— Объясните!
Взгляд его теперь был убийственным, и я почти пожалела, что рассказала ему о возможности применения ТМ-установки в качестве оружия. И уж вовсе досадовала на себя за то, что угостила его японским виски. Ведь оружию безразлично: его можно направить в любую сторону. Банально, но это так.
— Кольца. Бесконечно тонкие. Так гласит теория.
Человек практического ума, он не спорил.
— Попробуйте снова ввести что-нибудь внутрь кольца. Нет, только введите.
Чудо повторилось: часть злополучной авторучки появилась в трех футах от кольца. Один ее конец был рядом, другой — поодаль. Кольца имели общую ось, и казалось, будто часть авторучки в три фута длиной остается невидимой.
Он извлек авторучку из кольца, и я знаком велела отложить ее в сторону.
— Совместите кольца!
Кольца начали неуверенно сближаться, застыли на месте и наконец соединились. Только по возросшей яркости можно было определить, что там находились два кольца. Но с лампами дневного света им было не сравниться.
Я перешла на резкий лекторский тон, который когда-то вгонял в дрожь студентов-новичков, изучавших небесную механику с первого по четвертый раздел. Сейчас я прикована к месту, и не читаю лекции, но былая хватка осталась. Старая карга, я пыталась обвести вокруг пальца увлеченного молодого ученого… Вот так дела!
— А что произойдет, если теперь вы снова введете в кольцо авторучку? Попытайтесь дать ответ, ведь парадокс заключается именно в этом. Ручка должна безостановочно телепортироваться от кольца к кольцу, поскольку они совмещены… Если, конечно, пространство имеет для вас хоть какое-то значение.
— Поэтому-то вы не можете вставить ручку внутрь. В противном случае, в силу железной логики, передатчик материи не должен существовать. Если ручку удастся ввести внутрь кольца, она исчезнет, телепортируется в неизвестном направлении. Однако вы имеете дело с пространством, которое замкнуто само на себя: между кольцами нет расстояния, так что ручке некуда деться.
— А что может этому помешать?
Бэррет издал какое-то рычание и весь подался вперед вместе с ручкой. На лице его было написано полнейшее недоверие.
— Бэррет! Я это отрицаю!
Мой расчет был правильным. Вселенная не терпит парадоксов. Ручка коснулась кольца. Раздался приглушенный хлопок — ручка исчезла. То же самое, разумеется, случилось и с аппаратом.
Бэррет беспомощно хлопал глазами. Потом взглянул на меня с величайшим подозрением. Он то сжимал, то разжимал кулак, явно растерянный и неуверенный в себе. И тут только он доказал, насколько опасен, так как мгновенно сделал логический вывод.
— Чепуха! — крикнул он. — Вы обманом заставили меня уничтожить аппарат, но ваш так называемый парадокс не исключает тот факт, что я могу — и я сделаю это — построить новую модель. Поэтому…
Я так никогда до конца и не поняла, обладает ли Вселенная замедленной реакцией или она просто подслушивает сказанное. Прежде чем я успела обрушить на Бэррета окончательные, полные сарказма, уничтожающие аргументы, раздался новый хлопок — и исчез… сам Бэррет.
Вселенная не терпит парадоксов.
В старом институте — в другое время, на другом континенте — были построены одновременно два передатчика материи. Эксперимент велся под контролем.
Один аппарат был сконструирован в строгом соответствии с законами физики. Разумеется, он не работал. Контрольная модель была создана на основе иррациональных идей. В пространстве образовалось отверстие диаметром 1,9 сантиметра. Эта модель телепортировала различные предметы — теоретически — мгновенно из одной точки в другую в отличие от более привычных устройств, которые были способны лишь перемещать предметы со скоростью света, обозначаемой символом “С”.
Если отказаться от “С” — абсолютного предела скорости, то понятие относительности рассеется как дым.
Рухнет здание квантовой механики.
Вдаваться в ее детали нет необходимости: достаточно сказать, что эта теория наряду с прочими удовлетворительно объясняет тот факт, почему электроны в атоме не падают на ядро. Если бы электроны сошли со своих орбит, то столкновение отрицательных и положительных зарядов привело бы к катастрофическому их взаимоуничтожению. И тогда — прощай, атом.
В старом институте включили передатчик материи. Прощай, квантовая механика!
Поскольку Северная Америка была теперь ни к черту не годна, то новый институт построили где-то на другом континенте. Там-то и был открыт эффект нуль-бомбы, который в документах, начиная с девятой степени секретности, определяется как следствие достаточно обоснованной теории ядра… После этого была введена и стала обязательной десятая степень секретности.
И вот теперь здесь я нахожусь и обитаю, Верховный Физик, верный защитник зыбкого здания науки, охраняя его от посягательств этих распроклятых, безумных фанатиков. Словно Прометей, я прикована к креслу системами жизнеобеспечения, которые терзают мою печень. А по сути дела, я старая развалина со зловонным нутром. Можете не сомневаться: в свое время я тоже изобрела ТМ-передатчик. Но это еще одна история.
