силой, что ногти вонзились в ладони.
– Ничего не случилось, – ответил я, – просто я не справился, вот и все.
Она начала собирать рассыпанные по полу страницы.
– Ох! Неужели нельзя было сделать над собой усилие?
– Ради кого? – спросил я. – И ради чего? Ты же сама говорила, что я – это я.
– Неправда! – ответила она, плача. – Ты не пропащий!
– Кто это сказал?
– Никто, – быстро ответила она, – никто не говорил.
– Я нашел работу журналиста, – сказал я.
Назвать так работенку в «Коррьере делло спорт» было смело, но мне хотелось придать себе веса в ее глазах. Она неуверенно взглянула на меня.
– Правда? Значит, тебя взяли в эту спортивную газету?
Я сказал, что да, она провела рукой по лбу.
– Ну тогда ладно, – сказала она уже спокойнее, потом уселась обратно в кресло. – Можно я останусь? Мне некуда идти.
Значит, поругалась с Эвой.
– Ты поругалась с Эвой? – спросил я.
И тут у котла сорвало крышку. О! У нее больше не было сил! Хватит! Сколько можно слушать арии царицы улья! А я знал, что Эва флиртовала с тем типом, с тем носатым юмористом только потому, что его комедия имела хоть слабый, но успех? Как можно быть такими снобами, такими глупыми снобами? Ливио был просто раздавлен, а она? Что она вытворяла? Обнималась с другим у него на глазах! А еще судила всех вокруг, это она-то! А что это я собрался делать?
– Слушай, – сказал я, перестав раздеваться, – я ложусь спать. – Я был на пределе, если что. – Ты как хочешь. Если тебе некуда идти, кресло в твоем распоряжении, только заканчивай с этим. Мне слушать противно. И не надо потом заявляться и ныть, что ты за меня переживала.
– Я правда за тебя переживала.
– Ну ладно, ладно, – сказал я. – Чем желаешь заняться? Хочешь бриошь? Хочешь поехать полюбоваться на море? Лично я ложусь спать. Я устал работать твоим громоотводом. – Так и сказал, ее глаза снова наполнялись слезами, но я ничего не прибавил и лег, отвернувшись к стенке, чтобы ее не видеть. Ей наверняка тоже не хотелось меня видеть, потому что она погасила лампу. Комната наполнилась лунным светом.
Какая ночь! В открытое окно проникали свежий ветерок и далекий стрекот сверчков, но Арианна не встала с кресла, а я ее не окликнул. Мы провели так большую часть ночи, пока я не задремал и мне не начали сниться сны. Ближе к утру, внезапно проснувшись, я взглянул на кресло. Там никого не было, в комнате витал слабый запах сирени.
И все-таки мне нравилось выходить утром из дома вместе с другими людьми. Это дарило ощущение нормальности. Я спускался на старушке–«альфе» по дороге, которая уходила резко вниз, слева и справа росли деревья с пышными кронами, я будто бы проезжал через лес, потом оставлял машину на парковке, дальше шел пешком. Город под сияющим свежим солнцем выглядел оживленным, ничто в его настроении не напоминало о лихорадочном и натужном ночном возбуждении, в движении машин не было мрачной трагичности, которая ощущается ближе к вечеру. Шайки вырвавшихся из школы ребят играли в тени памятников, продавщицы в дверях магазинов громко болтали, ожидая полуденный зной. Бары казались притихшими – возможно, потому, что из чашек с капучино выливались молочные ручейки, зато от холодных бриошей становилось по-настоящему грустно. Я отказался от удовольствия завтракать дома и теперь пил утренний кофе в баре рядом с редакцией, где меня ждал Розарио, чтобы перед работой поиграть в флиппер. Я смирился даже со своими идиотскими обязанностями, потому что обычно приступал к ним через час после прихода в редакцию, и мы успевали прочитать газеты, покурить, потрепаться с барышнями.
В тот же день, пока я перепечатывал хронику дружеского футбольного матча, который, к превеликому огорчению нашего корреспондента, закончился дракой, я снова услышал запах сирени. Я не отрывал глаз от клавиатуры, уши были закрыты наушниками, для общения с внешним миром оставался нос. Но я не мог ошибиться, это были духи Coeur joyeux. Я резко обернулся. За спиной у меня стояла Арианна. Проходила неподалеку и решила ко мне заглянуть, разве я не рад? «Мы так глупо вели себя прошлой ночью», – сказала она. А что это я печатал? Я встал, чтобы представить Арианну Розарио и заодно увести ее подальше от своего стола. Мы с Розарио были одни в большом зале, где принимали сообщения корреспондентов.
