Наис собиралась добавить еще что-то, но резко встала с кресла. Грейс ухватила ее за запястье. Без грубости, но решительно.
— Думаю, нам полезнее поговорить, чем расстаться. Тем более что он наверняка за нами наблюдает и использует малейшее разногласие между нами. Выслушай меня. Пожалуйста.
После короткого размышления Наис поиграла плечами и заложила руки за спину, как будто хотела просто потянуться. Она легко обнаружила убийцу благодаря данному Грейс словесному портрету. Впрочем, чтобы его обнаружить, не требовались никакие усилия: он буквально раздевал ее глазами, а на губах у него играла самодовольная и раздражающая кривая ухмылка. Не взглянув на него, она села на место.
— В Нууке я выйду в числе первых, — шепнула Грейс. — Ты постараешься задержать пассажиров. Это даст мне время объяснить полиции аэропорта, что того типа надо арестовать.
— А на каком основании? У нас против него ничего нет. И он, кстати, это знает, иначе не рискнул бы полететь одним рейсом с нами.
— Или, напротив, сознательно пошел на риск, потому что следующий рейс на Нуук только через три дня.
— И ты думаешь, гренландская полиция станет выполнять твои приказы, тем более что ты находишься в чужой стране?
— Если его не получится арестовать, то он хотя бы потеряет время, пока ты отправишься из аэропорта в полицейское управление расспросить тех, кто вел расследование краж из магазинов.
Наис отвернулась.
— Не могу поверить, что ты выложила этому убийце всю нашу информацию. Скольких трудов нам стоило ее добыть…
— Я страшно переживаю из-за того, что сделала, и ты это знаешь. Я прошу у тебя прощения. Но ты же сама мне советовала перестать винить себя и двигаться вперед. Я только следую твоему совету.
Наис испустила долгий вздох.
— Я даже не могу отдыхать, зная, что он за спиной. Он может в любой момент оказаться возле нас.
— Спи, если хочешь, а я почитаю. В любом случае буду за ним присматривать.
К ним подошла стюардесса с тележкой и предложила напитки. Грейс и Наис взяли по стакану воды. Американка закрыла глаза.
— Грейс…
— Что?
— Что ты прячешь за этой бронированной дверью?
Грейс догадывалась, что Наис в конце концов задаст этот вопрос, на который ей, естественно, не захочется отвечать.
— Всех моих любовников.
Грейс приподнялась в кресле.
— Ты надо мной смеешься?
— Нет. Они все лежат там, набитые соломой.
Наис долго смотрела на нее, тогда как Грейс надеялась, что ее шутливое объяснение положит конец обсуждению темы, которого она не хотела.
— Ладно, оставляю тебя в покое, — проронила наконец Наис, откинулась в кресле и закрыла глаза.
Грейс облокотилась о край иллюминатора и стала думать о том, как будет действовать по прибытии в Нуук. Добрую четверть часа она пыталась сосредоточиться, пока наконец не признала ситуацию абсурдной. Тогда она направилась в хвост самолета. Поравнявшись с убийцей, она остановилась в проходе и внимательно посмотрела на него большими глазами орехового цвета.
38
Убийца Антона удивленно и с некоторым оттенком раздражения поднял бровь, словно спрашивая, что ей надо.
Грейс хотела посмотреть на него вблизи, убедиться в реальности его существования.
Он раздевал Грейс взглядом, а она не мешала, чтобы лучше разглядеть его и разобраться в нем. Он задержался на округлостях ее груди и даже нагнулся, чтобы полюбоваться ее ягодицами. Тем временем Грейс отмечала, как он двигается, фиксировала детали его внешности, скорость реакции его глаз, пластику, даже запах. Вне всякого сомнения, это был очень нервный человек, изображавший беззаботность. Накладные ногти, приклеенные в эстетических целях, очевидно, должны были скрывать обгрызанные кончики настоящих. Под маской наглой самоуверенности он прятал какой-то изъян личности, если судить по сильному запаху парфюма, исходившему от него при каждом движении, опасную быстроту, ловкость и точность которых она также отметила. И если судить по его глазам, которые ловили мельчайшие детали: даже когда Грейс едва заметно переступила с ноги на ногу, убийца мгновенно отодвинулся.
— Что вам надо? — осведомился он наконец, вынимая из ушей наушники.
Она заметила свободное место напротив него, по другую сторону прохода, и села.
— Почему Антон и Нэйл так важны для «Олимпа»? — спросила она.
— Когда я пришел к вам и стал выкладывать на всеобщее обозрение то, что вам принадлежит, это не понравилось. Так вот: здесь то же самое.
Он нагнулся и продолжил шепотом, чтобы содержание их разговора не стало известно другим пассажирам:
— Как вы должны знать, эти двое — собственность «Олимпа»; естественно, что «Олимп» хочет получить их обратно. И неестественно, чтобы не сказать «незаконно», что вы ему в этом мешаете.
Грейс удивил его чистый голос и богатый словарный запас, так отличавшийся от того примитивного и вульгарного языка, что он употреблял в ее квартире.
— Ни один человек не может быть собственностью другого, — возразила она.
