– Ладно, растолкуй мне как-нибудь подоступнее, чем ты занимаешься на плотине? Ты доволен?
– Если честно, это фантастика. Я выкладываюсь по полной. В последние годы я обходился короткими туристическими контрактами или сопровождением научных экспедиций. Не утверждаю, что мне это не нравилось, пойми меня правильно, очень даже нравилось, но работа не была ни трудной, ни захватывающей, если сравнить с тем, чем я занимался раньше.
– Почему? Что ты делал раньше?
Ее на самом деле интересовало, кто я такой. Поэтому я пустился в откровения. Я нуждался в том, чтобы раскрыться перед ней. Чтобы она разобралась, кто сидит с ней у стойки, поэтому я не собирался уклоняться от ответов. Я начал со своей встречи с водой в четырехлетием возрасте.
– Ну и ну? Ты, наверное, был в ужасе?
– Да вроде как и нет!
И я описал свою страсть к океану и погружениям, свое обучение, разные задания, одно сложнее другого, которые я выполнял. Поделился историей перерыва на несколько лет, за который пришлось очень дорого заплатить. Чтобы оправдать его, я упомянул о мелких заморочках со здоровьем. Я злился на себя за то, что промолчал о своей серьезной проблеме, но я не хотел, чтобы ее взгляд изменился, потускнел. То, что так долго подтачивало меня, не должно было испортить мгновения, о которых я боялся даже мечтать. Я не был готов к тому, чтобы она увидела меня с другой стороны. По выражению Луизы, мое эго самца защищалось. Она тактично не стала задавать мне навязчивые вопросы. И так же деликатно отказалась углубляться в подробности моей женитьбы и развода. Я описал, как однажды осознал, что в погоне за миражами позволил жизни утекать у меня между пальцами.
– А ты? – остановил я сам себя. – Мне интересно услышать про это место, “Одиссею”, ваш семейный бизнес.
– А что я, Гари? Тебе уже все известно! О моих родителях, которые занимались баром до меня, о моих детях – с двумя из трех ты знаком, – о моей бестолковой жизни в последние семь лет… Ее осколки задели и тебя. А только что я тебе сообщила, что наконец-то отпустила себя на свободу! Позволь мне продолжить о тебе. С момента твоего появления в “Одиссее” мы обсуждали только меня… Прошу тебя, помоги мне лучше узнать тебя.
Ее желание было искренним, и она продолжала настаивать. И как полный идиот, целиком и полностью покорившийся ее очарованию, я сдался, хотя с давних пор никого не подпускал к себе. Но ей я готов был открыть душу.
– Вот теперь мне ясно, от кого у твоих детей цепкость, которую я испытал на себе сегодня днем, – с притворным недовольством проворчал я.
Эрин улыбнулась, явно гордясь собой. Мое присутствие перестало напрягать ее, и она расслабилась, на лице мелькнуло лукавое выражение.
– Ладно, продолжай свой допрос.
Она сперва обрадовалась, но затем нахмурилась, вспомнив, на чем мы остановились.
– Итак… ты, стало быть, больше не намерен путешествовать?
– Нет… то есть я бы не возражал против того, чтобы съездить куда-нибудь, но только не по работе. Ради удовольствия… Хорошо бы однажды двинуть в отпуск, поехать туда, где я смогу, например, погружаться, но главное, чтобы я был там не один… Грустно проживать свои впечатления в одиночку, когда не с кем поделиться… Я бы отправился за приключениями с кем-то, кто важен для меня, кого я люблю, в общем, с тем, с кем я провожу свою жизнь. Хорошо бы выстроить… правда, поздновато я за это берусь… но я себя уговариваю, что ничто не потеряно и у меня еще есть шанс…
Я замолчал, заподозрив, что на Эрин сильно подействовала моя тирада. Я задал ей немой вопрос, она тряхнула головой, как бы успокаивая меня, что все в порядке.
– Ты мне сказал, что твой здешний контракт на два месяца, – слабым голосом проговорила она.
– Точно… к сегодняшнему дню половину я уже выполнил.
Ее плечи опустились, она была разочарована. По крайней мере, я на это надеялся.
– Время идет быстро… У тебя остался всего один месяц… Как ты думаешь, они предложат тебе остаться?
– Мы это еще не обсуждали.
– Хорошо бы они предложили тебе постоянное место. Буду держать кулачки…
Смутившись, она прикусила губу.
– Ну то есть если ты этого хочешь, разумеется…
– Если повезет, появится что-то или кто-то, кто помешает мне уехать, всякое бывает.
Как же все ускорялось, просто удивительно. Еще два часа назад я опасался, как бы она не выставила меня за дверь, и вдруг она прозрачно намекает, что не против того, чтобы я остался в Сен-Мало. Мы с ней оба были такими неловкими. Предпочитали прибегать к красноречивым недомолвкам, чтобы признаться во влечении друг к другу. Мы вместе заново учились искусству соблазнения и поиску близкого человека.
“Одиссея” потихоньку пустела. Эрин отошла рассчитать последних клиентов, а я не двинулся с места. Краем глаза она наблюдала за мной, против чего я не возражал. Женщина, эта конкретная женщина порывалась меня задержать, хотя бы на несколько минут. В конце концов мы остались одни. Она выключала свет, готовясь закрыть бар, но меня не прогоняла. Подошла к двери, вернулась и остановилась совсем рядом со мной – никогда еще мы не стояли так близко друг к другу.
