— Очевидно, — я достал из шкафа четыре тарелки. — Полагаю, ты не будешь с нами есть, — поддразнил я, желая посмотреть, как далеко она зайдет.
— Почему ты сказал ей «нет»? — спросила Элла, придвигаясь ко мне. Ее волосы были распущены по спине, и мне захотелось провести по ним пальцами, чтобы почувствовать, как пряди прижимаются к моей коже.
— Ты знаешь, почему, — да, у нас все было хорошо, но она убивала меня. Медленно. Мучительно. Она подняла на меня глаза, такие чертовски красивые, что у меня перехватило дыхание. Я проверил, что дети все еще на улице, прежде чем бросить на нее свой взгляд.
— Потому что я все еще люблю тебя, — я говорил ей об этом по крайней мере раз в неделю, давая понять, что я здесь не только ради детей. Я предупреждал ее, что никуда не собираюсь уходить, что наша дружба прекрасна, но я охочусь за ее сердцем. Я пытался быть честным.
Ее губы разошлись, и, если бы это было восемь месяцев назад, я бы ее поцеловал. Я бы сделал гораздо больше, чем просто поцеловал ее, когда дети легли спать. Но это было не восемь месяцев назад, а сейчас.
— Ну, я тоже сказала Дэвиду «нет», — она улыбнулась и отвернулась.
— И чем ты руководствовалась? — черт, теперь я тоже улыбался. Эта женщина сводила меня с ума, но да, я все еще любил ее каждой косточкой своего тела. Как я мог не любить?
— У нас ведь есть планы на ужин, верно? — сказала она с края кухни, направляясь к входной двери.
Это не было признанием в любви. Я не получал от нее таких признаний с той самой ночи, когда мы договорились о совместном воспитании детей. Но я был терпелив.
— Ужин! — позвала она, открыв дверь, и тут же раздался топот ног, как двуногих, так и четвероногих.
— Я привел Хавок! — Кольт схватил ее еду и наполнил тарелку.
Мэйзи отнесла тарелки с пиццей на наши места за столом. Наблюдая за тем, как все занимают свои места, а Элла ставит стакан сладкого чая возле моей тарелки, я понял, что в наших отношениях ничего не изменилось, кроме физического аспекта. Она по-прежнему была для меня самым главным. Я все еще был тем, на кого она опиралась, когда что-то шло не так. Она была рядом со мной, когда я узнал, что в прошлом месяце погиб еще один член моего подразделения. Мы по-прежнему сидели за столом на тех же местах. Я принес тарелку Эллы и поставил ее перед ней.
— Могу я произнести молитву? — спросила Мэйзи, когда я сел.
— Да, конечно.
Мы взялись за руки, я с Эллой и Мэйзи, а Кольт прямо напротив меня и склонили головы.
— Наш дорогой Небесный Отец, спасибо тебе за наш день и за все, что ты нам дал. За наш дом и нашу семью: Кольта, маму, Бекетта и Хавок. И спасибо за доктора Хьюз. Но особенно спасибо за то, что я избавилась от рака.
Я вскинул голову и перевел взгляд на Мэйзи, которая улыбалась мне, не имея передних зубов. Она кивнула, и я чуть не лишился чувств. Я повернулся к Элле, по лицу которой текли слезы.
— Никаких признаков болезни. Нам позвонили сегодня, — ее улыбка была огромной, она смеялась. Чистая, искренняя радость.
— Не может быть! — Кольт вскинул руки в классическом знаке победы. По крайней мере, я узнал об этом не последним.
Я оттолкнулся от стола так быстро, что мой стул грохнулся на пол. Затем я схватил Мэйзи со стула и обнял ее. Она зарылась лицом в мою шею, и я задрожал, когда крепко прижал ее к себе. С ней все будет хорошо. Она справится. Она будет жить.
— Бекетт? — сказала она.
— Да, Мэйзи?
— Я не могу дышать, — пискнула она.
Я рассмеялся и усадил ее на пол.
— Мы наконец-то заставили тебя жить, и теперь я чуть не убил тебя своими объятиями.
— Моя очередь! — Кольт схватил свою сестру, они вдвоем прыгнули и обнялись.
— Эй, — сказала Элла у меня за спиной.
Я обернулся, и она потянулась к моему лицу, вытирая слезы, о которых я и не подозревал. Переступив черту, я обхватил ее руками и притянул к себе. К моему облегчению, она прижалась ко мне, ее голова оказалась в том самом месте под моими ключицами, которое принадлежало ей. Она крепко обняла меня, ее руки легли мне на спину, а я уперся подбородком в ее макушку.
— С ней все будет хорошо, — прошептал я.
Элла кивнула.
Мы стояли так в течение долгих минут, пока Кольт и Мэйзи бегали по дому, крича и смеясь.
— Хороший сюрприз? — спросила Элла, отстранившись, чтобы посмотреть на меня.
— Самый лучший из всех возможных сюрпризов. Самый лучший — я обхватил ее щеку рукой, позволяя большому пальцу ласкать ее идеально мягкую кожу.
— Еда! — воскликнули близнецы, нарушив наше оцепенение. Мы отстранились друг от друга и сели за стол, чтобы съесть самую вкусную теплую пиццу, которую я когда-либо ел в своей жизни.
***
— Давай я этим займусь, — сказал я Элле, взявшись за мытье посуды пару часов спустя.
— Кольт в порядке? — спросила она, сворачивая пиццу.