— Хм! Это спорный вопрос. Оставим в стороне такое явление, как рабство, с этим и так все ясно. Рассмотрим простой пример: родителей. Разве они не являются собственниками своего ребенка, по крайней мере до его совершеннолетия? В детском саду, в школе так и говорят: «Чей это ребенок?» Если бы у вас похитили ваших детей или они от вас убежали, разве вы не сделали бы все, что угодно, лишь бы вернуть их, Грейс?
— Стало быть, Антон и Нэйл — дети «Олимпа»?
— Это метафора. Скажем так: «Олимп» принял значительное участие в их существовании, чтобы чувствовать себя ответственным за двух этих людей. Тем более если этот Антон и этот Нэйл не те, кем вы их считаете.
— То есть?
— Представьте себе, что ваши дети сбежали от вас. Разумеется, вы их любите и хотите найти. Но давайте теперь предположим, что они опасны для других людей, они злобные, жестокие и, благодаря своему исключительно высокому интеллектуальному уровню, способны спровоцировать катастрофы, которые погубят тысячи и даже миллионы человек. Разве это не стало бы для вас дополнительной причиной как можно скорее разыскать их, убедить вернуться домой и призвать их к разуму, возможно, даже несколько суровыми средствами?
Грейс подумала об издевательствах и унижениях, которым Антон подвергал брата Колина.
— Кто вам сказал, инспектор Кемпбелл, что Антон и Нэйл в этом деле находятся на стороне добра? — прошептал убийца. — Что, если вы помогаете плохим парням? Вы хоть на мгновение задавали себе этот вопрос? А ведь ваша профессия, кажется, предполагает умение заглядывать вглубь, не доверяя внешним признакам?
— Если вы на стороне справедливости, то почему не сотрудничаете с полицией в поисках двух этих людей?
— А-а-а… Возможно, потому, что «Олимп» не хочет, чтобы весь свет оказался в курсе его семейных тайн, способных повредить репутации. Вы же знаете, как беспутный ребенок может разрушить политическую карьеру отца или матери. Мы предпочитаем решать такие дела сами.
Она сделала паузу, чтобы лучше сформулировать свой ответ.
— Выскажу вам свою точку зрения, Гэбриел, — начала Грейс голосом, заглушаемым ревом турбин. — Я думаю, что Антон и Нэйл убежали от «Олимпа», когда поняли, каковы истинные цели этой организации. Они отказались использовать свой интеллект для осуществления этих целей. А вы хотите их отыскать прежде, чем они соберут достаточно улик, чтобы рассказать миру, что же на самом деле замышляет «Олимп».
— Если таково ваше убеждение, тогда с сожалением вынужден вам сообщить, что в ходе этой гонки один из нас, возможно, потеряет жизнь… А теперь, если позволите, я хотел бы немного отдохнуть. В это время года в Гренландии мало солнечного света, что негативно влияет на жизненную энергию, которая понадобится и вам, и мне.
— Зачем вы удалили мозг Антона Сьюйака?
Молодой человек вздохнул:
— Когда не можешь обезвредить бомбу, приходится ее подрывать.
Грейс услышала достаточно. Она собралась встать с кресла, но Гэбриел заговорил снова, по-прежнему стараясь, чтобы только инспектор могла четко услышать и понять, что он говорит:
— Между нами, эта эксцеребрация была для меня первой. Не скрою от вас, мне было трудновато удерживать Антона на месте, пока я протыкал ему носовые пазухи, чтобы добраться до его мозга. Спазмы боли, должно быть, были слишком сильными. А потом, одному Богу известно, что происходило у него в голове, когда крюк начал ворочать его мозги. К сожалению, мне пришлось его оглушить, чтобы благополучно завершить работу.
Грейс сдержала тошноту и едва успела увидеть, что убийца наклоняется к ней. Он сделал это очень быстро.
— Знаете, а я начал входить во вкус этой формы казни, — поведал он свистящим шепотом. — Так что, когда наступит ваша очередь, инспектор, я буду действовать ловчее, и вы останетесь в полном сознании вплоть до того момента, когда я вставлю крюк в вашу черепную коробку, чтобы превратить ваш мозг в жидкую кашку, которая затем выльется из вашего носа. Возможно, я потрачу время на то, чтобы удалять части вашего мозга последовательно, одну за другой, чтобы вы, по мере осуществления операции, рассказывали мне ваши ощущения. Я над этим подумаю.
Грейс отказалась дальше выслушивать садистские фантазии этого человека и вернулась на свое место.
Вместо того чтобы прогнать мысли об описанной им казни и подумать о чем-то другом, она представила ее себе в мельчайших деталях. Это был ее способ приучить себя не бояться угрозы, какой бы жуткой та ни была. Хотя эта сцена, в которой Грейс увидела себя в роли истязуемой, оказалась крайне тягостной, она досмотрела ее до конца, чтобы тем самым прогнать латентный страх, отдававший ее во власть врага. Это никак не влияло на риск, которому она подвергалась, но лишало ее роли жертвы, в которую ее пытался облечь противник.
Однажды она пыталась объяснить это интеллектуальное упражнение своим коллегам, но те сравнили его с мазохизмом. Один даже спросил, как она дошла до этой извращенной идеи. Грейс оставила при себе те кошмарные условия, в которых она придумала данный метод, чтобы спасти свою душу.