Это, конечно, не эксперимент, просто розыгрыш, и я бы постеснялся о нем упоминать, не будь он такой наглядной иллюстрацией остроты восприятия, о которой и пойдет речь в этой главе. Как одна особь считывает язык тела другой? Многие животные, демонстрируя не меньшую проницательность, чем те два шимпанзе, при контактах с людьми легко отличают мужчин от женщин. Даже таким далеким от нас видам, как птицы или кошки, это удается без труда. Я знал немало попугаев, которые симпатизировали только мужчинам или только женщинам. Они ориентируются на видимые различия, универсальные для всего царства животных: у самцов движения резче и решительнее, чем у самок, которые движутся более мягко и плавно. Чтобы отличить мужскую особь от женской, нам необязательно даже видеть все тело целиком. Закрепив на руках, ногах и в паховой области испытуемых крохотные лампочки, ученые сняли прогуливающихся участников эксперимента на камеру и обнаружили, что этих светящихся точек нам достаточно, чтобы определить пол[50]. По движению нескольких белых проблесков на темном фоне зритель сразу догадывался, мужчина перед ним или женщина. У женщин походка может меняться даже в зависимости от фазы овариального цикла. Если мы сами способны безошибочно распознавать пол по таким скудным данным, неудивительно, что и многие другие животные считывают принадлежность человека к одному из полов с первого взгляда. Причем умение это обоюдное: я тоже по одним только движениям абсолютно точно отличу самца шимпанзе от самки.
Много лет спустя мы провели более научный эксперимент по различению пола. Начинался он как исследование по узнаванию лиц с использованием сенсорного экрана, но в результате мы обнаружили, что шимпанзе знают друг друга не только в лицо, но и с тыла. На монитор перед шимпанзе выводили сначала фотографию зада кого-то из собратьев, а затем два портрета, лишь на одном из которых был запечатлен обладатель этого зада. Если портреты принадлежали обезьянам разного пола, угадать было очень легко, поскольку зад самца резко отличается от зада самки, и в лицах маскулинность и фемининность тоже проявляется четко.
А что будет, если за фотографией зада самца последуют два «мужских» портрета или, наоборот, за фотографией зада самки – два «женских»? Собьет ли это испытуемых с толку? Нет, шимпанзе по-прежнему безошибочно соотносили зад и портрет – но лишь у тех изображенных обезьян, которых они знали лично. Ошибки при сопоставлении соответствующих частей тела у незнакомцев означают, что испытуемые опирались в своем выборе не на общие признаки, отображаемые на фото – размер, окрас и так далее, а на знания, полученные извне, благодаря ежедневному общению друг с другом. Держа в уме образ всего тела знакомой особи, они свободно могли соотнести между собой любые его части – например, заднюю и лицевую. Мы опубликовали результаты этого эксперимента под заголовком «Лица и зады» (Faces and Behinds), и поскольку способность обезьян узнавать друг друга по заду показалась всем очень смешной, нам вручили Шнобелевскую премию – пародию на Нобелевскую, присуждаемую за исследования, которые «заставляют сначала засмеяться, а потом – задуматься»[51].
И хотя для людей аналогичные эксперименты не проводились – тем более с изображениями голых тел, – наверняка и у нас в памяти отпечатывается образ целиком, поскольку своих друзей и родных мы узнаем в толпе даже со спины.
Вековая мудрость
Мы воспринимаем и интерпретируем эмоции в ходе коммуникации, благодаря эмпатии, соотнесению и в первую очередь пониманию языка телодвижений. Поскольку с помощью одного только наблюдения исследовать восприятие эмоций почти невозможно, ученые черпают свои сведения в основном из экспериментов – как правило, с предъявлением изображений на сенсорном экране. Людей таким образом тестируют постоянно, но и к другим видам такой метод тоже применяется.
Наши шимпанзе такие исследования обожали – может, их завораживал мгновенный отклик сенсорного экрана, точно так же, как завораживает человеческих детей смартфон. Вообще, самый быстрый способ заманить шимпанзе в наше лабораторное здание в центре Йеркса (они должны прийти туда добровольно) – прокатить мимо них тележку с компьютером. Тогда они с уханьем несутся к дверям лаборатории, где проводятся все эксперименты, и выстраиваются в очередь у входа. Им не терпится поиграть в разные интересные игры, которые у нас зовутся когнитивными заданиями. Даже вознаграждения можно никакого не выдавать: для шимпанзе тыкать в картинки на экране и решать головоломки – это само по себе невероятное удовольствие. Не обходится и без соперничества: они догадываются по тону звуковых сигналов о своих успехах (правильный ответ отмечается триумфальным звуком) и могут расстроиться, если у соседа дела идут лучше. Прекраснейший стимул не терять интерес!
