После долгого молчания она заговорила снова:
— Ты хорошо выглядишь. Очень хорошо.
Она была права: невозможно жить на Манхэттене и выглядеть как попало.
На этот раз он вернулся в Англию с целым гардеробом дорогих костюмов и набором новых привычек: горячее бритье, начищенные ботинки и полный отказ от алкоголя.
— А ты — просто замечательно, Дженнифер.
— Спасибо. Надолго в Англию?
— Возможно, что и нет. Наверное, снова уеду за границу, — сообщил он, вглядываясь в ее лицо и пытаясь угадать ее реакцию, но Дженнифер лишь потянулась за молочником. — Нет-нет, спасибо, — поднял руку он.
Рука застыла в воздухе, как будто Дженнифер ругала себя за забывчивость.
— И что тебе предлагают на этот раз? — спросила она, кладя сэндвич ему на тарелку.
— Они предлагают мне остаться здесь, но я хотел бы вернуться в Африку — ситуация в Конго вышла из-под контроля.
— Значит, там сейчас опасно?
— Дело не в этом…
— Хочешь снова оказаться в гуще событий?
— Да. То, что там происходит, очень важно. К тому же меня бросает в дрожь от одной мысли остаться за письменным столом. Последние несколько лет… — Энтони запнулся, пытаясь подыскать подходящее выражение: «Последние несколько лет в Нью-Йорке не дали мне сойти с ума?», «Научили меня жить без тебя?», «Не дали мне броситься на гранату в какой-нибудь войне?» — Последние несколько лет я провел с пользой, — закончил он. — Редактору нужно было увидеть меня в ином свете, и это произошло. Но сейчас я хочу двигаться дальше, хочу вернуться к своему призванию.
— А твое призвание обязательно связано с опасностью? Ты не можешь выбрать что-нибудь поспокойнее?
— Я похож на человека, который перебирает бумажки и переставляет папки с места на место?
— А как же твой сын? — с улыбкой спросила она.
— Мы почти не видимся. Его мать хочет, чтобы я держался от него подальше, — ответил он, глотая чай. — Какая ему разница, куда писать: в Нью-Йорк или в Конго…
— Наверное, это тяжело…
— Да… да, тяжело.
В углу заиграл струнный квартет, и Дженнифер обернулась.
Несколько долгих секунд он мог безнаказанно разглядывать ее профиль, слегка вздернутую верхнюю губу. С болью в сердце Энтони понял, что никогда не полюбит никого так, как любил Дженнифер Стерлинг. Прошедшие четыре года ничего не изменили, пусть пройдет еще десять — вряд ли что-то станет иначе. Она снова повернулась к нему, но он молчал, понимая, что стоит ему открыть рот, как он расскажет ей все, вывернется наизнанку, словно смертельно раненный солдат, которому уже нечего терять.
— Тебе понравился Нью-Йорк?
— Думаю, там мне было лучше.
— Где ты жил?
— На Манхэттене. Знаешь, где это?
— Не совсем… — призналась она. — Ты… ты женился?
— Нет.
— А девушка есть?
— Да, мы встречаемся.
— Она американка?
— Да.
— Замужем?
— Нет, как ни странно.
— У вас серьезные отношения? — не моргнув и глазом, продолжала она.
— Пока не решил.
— Ты совсем не изменился, — робко улыбнулась она.
— Ты тоже.
— Неправда, — тихо произнесла Дженнифер.
Он умирал от желания прикоснуться к ней, смахнуть весь чертов сервиз со столика и обнять ее. Внезапно он пришел в ярость от этой дурацкой обстановки, от всех этих формальностей. Вчера вечером она вела себя странно, но, по крайней мере, он видел, что она находится во власти искренних чувств.
— А ты как? Все хорошо? — спросил он, поняв, что она не собирается заговаривать первой.
— Хорошо? — переспросила она сонным голосом. — Не знаю. И хорошо, и плохо. Как у всех.
— Все еще ездишь на Ривьеру?
— По возможности стараюсь больше там не появляться.
«Из-за меня?» — чуть было не спросил он. Дженнифер показалась ему совершенно безжизненной. Где же ее чувство юмора? Куда делась страсть? Куда ушло сияющее очарование, переполнявшее ее до краев и прорывавшееся наружу то неожиданным взрывом хохота, то бесконечными поцелуями? Она стала какой-то бесцветной, как будто не осталось ничего, кроме холодных, идеальных манер.
Струнный квартет на мгновение умолк. Едва сдерживая гнев, Энтони спросил:
— Дженнифер, зачем ты меня сюда пригласила?
Она безумно устала, вдруг понял он, но при этом ее лихорадит — на скулах проступили пятна румянца.
— Прости, — продолжал он, — но мне не нужны сэндвичи. Я не хочу сидеть тут и слушать эту дурацкую струнную музыку. Если я чего и заслуживаю, восстав из мертвых после четырех лет забвения, так это права не сидеть с жеманным видом, попивая чай, и не вести светскую беседу.
— Я… я просто хотела увидеть тебя…
— Знаешь, когда я вчера увидел тебя там, в зале, я все еще злился на тебя… Все это время я думал, что ты предпочла мне его — его и тот образ жизни, который он может тебе предложить. Я постоянно спорил с тобой, ругал тебя за то, что ты не ответила на мои последние письма…
— Не надо, прошу тебя! — подняла руку она.
