У Хаоса не было шансов помочь Элле, быть рядом с ней. Не после того, что случилось. Я должен был подождать, пока Мэйзи не станет здоровой, прежде чем признаться Элле. Тогда выбор будет за ней.
— Что делает этот ребенок? Это же незаконно? Он не может так подставлять ему подножку! — крикнула Элла.
— Я думаю, это была скорее взаимная неуклюжесть, — возразил я.
— Боже мой, он опять это сделал! Держи его, Кольт! Не позволяй ему так поступать с тобой!
— Знаешь, ему всего шесть, — сказал я.
Она медленно повернулась ко мне, сверкая глазами и насмехаясь.
— Неважно.
Я рассмеялся и впервые осознал, что абсолютно, полностью доволен своей жизнью. Даже если я никогда не получу Эллу, не почувствую вкус ее губ, не прикоснусь к ее коже, не уложу ее в постель дождливым воскресным утром и не услышу от нее трех слов, которых я так жаждал, этого момента будет достаточно.
Оглянувшись на Мэйзи в тени, я увидел ее закрытые глаза и глубокие, ритмичные взлеты и падения груди. Она спала, свернувшись калачиком, а под вытянутыми ногами лежала Хавок. Если она уже так вымоталась, то как, черт возьми, она выдержит еще одну химиотерапию на следующей неделе?
— О нет… нет, нет, — пробормотала Элла, и я снова обратил свое внимание на поле.
Другая команда проскочила мимо Кольта, потом мимо защиты и забила гол, выиграв игру.
Ну. Черт.
У меня сердце сжалось, когда я увидел лицо Кольта и то, как опустились его плечи. Но он пожал руку команде соперников, как и подобает спортсмену, а потом долго сидел на скамейке запасных после того, как тренер закончил речь после матча. Увидев, как другие отцы пересекают поле, я посмотрел на Эллу, которая выглядела почти такой же разочарованной, как и Кольт.
— Ну, это отстой, — она сложила руки на груди, ее длинная боковая коса спускалась по руке, когда она повернулась, чтобы посмотреть на меня.
— Что мне ему сказать?
— Как насчет того, чтобы дать мне минуту?
— Пожалуйста, — она указала на скамейку. — Я все соберу.
Я пересек поле с его сумкой для бутс в руках, затем опустился перед ним, чтобы развязать двойные узлы, без которых, как он клялся, он не мог играть.
— Приятель, мне нравилось смотреть, как ты играешь, — сказал я ему, освобождая первую ногу.
— Я пропустил его вперед. Мы проиграли, потому что я все испортил.
Я освободил вторую ногу, а потом посмотрел на него.
— Нет. Вы выигрываете как команда и проигрываете как команда. В этом нет ничего постыдного.
— Я не хотел проигрывать, — прошептал он, словно это был грязный секрет.
— Никто не хочет, Кольт. Но я могу сказать, что иногда поражения так же важны, как и победы. Победы очень приятны и позволяют нам праздновать то, что мы сделали правильно. Но поражения учат нас большему. Они учат нас видеть, где мы можем совершенствоваться, и да, мы чувствуем себя чертовски плохо, и это нормально. Когда ты подрастешь, ты поймешь, что хорошим человеком тебя делает не то, как ты справляешься с победами, а то, как ты справляешься с поражениями.
Я передал ему принесенные кроссовки, и он, задумавшись, надел их на ноги, наморщив лоб, как Элла, когда что-то решала. Затем он застегнул липучки и спрыгнул со скамейки.
— Значит, проигрывать можно.
Я кивнул.
— Иногда нужно проигрывать. Это заставляет тебя быть скромнее, работать усерднее. Так что да, проигрывать не страшно. Иногда это даже полезно.
Он издал огромный мелодраматичный вздох, а затем кивнул.
— Пойдешь со мной?
— Конечно, — без раздумий ответил я и пошел за ним мимо нашей скамейки к скамейке команды гостей, где он нашел парня, забившего последний гол.
Парень увидел Кольта и встал.
Кольт направился прямо к нему.
— Я просто хотел сказать, что ты очень быстрый. Хорошая работа сегодня.
Парень улыбнулся.
— Ты тоже. Это был потрясающий гол!
Они пожали друг другу руки, как маленькие человечки, и Кольт усмехнулся, когда мы уходили.
— Я очень горжусь тобой, — сказал я, когда мы начали пересекать поле.
— Ну, он действительно быстрый. Но знаешь что? Мы снова сыграем с ними в конце лета, и я буду быстрее. Я могу подождать столько времени, чтобы надрать ему задницу.
Я хотел отчитать его, но был слишком занят тем, что изо всех сил старался не рассмеяться.
— Понятно. Значит, мы пообедаем душами наших врагов в следующий раз?
— Бинго.
Он остановился по середине поля, и мне пришлось отступить на пару шагов.
— Кольт, что случилось?
Он поднял на меня глаза, загораживая рукой солнце, а затем оглянулся на других родителей, идущих к своим машинам.
— Вот на что это похоже? — прошептал он так тихо, что я наклонился.
— Что похоже? — спросил я.
— Иметь папу? — он слегка наклонил голову.
Слова ударили мне в голову с той же скоростью, с которой на меня набросились эмоции. Его слова выбили почву у меня из-под ног, заставив меня почувствовать себя так, как я никогда раньше не чувствовал.
Я присел на корточки и сказал единственное, что пришло мне на ум.
— Знаешь, я не уверен. У меня никогда не было отца.