– Работайте, работайте, – сказала Арианна, усаживаясь в кресло заведующего. – А кондиционера у вас нет?
Розарио пришел в возбуждение. А как же, ведь на Арианне было платье в сине-белую полоску и она улыбалась ему так, что он одуревал. Я тоже взбудоражился, но по другим причинам. Боялся, что она поймет: я просто стучу на машинке, как последний лопухнутый идиот. Поэтому торопился перепечатать статью. Периодически поднимал глаза и видел, как они болтали, пока Арианна с любопытством разглядывала кабины с пробковыми стенами и неприличными надписями, коричневые хрупкие диски для аудиозаписи, магниты, которыми их очищали, пишущие машинки с педалями и наушники. Когда зазвонил один из телефонов и Розарио пошел отвечать, Арианна снова выросла у меня за спиной. Ее присутствие становилось все тягостнее по мере того, как она читала выходившие из моей пишущей машинки глупости.
– Это писал не Пруст, – заключила она.
– И не я, – сказал я, сам все испортив.
– Как же так? – удивилась она, когда я объяснил, что перепечатываю чужой материал. – А от себя ты никогда не пишешь? Тебя никогда не посылают увидеть что-нибудь своими глазами, а потом рассказать об этом? Ты никогда не пишешь очерки или, не знаю, колонки?
Она ничего не понимала в газетах, но все равно было трудно ее убедить, что я здесь главный редактор. Возвращение Розарио подарило надежду на спасение. Но спасительный круг оказался из свинца: с ходу понявший, о чем речь, Розарио взялся подробно объяснить Арианне, как работает наш отдел. Я снова застучал на машинке, поглядывая на нее краешком глаза. Она отчаянно пыталась сохранять улыбку, но всякий раз, прежде чем взглянуть на меня, опускала глаза. Я с божьей помощью закончил и присоединился к ним.
– Это для людей с университетским дипломом, – сказала Арианна, а Розарио подтвердил, что в воскресенье, когда работы прибавляется, к нам на подмогу как раз приходит университетская публика.
– Закажи что-нибудь в баре, – попросил я Розарио.
Однако Арианна сказала, что ей пора, надо выполнить несколько поручений. Она уже надела солнечные очки и теперь искала сумочку. Несколько раз прошла мимо нее, пока не нашла. Зазвонил телефон, я пошел отвечать. А когда вернулся, ее уже не было.
– Странная девушка, – сказал Розарио. – Как ты думаешь, что с ней случилось?
– Ничего, а что?
– Казалось, она вот-вот расплачется, ты не заметил?
– Ошибаешься, – ответил я, – не думай об этом.
Но сам ни о чем другом думать не мог. Выйдя из редакции, стал бродить по улицам, понимая, что потерял Арианну. Хотелось напиться, налакаться до потери сознания: я мог вынести все что угодно, но не потерю разочарованной во мне Арианны. Надо было найти Грациано. Ради этого я вознамерился обойти все римские бары: начал с заведений на пьяцца дель Пополо, но там его не оказалось, хотя его видели. Мне сказали, что сегодня он празднует. Один человек сообщил, что видел его с бутылками в карманах пиджака – так он поддерживал силы на пути из бара в бар; другой – что он повязал на ногу шейный платок; третий видел, как Грациано направлялся к пьяцца Навона, хотя он вряд ли был в состоянии туда дойти.
Зная Грациано, я не поверил сказанному и поехал к пьяцца Навона на старушке–«альфе». Оставил ее на парковке, поскольку не представлял, когда за ней вернусь; дальше пошел пешком. Вечер был прохладный, температура воздуха подходила для употребления напитков безо льда, желудок вел себя спокойно. Нам предстояла встреча, которая войдет в историю. Однако еще на набережной я понял: отыскать Грациано будет непросто. Там стояла куча кемперов, а значит, на площади полно туристов. Я надеялся, что туристы не вызовут у него отвращения и он не отправится куда-нибудь еще – например, к Санта-Мария-ин-Трастевере. Хотя нет, вряд ли: там слишком близко жена. На площади толпился народ, я с трудом протискивался