– Раз Дус сегодня нет, ты не запретишь мне проводить тебя до дома, – объявил я.
Она искоса посмотрела на меня сквозь опущенные ресницы.
– Не создавай у меня вредных привычек.
– Готов пожертвовать собой.
Мы с плохо скрываемым смущением хихикнули и обменялись выразительными взглядами.
– Давай, вперед! – мягко поторопила она.
Я вышел на улицу, она присоединилась ко мне, заперла бар, и мы зашагали к ее дому. Начался прилив, но море было спокойным, как и все, что нас окружало. Ночные улицы были абсолютно пусты, как будто мы остались одни в мире. В воздухе плавала туманная дымка, скрывая луну. Мы шли, постоянно касаясь друг друга, и молчали. Отныне слова не давались нам. Я сам себе казался подростком, теряющимся рядом с неприступной девушкой. Меня непрерывно тянуло схватить ее за руку, стиснуть в объятиях, поцеловать. Я и представить себе не мог, что в моем возрасте буду пребывать в таком смятении, боясь сделать решительный шаг. Разве можно вдруг стать романтиком в сорок пять лет? Что это – свидетельство того, что я поглупел, или случившееся со мной меня околдовало?
И вот мы подошли к дому. Мы смотрели друг на друга в упор, но все равно не знали, что сказать. Она осторожно улыбалась мне, а я видел только ее губы, к которым меня неудержимо влекло. Вот бы дотронуться до нее или хотя бы чуть коснуться и ощутить тепло ее кожи. Моя рука поднялась, приблизилась к ее лицу, собираясь погладить щеку и сжать в ладони прядку волос, выбившуюся из прически. Эрин задрожала и задышала быстрее, но не сумела ни отодвинуться, ни отвести глаза. Похоже, она сражалась с плохими воспоминаниями, а я был призван погасить их, дать стимул ее возрождению.
И тут все рухнуло.
Я застыл, ощутив вибрацию телефона в кармане. Моя рука упала. Только один человек мог звонить мне после полуночи. Тот, кого в этот чудесный вечер я старательно задвинул подальше. Но не справился, не отогнал его окончательно, не убедил себя в том, что его не существует. Секундная напряженная пауза, и новый звонок. Похоже, он был сильно взвинчен.
– Твой телефон, – заметила расстроенно Эрин. – Уже второй раз. Не пора ответить?
Я попятился. Схватил этот чертов гаджет, пряча от нее, и едва не запустил его в стену башни Солидор. Он бы разлетелся на куски, и, следовательно, связь, соединяющая меня с Иваном, была бы навсегда уничтожена. На экране проступило его имя, и у меня заледенела кровь. Как встретиться глазами с Эрин? Как повести себя, когда я держу в руке ее возможность снова услышать голос Ивана? Услышать прямо сейчас, в этот же миг? Пока она еще со мной, но, если я сообщу ей, кто звонит, она сразу забудет меня. А вдруг ее охватит бешеное желание поговорить с ним и она вырвет у меня телефон? Что она выплеснет на него: гнев или все еще хранимую любовь? Окончательно ли она его забыла? Если нет, я не стану помогать возрождению ее любви, тем более после того, как я поверил, что она умерла. Только не после того, как пришел к выводу, что готов полюбить ее, полюбить так, как никогда еще не любил. Не после того, как понял, что готов открыться и все отдать ей. Что бы у нас ни получилось. Поцелуй. Одна ночь. Несколько ночей. Целая жизнь.
Но Иван всегда будет рядом. А я всегда буду бояться, что он возвратится и заберет ее у меня, что она к нему вернется. Что бы ни произошло, Эрин останется его женой, матерью его детей. Разведутся они или нет, ничего не изменится. Их история каленым железом выжгла на ней клеймо. Сможет ли татуировка нашей истории – при условии, что та сложится, – перекрыть это клеймо?
– Гари? – позвала она.
Я засунул в карман пальто телефон, который вибрировал без остановки. Почему он не оставляет меня в покое?
– Ерунда, перезвоню позже, – ответил я.
Я не отрываясь всматривался в нее, а она мне робко улыбалась. Что она подумала, когда я только что, сам того не желая, возвел между нами барьер, который сегодня уже не сломать? Тот, кем я был совсем недавно, сбежал бы со всех ног, скрылся где-нибудь далеко-далеко, целиком и полностью ушел в работу, уговорив себя, что она и есть его жизнь и что он не имеет права на счастье. Он бы снова спрятался под водой от мира и от людей. Отказался бы противостоять превратностям судьбы. Не стал бы сражаться с образом Ивана в сердце и сознании Эрин. Но после того, что она подарила мне в последние два часа, я не уйду в тень. Иван испортил момент, но это не страшно, я создам другие. Он в конце концов устанет от моего молчания.
Так что я уже был готов ответить на ее улыбку.
– Ну вот ты и добралась до своей гавани… Вручаю тебя твоим детям.
Она слабо кивнула, соглашаясь.
– Как, по-твоему, скоро Дус снова придет на набережную? – весело спросил я.
– С большой вероятностью, – хихикнула она.
Мне нужно было уйти, расстаться с ней. Всего на несколько часов, но они уже казались нескончаемыми.