Я люблю, когда от эксперимента получают удовольствие и ученые, и животные-участники. Секрет в том, чтобы придумывать интересные задания. Например, очень долго в экспериментах на распознавание лиц приматам предъявляли изображения лиц человеческих – и когда результаты оказывались так себе, делался вывод, что никакие другие животные, кроме человека, лиц не распознают. Некоторые ученые даже брались утверждать, что в мозге человека имеется особый модуль распознавания лиц, развившийся исключительно у нашего рода. А потом шимпанзе протестировали на изображениях лиц их же собратьев. Вот тогда испытуемые и сосредоточенность показали более высокую, и результаты не хуже, чем у людей.
У них обнаружились даже признаки целостного восприятия. Мы, люди, распознаем лица не по величине носа и не по расстоянию между глазами – мы охватываем взглядом общую конфигурацию, воспринимая лицо как единое целое. То же самое, как оказалось, происходит и у остальных приматов (если тестировать их с помощью портретов представителей их собственного вида). Даже собаки – одомашненные животные, которых намеренно приучали настраиваться на человека, – гораздо лучше распознают собачьи эмоции, чем человеческие. Вроде бы закономерно, но сколько некорректных экспериментов мы успели до этого провести, считая самыми легкоразличимыми свои собственные, человеческие лица. Судя по всему, ни обезьяны, ни собаки не настолько нами увлечены, как нам хотелось бы.
А как обстоит дело с выражением эмоций? Здесь все сложнее, поскольку мы не можем спросить у животных, что означает их мимика. Им не выдашь список обозначений – «радость», «грусть» и так далее, – как делал Экман. Однако тогдашней моей студентке Лизе Парр удалось найти нетривиальный выход, воспользовавшись данными физиологии. Физиология позволяет нам судить о реакции организма, а это важно, поскольку эмоции связаны с телом не меньше, чем с сознанием. Слово «эмоция» происходит от французского глагола emouvoir – «волновать», «затрагивать», «колебать», а тот в свою очередь – от латинского emovere, «волновать, тревожить». Иначе говоря, эмоции пробирают нас целиком, это психические состояния, при которых сердце бьется чаще, щеки краснеют, губы дрожат, в груди щемит, голос повышается, слезы льются, под ложечкой сосет и так далее.
Однако и организм в свою очередь воздействует на эмоции. На них сильно влияют гормоны (в частности, выделяющиеся в разные фазы менструального цикла), сексуальное возбуждение, бессонница, голод, усталость, болезни и прочие физические состояния. Мы ассоциируем эмоции с теми или иными частями организма метафорически, однако они и в самом деле во многом определяют наши чувства. Например, энтеральная нервная система – сеть из миллионов нейронов, вплетенная в стенки желудочно-кишечного тракта, – может вызвать у нас беспокойное покалывание в желудке, которое сигнализирует мозгу о том, что мы переживаем. Эту автономную систему называют нашим «вторым мозгом».
Глубокая укорененность эмоций в физиологии объясняет, почему западная наука так долго ими пренебрегала. Западная культура всю свою любовь отдает сознанию, а тело не жалует. Сознание благородно и возвышенно, тело тянет нас в грязь. Дух бодр, плоть немощна, и именно на эмоции принято списывать нелогичные и абсурдные решения. «Не поддавайся эмоциям!» – предостерегаем мы. До недавнего времени эмоции в основном обходили вниманием как нечто находящееся ниже человеческого достоинства.
Зачастую эмоции гораздо лучше разума подсказывают, что для нас правильнее, хотя далеко не каждый готов к ним прислушиваться. Решая, делать ли предложение своей двоюродной сестре Эмме Веджвуд, Чарльз Дарвин набросал длинный список доводов «за» («та, кого можно любить и с кем можно играть – лучше собаки, во всяком случае») и «против» («придется навещать родственников и уступать в каждой мелочи»)[52]. Он пытался принять абсолютно продуманное и взвешенное решение, но я сильно сомневаюсь, что этот список помог ему определиться. Начать с того, что в доводах «за» были упущены те два пункта, с которых многие из нас начали бы – любовь и физическая привлекательность. Решение жениться Дарвин утвердил непререкаемым QED (quod erat demonstrandum – «что и требовалось доказать»), уподобляя тем самым свои раздумья доказательству теоремы, хотя на самом деле, как видим, математика и логика в этом доказательстве были иллюзорными. Когда нужно принять важное решение, в какую-то сторону мы в любом случае склонимся, и очень редко это решение диктуется одним лишь разумом. Как изящно выразился французский философ XVII в. Блез Паскаль, «у сердца есть логика, которая разуму недоступна»[53].
Эмоции помогают нам ориентироваться в сложном мире, не до конца подвластном нашему пониманию. Это способ нашего организма заставить нас выбрать самый благоприятный для себя путь. Кроме того, выполнять требуемые для этого действия тоже способен только организм. Разум сам по себе ничто, для взаимодействия с окружающим миром ему необходимо тело. Эмоции служат точкой соприкосновения всех трех граней – разума, тела и окружающей среды. У них есть и другое название – «аффекты», но поскольку определения у этого термина противоречивые, я им пользоваться не буду. Для эмоций же у меня имеется следующее определение: