— Сюда, мисс Уилсон, — позвал Донахью. Он смотрел на меня, пока она шла к нему. Он знал, что мне придется нелегко. — Предложение все еще в силе. Ты всегда можешь вернуться.
Я кивнул, и они ушли, захлопнув за собой дверь со зловещим эхом.
— Как ты мог скрыть это от меня? Почему у тебя его письма? — спросила Элла, поднимаясь со стула, подходя к коробке.
— Элла.
Она положила руки по обе стороны головы и покачала ею.
— Нет. Нет. Нет. О Боже. Дом на дереве, та же надпись на дипломе Мэйзи. Хавок. Это ведь не совпадение, правда?
— Нет, — всю свою жизнь я умел изолироваться, отключать свои эмоции. Так я выживал все эти годы в приемных семьях, так я существовал в спецотряде. Но Элла что-то изменила во мне. Она открыла мое сердце, и теперь я не мог закрыть его. Боль была мучительной, и это было только начало.
— Скажи это. Я не поверю, пока ты не скажешь. Кто ты?
Мои глаза зажмурились, а горло сжалось. Я не мог сделать ни одного вдоха. Но она заслуживала правды, и теперь Мэйзи была под защитой. Я сделал все, что мог, чтобы выполнить просьбу Райана, и последствия для моего сердца не имели значения. Я выпрямился и открыл глаза, впившись в нее умоляющим, испуганным взглядом.
— Я Бекетт Джентри. Позывной Хаос.
Глава двадцать вторая
Элла
Этого не могло быть. Я просто отказывалась верить, что все это реально. Но на столе лежали мои письма, а также фотографии и записки, которые дети присылали Хаосу.
Бекетту.
Я посмотрела еще раз, чтобы убедиться, что не сошла с ума. Нет. Только мое сердце.
— Как? Почему? Ты же сказал мне, что он мертв! — cлова вылетали без всяких раздумий. Может быть потому, что я не хотела этого слышать. Я не хотела, чтобы мой маленький стеклянный пузырь счастья разбился.
— Я никогда этого не говорил. Я сказал тебе, что если ты будешь знать, что случилось с Райаном и со мной, тебе будет еще больнее чем сейчас, — его руки вцепились в спинку стула. К счастью для него, ему было за что ухватиться, когда я находилась в свободном падении.
— Как? Если ты жив! — крикнула я. — Как ты мог позволить мне думать, что ты мертв? Почему ты так со мной поступил? Это что, какая-то шутка? Боже, ты знал обо мне все, когда появился… Почему, Бекетт?
Почувствовав напряжение, Хавок встала, но села рядом со мной, а не с Бекеттом.
— Это не шутка — и никогда ею не было. Я не сказал тебе, потому что знал, как только ты поймешь, кто я и что произошло, ты меня вышвырнешь. Заслуженно. И когда ты неизбежно это сделаешь, я не смогу тебе больше ничем помочь. Я не смогу сделать единственное, о чем меня просил Райан, позаботиться о тебе.
— Мой брат. Все это было ради моего брата? Ты спал со мной из-за него? Просто чтобы удержать меня рядом? Чтобы я влюбилась в тебя? — как много между нами было лжи?
— Нет. Я влюбился в тебя задолго до смерти Райана.
— Не надо, — я отступила назад, нуждаясь в расстоянии и воздухе. Почему здесь не было воздуха? Грудь болела так сильно, что простое дыхание требовало усилий.
— Это правда.
— Нет. Потому что, если бы ты любил меня, ты бы никогда не позволил мне поверить, что ты мертв. Ты бы не оставил меня одну в самый худший момент моей жизни, и не появился бы через несколько месяцев в образе другого человека. Ты солгал мне!
— Да, я солгал. Мне так жаль, Элла. Я никогда не хотел причинить тебе боль.
Он выглядел убедительно искренним, но как он мог быть таким, если лгал мне в течение одиннадцати месяцев?
— Я оплакивала тебя. Я плакала, Бекетт. Эти письма были особенными для меня, ты был особенным для меня. Почему ты так поступил?
Он стоял молча, и мое неверие и шок превратились в нечто более темное и болезненное, чем я могла себе представить.
— Скажи мне, почему!
— Потому что из-за меня убили Райана! — его рев был гортанным и грубым, как будто признание вырвалось у него не по своей воле. Последовавшая за этим тишина была громче любого из наших голосов.
Хавок оставила меня, заняв место рядом с ним. Хавок и Хаос. Как же они идеально подходили друг другу.
— Я не понимаю, — наконец смогла сказать я.
Бекетт слегка наклонился и погладил Хавок по голове так, как я видела сотни раз. Это было не ради нее, а чтобы успокоиться самому. Она была его служебной собакой и собакой-терапевтом в одном лице.
— Помнишь, я рассказывал тебе, что убил ребенка?
— Да, — такое вряд ли можно забыть.
— Это было двадцать седьмого декабря. Ты говоришь себе, что ты хороший парень. Ты здесь, чтобы остановить террористов, вернуть мирным жителям страну, которую они заслуживают, что мы обеспечиваем безопасность нашей страны. Но видеть, как эта маленькая девочка умирает от моей руки… это что-то сломало во мне. Я не мог перестать думать о ней, о том, что я сделал или что я мог бы сделать по-другому, — он провел руками по лицу, но взял себя в руки.