Борьба между тем продолжается… Мы уничтожаем результаты исследований, препятствуем самим разработкам, если изобретатели заходят слишком далеко, приближаясь к опасной черте и к идее создания нуль-бомбы. К сожалению, мы не можем запретить людям думать о постройке аппаратуры для телепортации материи. Приверженцы соблюдения обрядов, которыми кишмя кишит физическая наука, заявляют, что подобное замалчивание результатов исследований ненормально с точки зрения веры и что я должна официально поклоняться этому догмату. Будь оно все проклято!
Где-то кроются жизненно важные тайны, иными словами, ключ к пониманию того, отчего физические законы то непредсказуемо действуют, то перестают действовать, когда дело касается пространства. В них заключены колоссальные энергии и возможности. А с другой стороны: живая легенда — то бишь я — старая рухлядь, которая стоит на своем силой неукротимой воли. Только такая слава мне и осталась. Но кое-кто покушается даже на мое нынешнее прибежище, кому-то хочется вытащить меня из инвалидного кресла и отправить бродить по улицам города, а между тем кровь в моем теле смешивается с другими жизненными соками для диализа лишь благодаря крошечному отверстию — диаметром 1,9 сантиметра в пространстве… Для ТМ-установки это слишком скромное применение, незаметное и незначительное, а потому МЫСЛИТЕ МАСШТАБНО! Если бы Прометей позволил себя расковать, кто бы сейчас вспомнил о нем?
Да черт с ними.
Мне здесь и так хорошо.
Реджиналд БретнорКорень зла
Художник Амброзий Гошок постоянно голодал. Однако он не мог позволить себе голодать красиво — в мансарде на Монмартре или в Гринич-Виллидж. Обитал он в бедной части американского города Питтсбурга, в холодной, прокопченной квартирке, заставленной множеством нераспроданных картин и мягкой ворсистой мебелью, всегда казавшейся влажной на ощупь, из прорех ее кое-где торчала набивка. Стиль Амброзия поразительно напоминал манеру письма Рембрандта, хотя в технике молодой художник даже превзошел великого мастера. Все картины Амброзия были до смешного старомодными.
Жена давно покинула Амброзия, отдав предпочтение оборотистому дельцу, который сумел распродать многие тысячи репродукций Клее и Мондриана по цене доллар девяносто восемь центов за штуку. Прощальную записку жена нацарапала на оборотной стороне убийственного счета, присланного зубным врачом. На полу валялись две повестки в суд, а также уведомление от домовладельца о том, что художнику надлежит съехать. Небритый и изможденный Амброзий восседал посреди всего этого бедлама. В левой руке он держал газетную вырезку с рецензией на его картины, написанной неким Дж. Германом Лортом, признанным в Америке авторитетом в области изобразительного искусства. В правой был зажат мастихин, художник в отчаянии счищал им угодивших на холст маленьких зеленых кузнечиков — на мольберте было укреплено неоконченное полотно, на котором художник изобразил обнаженную женщину: в свое время мужу позировала миссис Гошок.
Маленькие зеленые кузнечики — эти распроклятые “крики-тики”, как он их называл, — набились повсюду. Они свирепствовали по всей восточной части Соединенных Штатов. Амброзию в общем-то было на них наплевать. Но они стали для него пресловутой последней каплей, последним переживанием, которое сломило его. Амброзий счищал кузнечиков с холста и все думал свои непривычно тяжкие думы.
Художник напряженно размышлял так несколько часов, и мысли его, разумеется, устремлялись в бескрайнюю даль, в глубь обитаемой Вселенной. Вот почему, наверное, в два часа три минуты пополудни за окном послышалось жужжание, затем щелкнула открываемая снаружи оконная створка, и вслед за этим в комнату влетел миниатюрный космический корабль, по форме напоминавший обыкновенную бадью, он со стуком плюхнулся на купленный в кредит ковер, за который Амброзий еще не успел расплатиться. В кораблике открылся люк, и из него выглянуло какое-то странное существо.
— Вот и я, — сказало существо с едва уловимым, но безошибочно славянским акцентом.
Амброзий, не выказав ни малейшего удивления, швырнул через плечо кузнечика и, сверкнув на пришельца глазами, произнес с решимостью в голосе:
— Нет, к отцам города я тебя не поведу!
И тут же принялся счищать следующего кузнечика, лапки которого увязли в самой интимной части тела миссис Гошок.
— Меня ваши отцы не интересуют, — отвечало странное существо, отстегивая от пояса нечто похожее на усовершенствованный бластер. — Вы мысленно призывали меня, поскольку желаете, чтобы было истреблено нечто. И я, Джонни Пятнашка, прилетел исполнить ваше желание. Скажите же, что мешает вам жить?
Амброзий опустил руку с мастихином.
— Многое! — в сердцах воскликнул он. — Послушай-ка, малыш, причина и способ твоего появления в трудную минуту моей жизни заставляют меня говорить с тобой серьезно. Располагайся удобнее.