Чемоданы собрал не больше чем за час. Их было три: один – для одежды, еще два – для книг, с которыми я не расставался и перевозил из гостиницы в гостиницу, с места на место. Старое издание «Улисса» из серии «Медуза», «Моби Дик» в переводе Павезе, Конрад, дешевое издание «Великого Гэтсби» – пожелтевшее, но не развалившееся; еще я взял «Мартина Идена», Набокова, старика Хема, стихи Элиота и Томаса, «Мадам Бовари», «Вчерашний мир», Чандлера, «Александрийский квартет» Даррелла, Шекспира и Чехова. Все уместилось в двух чемоданах.
– Вот так всегда, – ответил я консьержу на вопрос, выезжаю ли я из гостиницы, – лучшие уходят первыми.
Он помог погрузить чемоданы в старушку–«альфу». Мой отъезд его огорчил, теперь ему придется покупать «Коррьере делло спорт». В возмещение убытков я подарил ему все пакеты и пакетики Арианны, которые оставил в номере. Подумал, что надо бы позвонить в газету и попрощаться с Розарио, но вдаваться в объяснения не хотелось. Решил никому ничего не говорить и написать позднее – попросить выплатить то, что мне причиталось. Пока что на дорогу и на первое время, где бы я ни очутился, хватало. Где мне предстоит очутиться, я совершенно не представлял. Задумался об этом, кружа наугад по городу, прощаясь с ним. Если честно, я не испытывал к Риму ненависти, но и сожалений тоже, – осознавать это было печально. Я смотрел на высокие лестницы, церкви, столики уличных кафе и ничего не чувствовал.
Добрался до окружной. Проехал ее целиком, читая названия на указателях, – мне было все равно куда направиться, так что я решил выбрать между севером и югом. Выбор пал на юг, потому что там было солнце, дорога тянулась вдоль моря – та самая, по которой я ездил за Арианной. Я ехал и ехал, пока указатели с надписью «Рим» почти не перестали попадаться, потом остановился заправиться. Пейзаж изменился. Я видел его выжженным солнцем, теперь он был зеленым, нежным, пышным. Прекрасное утро для путешествия. С приближением к морю климат становился мягче, в какой-то момент я опустил все стекла. Когда же наконец появилось море, я подумал, что было бы здорово искупаться в бухте с крепостью.
Она предстала передо мной спустя час во всей невероятной красе. Бухта оказалась еще просторнее и пустыннее, чем я ее помнил. Видимо, накануне был шторм: на песке виднелись какие-то обломки, чернели на солнце стволы деревьев. Справа возвышалась темная громада сарацинской крепости, на фоне равнодушного голубого неба скалистые горы казались острыми. Я оставил старушку–«альфу» и пробрался через заросли. На пляже валялись ящики из-под фруктов, оторванные дощечки, банки, кучки гниющих цветов. Я подошел к воде. Она была не холодная. Тогда я вернулся к старушке–«альфе» и начал раздеваться. Стянув рубашку через голову, вдруг осознал, что никогда не видел такого красивого места, что никуда дальше не поеду, что приехать мог только сюда. Сел в машину, закурил и стал раздумывать о том, как осуществить единственное, что мне оставалось.
Загвоздка была в том, чтобы не поплыть. Я сразу вспомнил о чемоданах. Чемоданы с книжками были тяжеленные, пришлось тащить их к морю по одному. Я поискал в багажнике старушки–«альфы» веревки. Нашел только одну, но изловчился ее разорвать, потерев о крыло машины. Уже закрывая дверцу, подумал, что плавки для этого не очень годятся. Порывшись в чемодане с одеждой, достал белый костюм, надел его на голое тело, закатал штаны и пошел на пляж. Привязать второй чемодан к другому запястью оказалось непросто, я помогал себе зубами. Попробовал поднять. Чемоданы весили тонну, но так и было задумано, иначе бы они не выполнили свою задачу и все бы только усложнилось. Я ступил в воду. Ногам стало холодно. Взглянул на бухту. На ее тянущиеся вправо и влево оконечности, расплывавшиеся в солнечном свете. Я был на пределе, если что.
Ну вот и все.
Я же говорил, что ни на кого не в обиде. Мне раздали карты – я сыграл. Никто меня не принуждал. Я ни о чем не жалею. Порой я думаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы тем утром, когда все началось, я бы не попал под дождь или у меня в кармане были бы деньги и все такое, но только вот не получается ничего вообразить. Еще я думаю о своем городе, о нашем городе, о деревьях на набережной, о гребнях церквей на фоне неба. Думаю о фильме Грациано и о записках, которые прикрепляла на дверь Арианна, пытаясь упорядочить свои дни, думаю об ушедшей юности и о старости, которой у меня не будет. Обо всем, чего я не сделал, о мертворожденных детях, об ангелах, о так и оставшихся в фантазиях любовных историях, о мечтах, которые разбиваются на рассвете, думаю о том, что навсегда погибло, о массовых убийствах, о срубленных деревьях, об уничтоженных китах, обо всех вымерших народах. Думаю о первой рыбе, которая выжила, выйдя из воды, корчась и перерождаясь. Думаю о том, что все тянется к морю. О море, которое все принимает – все, что так и не сумело родиться, все, что навсегда умерло. О дне, когда разверзнутся небеса и все это – впервые или в очередной раз – обретет законное основание.