— И тут я встречаю тебя, и ты говоришь мне, что собиралась уехать со мной. Мне приходится заново обдумать все, что крутилось у меня в голове последние четыре года, все оказалось неправдой.
— Энтони, давай не будем об этом, не говори о том, как бы все могло быть, — умоляющим тоном попросила она, кладя руки на стол перед собой, словно выкладывая игральные карты. — Я не выдержу…
Они сидели напротив друг друга: безупречно одетая, элегантная женщина и напряженный мужчина. С горькой усмешкой Энтони подумал, что со стороны они, видимо, кажутся достаточно несчастными, чтобы их сочли супружеской парой.
— Скажи мне одно, — снова заговорил он. — Почему ты так предана ему? Почему ты осталась с человеком, который не может сделать тебя счастливой?
— Наверное, потому, что я предала его. — Она посмотрела ему в глаза.
— Думаешь, он будет так же предан тебе?
Дженнифер долго смотрела ему в глаза, а потом взглянула на часы:
— Мне пора.
— Прости, — поморщился он. — Я ничего больше не скажу, просто я хочу знать…
— Дело не в тебе, правда. Мне действительно пора.
— Конечно, прости, — взяв себя в руки, произнес он. — Я же сам опоздал. Извини, что впустую потратил твое время, — с плохо сдерживаемой яростью добавил он.
Энтони проклинал своего редактора — ведь из-за него он потерял эти драгоценные полчаса, проклинал себя за упущенную возможность, за то, что позволил себе соприкоснуться с силой, которая может сжечь его дотла.
Она встала, рядом возник официант с пальто в руках. К ней на помощь всегда будет приходить кто-то другой, рассеянно подумал он, такая уж это женщина.
Словно парализованный, Энтони не мог встать из-за стола.
Неужели он ошибся в ней? Неужели сила чувств во время их недолгого пребывания вместе существовала лишь в его памяти? Его глубоко опечалила мысль о том, что это конец. Возможно, он был бы более счастлив, если бы воспоминания о ней остались идеальными и незапятнанными этой непонятной, разочаровавшей его встречей.
Официант подал ей пальто. Дженнифер просунула руки в рукава, низко склонив голову.
— Значит, все кончено?
— Прости, Энтони. Мне правда пора идти.
— Мы так и не поговорим? После всего, что между нами было? Ты хоть вспоминала обо мне? — грубо спросил он, вставая из-за столика.
Не дожидаясь продолжения, она резко развернулась и вышла из кафе.
В пятнадцатый раз Дженнифер умылась ледяной водой, пытаясь успокоить покрасневшие и опухшие глаза. Из зеркала на нее смотрела женщина, проигравшая сражение с жизнью. Женщина, так разительно отличавшаяся от маленькой тай-тай, которой она была пять лет назад, что казалось, они не просто разные люди, но и разные биологические виды.
Она провела кончиками пальцев по темным кругам под глазами, по новым морщинкам на лбу и подумала: интересно, какой он увидел меня?
Он раздавит тебя, лишит тебя всего, что делает тебя тобой.
Дженнифер открыла шкафчик с лекарствами и посмотрела на аккуратный ряд коричневых пузырьков. Она не смогла рассказать Энтони, что так боялась встречи с ним, что приняла двойную дозу валиума. Не могла рассказать, что его слова доносились до нее сквозь пелену густого тумана, она плохо понимала, что делает, и едва могла удержать в руках чайник. Она не могла признаться, что, сидя так близко от него, видя каждую морщинку на его руках, вдыхая аромат его одеколона, полностью потеряла способность двигаться.
Открыв горячую воду, Дженнифер смотрела, как струя разбивается о фарфор, утекает в слив и брызгается, оставляя темные пятнышки на ее светлых брюках. Взяв с верхней полки валиум, Дженнифер открыла пузырек.
Ты сильный человек, ты можешь продолжать жить, зная, что настоящая любовь возможна, но у нас никогда не будет на нее права.
Ошибаешься, Бут… я вовсе не сильная.
Снизу послышался голос миссис Кордозы, Дженнифер заперла дверь в ванную, оперлась на раковину. Способна ли я на это?
Она высыпала содержимое пузырька в раковину и долго смотрела, как вода смывает крошечные белые таблетки. Затем открыла следующий пузырек и, практически не глядя, сделала то же самое. Мои «маленькие помощники». Все их принимают, беспечно сообщила ей Ивонна, когда Дженнифер в первый раз расплакалась, сидя у нее на кухне, и никак не могла остановиться. Доктора с радостью выписывали ей новые и новые рецепты. Таблетки выровняют ваше состояние, говорили они. Да, они выровняли меня настолько, что уже вообще ничего не осталось, подумала она, беря в руки следующий пузырек.
Закончив начатое, Дженнифер посмотрела на пустую полку, а потом на свое отражение — последние таблетки унесло потоком воды.
В Стэнливиле начались беспорядки. Из иностранного отдела «Нэйшн» в «Риджент» пришла телеграмма на имя Энтони, в которой говорилось, что конголезские повстанцы, самозваная армия симбы, захватывают все новых и новых белых заложников, собирая их в отеле «Виктория», в знак протеста против правительственных военных сил Конго и белых наемников. В телеграмме также говорилось: «Собирай чемоданы. Потрясающая история. Редактор лично одобрил твой отъезд. При условии, что тебя не убьют и не возьмут в плен».