Мое глупое сердце дрогнуло, несмотря на все, что он сделал. Я на собственном опыте убедилась, что эти кошмары сделали с ним. Остальное в нем могло быть ложью, но я знала, что это правда.
— Следующей ночью поступили новые разведывательные данные, и мы получили приказ. Половине отряда было поручено отправиться туда, в том числе и мне, но одна мысль о том, чтобы положить руку на оружие, буквально вызывала у меня рвоту. Я знал, что представляю опасность не только для себя и миссии, но и для своих братьев. Я подошел к Донахью и снял себя с позиции. Я знаю, что это звучит просто, но это не так. Это признание перед братьями, что ты не можешь быть с ними — что ты сломлен. Донахью согласился и сказал, что мне нужно несколько дней передышки, чтобы привести себя в порядок.
— Это понятно, — мягко сказала я.
— Не делай этого. Не нужно меня жалеть. Потому что, когда я сошел с дистанции, освободилось место, и Райан занял его.
Я дышала через боль, как научилась делать, когда умерли мама и папа. Все, чего я хотела с тех пор, как эти люди появились в дверях, это вернуть брата, но я бы хотела узнать, что с ним случилось. Теперь эта дверь была распахнута настежь, и я разрывалась между желанием знать и потребностью захлопнуть ее и продолжать жить в неведении.
— Он занял твое место, — одно только произнесение этих слов вызвало во мне поток эмоций. Гордость за то, что Райан сделал шаг вперед. Гнев за то, что он слишком часто подвергал себя опасности. Благодарность за то, что Бекетт выжил. Но грусть пересилила все. Я скучала по своему брату.
— Он занял мое место, — Бекетт сжал челюсти, сделав дрожащий вдох. — Во время миссии он отделился от остального отряда. Они добрались до цели, но Райан пропал. Судя по разговорам, его схватили.
Мои глаза обожгло знакомым жжением слез. Закрыв их, я вызвала в памяти воспоминания о Райане: он смеялся с детьми у озера, прыгая по камням. Он не стал учить их ловкости и просто устроил соревнование по брызгам. Живой. Здоровый. Целый. Я так крепко вцепилась в эту мысленную картину, что почти ощутила воду на своей коже. Затем я открыла глаза.
— Расскажи мне остальное.
Он покачал головой, сжимая кулаки.
— Ты не хочешь знать остальное.
— Ты потерял право говорить мне то, что по твоему мнению, мне нужно. Теперь говори, — это было похоже на мега-химиотерапию Мэйзи. Взорвать все одним мощным, мучительным ударом.
— Боже, Элла, — он посмотрел на потолок, затем на мои письма, а потом снова на меня. — Его пытали. Нам потребовалось три дня, чтобы найти его. Когда мне сказали, что он пропал, я взял себя в руки, и мы с Хавок отправились на поиски. Радиопереговоры, поиски… все они оказались безрезультатными после той первой ночи. Я даже искал в Интернете, думал, что если бы они его убили, то выложили бы это в сеть, — он зашипел. — Прости, этого не нужно было говорить.
— Все это нужно было сказать раньше.
Он кивнул.
— Ладно. Мы наконец-то получили информацию от группы детей, пасущих коз немного в стороне от города. Мы поехали туда, но к тому времени, как мы туда добрались, лагерь был пуст. Хавок… она нашла Райана примерно в пятидесяти ярдах от нас.
— Он был мертв, — догадалась я.
— Да, — его лицо исказилось, глаза метались из стороны в сторону, и я поняла, что он погрузился в воспоминания. — Да, он был мертв.
— Расскажи мне.
— Нет, это не поможет тебе уснуть, Элла. Поверь мне, тебя будут мучить кошмары. Мои кошмары.
Действительно ли я хотела знать? Поможет ли это хоть как-то? Не пожалею ли я, что упустила этот единственный шанс?
— Расскажи самое главное, — после этого я могла больше никогда не увидеть Бекетта, и никто в этом подразделении не собирался мне ничего рассказывать.
— Главное? В этом не было ничего НЕ главного, — выражение его лица менялось каждые несколько секунд: рот, морщина на лбу, напряжение в челюсти. — Мы нашли его раздетым до трусов и майки. Они… ужасно над ним поработали.
Первая слеза вырвалась наружу, окрасив мою щеку свежим, уродливым горем.
— Элла… — страдальческий шепот не был похож на тот, что я когда-либо слышала от Бекетта.
— Продолжай, — я моргнула, пустив по лицу еще одну струйку влаги, не потрудившись ее вытереть. Если Райан выдержал все это, значит, я могу плакать о нем, не заботясь о том, чтобы щеки были безупречно чистыми. — Они не позволили мне увидеть его. Сказали, что останки не подлежат осмотру.
— Он был убит выстрелом в затылок, а такое ранение…
— Его казнили.
— Да. Это наше последнее предположение. Они сделали это в спешке, когда услышали наше приближение, и… бросили его, когда убегали в холмы.
Я кивнула, от этого движения на одежду попала влага.
— Что дальше?
Он отодвинул кресло и рухнул в него, закрыв лицо руками. Я должна была чувствовать себя виноватой за то, что заставила его рассказать мне об этом. Но даже после того, через что он заставил меня пройти своей ложью, я чувствовала лишь необъяснимую связь с человеком, которого любила, который был рядом и помог моему брату. Странным, ужасным образом эта боль связывала нас узами, которые я одновременно боялась и отчаянно пыталась разорвать.