Его глаза расширились.
— У меня тоже.
Но я здесь и сейчас. Слова были у меня в голове, на кончике языка. Но я не мог их произнести. Это был сущий ад — полюбить чужого ребенка, когда ты не можешь претендовать на его любовь или любовь его матери. Я посмотрел на поле и увидел Эллу, которая сидела с Мэйзи под тенью и гладила руками траву.
— Что скажешь, если мы отвезем девочек домой? — спросил я Кольта, снимая бейсболку и надевая ее ему на голову, чтобы защитить от солнца.
— Хорошая идея. Давай займемся женщинами, — он направился к девушкам, и на этот раз я не сдержал смех. Как этот парень мог довести меня до слез в одну секунду и рассмешить в следующую — уму непостижимо.
— Мы проиграли, — сказал Кольт Элле, когда мы шли обратно к машине. Я держал Мэйзи на руках, прижимая ее голову к своей груди, а Элла шла за нами.
— О, Боже. Должна признать, я рада, что сегодня на ужин не будет ни одной вражеской души, — пошутила она, притянув его к себе. — Думаю, нам придется довольствоваться заказом пиццы.
— Пицца! — закричали оба ребенка, а затем поприветствовали друг друга, Кольт подпрыгнул, чтобы дотянуться до Мэйзи.
Я пристегнул каждого ребенка к детским сиденьям, которые купил для грузовика, и погрузил все вещи на заднее сиденье, пока Элла заказывала пиццу. Хавок запрыгнула в кузов между детьми. Элла значительно успокоилась после того, как онколог сказал ей, что Хавок совершенно безопасна для Мэйзи.
Я ехал обратно через Теллурид, пока Кольт и Мэйзи обсуждали достоинства сыра и пепперони.
— У нас когда-нибудь был разговор, в котором мы могли бы закончить фразу друг за друга? — спросил я Эллу.
— Нет. У них как будто свой собственный язык. Они просто знают, о чем думает другой, еще до того, как другой закончит, поэтому и не говорят.
— Жутковато, но здорово.
— Именно так.
Как естественно было бы взять ее за руку, провести поцелуем по ее ладони. Все в этом чувствовалось легко и правильно. Так же, как и в письме к ней… не факт, что она узнает об этом в ближайшее время.
Я остановился перед пиццерией и припарковал машину.
— Свободное место для парковки прямо перед входом? Похоже, пицце суждено быть сегодня! — объявил я.
Дети победно подняли руки, но у Мэйзи они были не такими сильными.
Мы с Эллой вылезли из машины, но я опередил ее на тротуаре.
— Ты же понимаешь, — сказал я ей.
— Ты не платишь за пиццу, — запротестовала она.
— Но я плачу.
— Не платишь, — она сложила руки на груди.
— Плачу.
Она подалась вперед и уставилась на меня, вся в гневе и упрямстве. Мой взгляд упал на ее губы, приоткрытые и идеальные. Столь привлекательные для поцелуев.
— Я плачу, — сказала она мягко и медленно, словно знала, что я изо всех сил стараюсь держать свои чертовы руки при себе.
— В твоих снах.
Выражение ее лица стало таким мягким, что я бы заплатил миллион долларов, чтобы узнать, о чем она только что подумала.
— Хорошо, — сказала она. — Но только если ты согласишься поужинать с нами.
— Договорились.
— Нет!
— И я тоже!
Мы оба повернулись, чтобы увидеть близнецов, которые насмехались над нами через открытую дверь, с огромными ухмылками на лицах.
— Да, да. Ладно. Успокойтесь, вы двое, или я положу вам анчоусы, — пригрозил я, не скрывая раздражения. — Может, возьмем еще пиццу?
— Я заказала три, — сказала Элла, пожав плечами.
Мы стояли и улыбались друг другу как идиоты, оба зная, что она планировала, чтобы я остался на ужин задолго до нашей маленькой сделки.
Хавок спрыгнула вниз, когда я шел к пиццерии, и я обернулся, чтобы почесать ее за ушами.
— Защищай Мэйзи и Кольта.
Она помчалась прочь, умостив свой зад прямо под открытой дверью.
— Элла! — Хэйли помахала рукой, и я вошел в здание, когда две женщины начали болтать у багажника грузовика.
Пять минут спустя — три пиццы были у меня, я вышел из пиццерии и чуть не уронил коробки. Пожилая, хорошо одетая пара, которая шла с противоположной стороны дороги, где Хэйли стояла и разговаривала с Эллой, приостановилась. Но не сама пауза вызвала у меня недоумение, а выражение их лиц. Они смотрели на близнецов в полном шоке. Хавок встала, она всегда хорошо разбиралась в людях, и я начал идти вперед. Женщина шагнула, словно не могла контролировать свои действия, а Хавок оскалила зубы и зарычала. Элла обернулась на рычание, и когда она затаила дыхание, у меня уже была вся необходимая информация.
— Нет! — огрызнулась она, но не на Хавок, а на пару. Она подошла к Хавок, которая уже показала зубы, и повторила. — Нет. Уходите. Сейчас же.
Я подошел к паре сзади, потом сбоку, перекладывая пиццу на пассажирское сиденье, чтобы оказаться между ними и Хавок.
— Не подходите ближе. Если вы хоть рукой шевельнете в сторону этих детей, она вцепится в яремную вену, — мой голос был ровным и низким. Как только я начинал волноваться, Хавок становилась опасной.