— После того как я прочитал «Где обитают дикие животные» в десятый раз, он был доволен, — сказал я ей.
— А Мэйзи?
— Заснула без лишних разговоров. Думаю, она эмоционально истощена.
Она прислонилась спиной к стойке и смотрела, как я засовываю тарелки в посудомоечную машину.
— Понятно.
Я закрыл посудомоечную машину.
— Не могу поверить, что все закончилось.
— Да. Это так странно, — она смотрела в пространство. — Они сказали мне о проценте рецидива, и он высок. Очень высок. Так что все может вернуться. Но если она продержится пять лет, то шансы…
— Элла, — перебил я, шагнув к ней и взяв ее лицо в свои руки. — Прими все хорошее. Почувствуй счастье. Ты это сделала, ты справилась.
— Я справилась, — ее голос смягчился, и она оперлась на мою руку. — Мы справились. Так что давай радоваться, — она приподнялась на носочках и поцеловала меня.
Мой шок длился всего миллисекунду, прежде чем я поцеловал ее в ответ. Я двигал губами по ее губам, смакуя каждое прикосновение, потому что никогда не знал, получу ли я это снова. Когда ее губы разошлись, я воспользовался этим и углубил поцелуй. Она ударилась спиной о прилавок, когда мой язык проник в ее рот. Затем ее руки вцепились в мою рубашку, ее хныканье сладко отдалось в моем ухе, когда поцелуй стал стремительным. Я снова и снова овладевал ее ртом, целуя ее до тех пор, пока она не выгнулась дугой, прижавшись грудью к моей груди. Я оторвался от ее рта и отступил назад.
— Элла, — мое дыхание было неровным, сердце колотилось, и я был уверен, что если не приведу себя в порядок, то через несколько минут лишусь своего члена от удушья в трусах.
— Бекетт.
— Что ты делаешь?
— Забираю свое счастье. Ты — мое счастье, — она готова двигаться дальше.
— Ты…
Она прервала меня нежным поцелуем.
— Просто будь моим счастьем и позволь мне быть твоим. Мы разберемся с этим завтра.
Если бы я был более сильным или не находился на эмоциональном подъеме после выздоровления Мэйзи, я мог бы уйти. Я мог бы сказать ей «нет» и заставить ее объяснить статус наших отношений. Я должен был быть более осторожным со своим сердцем.
Три вещи.
Первое. Я любил ее.
Второе. Она была всем, чего я хотел. И если это было все, что я мог с ней иметь, то я не собирался ей отказывать. Нет, черт возьми.
Третье. Я использую сегодняшний вечер, чтобы напомнить ей, почему мы должны быть вместе, и завтра мы будем решать только вопрос о том, где нам жить.
Я обхватил ее задницу руками и прижал к себе, целуя глубоко и сильно.
— Сомкни ноги, — сказал я ей в губы.
Она так и сделала, обхватив меня ногами за талию. Я целовал ее на лестнице и в коридоре, неся ее по дому, словно она была моим главным призом. Я не остановился даже тогда, когда закрыл дверь спальни и запер ее за нами, или когда положил ее на кровать. Она прервала поцелуй и стала возиться с ремнем на моих джинсах, пока я снимал обувь и носки. Затем мои руки двинулись вверх по ее бедрам, и мой рот последовал за ними, целуя каждое чувствительное место, которое, как я знал у нее было.
— Я скучал по этому, — сказал я, прижимаясь к ее коже.
— Я тоже, — ответила она, запустив руки в мои волосы, когда я провел зубами по ее трусикам. — Бекетт, — ее бедра покачивались в моих руках.
Я быстро расправился с ее маленькими кружевными стрингами и через минуту, не больше, снял с нее платье, а затем и бюстгальтер. Она была обнажена, лежала передо мной с распростертыми объятиями и улыбалась. Да, это было мое счастье. Я снял с себя остатки одежды, а затем накрыл ее тело своим.
— Ты уверена? — спросил я.
— Уверена, — она притянула меня к себе, чтобы поцеловать, и наши губы встретились в порыве потребности. В этом не было ничего нежного это был результат месяцев отвергнутых потребностей и душевной боли.
Я целовал ее тело, пока она извивалась подо мной. Когда я навис над ее бедрами и обхватил их, ее ногти коснулись моего головы.
— Пожалуйста, Бекетт.
Если она еще раз произнесет мое имя подобным образом, я стану ее добровольным слугой до конца жизни. Особенно если это будет означать секс в постели. Я прижался к ней губами, и она ахнула. Я прижал ее бедра и неустанно ласкал ее, пока она снова не начала выкрикивать мое имя, а ее голова не затряслась на подушке. Я скучал по этому вкусу, по тому, как напрягались ее ноги, когда она была близка, по тому, как она цеплялась пальцами за мои волосы, теряя рассудок. Я провел языком по ее телу, не давая ей ни паузы, ни шанса избежать того, что как я знал, быстро наступит. Когда она начала содрогаться, я надавил еще сильнее, пока она не разлетелась на части под моими губами, заглушив свой крик собственным кулаком. Она была самой сексуальной, самой чувственной женщиной, которую я когда-либо видел. Когда ее ноги расслабились, я приподнялся над ней, уделив секунду тому, чтобы оценить блеск ее голубых глаз, сжатые в поцелуе губы и румянец на щеках.
— Ты прекрасна.
Ее улыбка была медленной и более интимной, чем то, что я только что с ней сделал.
— Я почти забыла, как это было, между нами, — призналась она. — Или я сказала себе, что забыла.