– Я пойду, – прошептала Эрин.
Она приблизилась ко мне, поднялась на цыпочки, положила ладонь мне на грудь и поцеловала в щеку. Я чуть наклонил голову к ней, наши лбы соприкоснулись, наши взгляды встретились. Как же больно было сопротивляться искушению. Она глубоко вздохнула и отошла от меня. Еще не время.
– Спокойной ночи, Гари.
Она направилась к двери дома, а я до последнего мгновения наслаждался ее присутствием. Она в последний раз взглянула на меня, и я прошептал: “Спокойной ночи”.
Улыбка так и не покинула мое лицо, пока я шел домой. А что, если у меня появился второй шанс? Я не собирался его загубить. Для этого я обязан был раз и навсегда донести свое решение до Ивана. Он должен забыть обо мне, от меня он не дождется никакой информации об Эрин, если она сама об этом не попросит. Я достал свой мобильный, готовясь потребовать, чтобы он оставил меня в покое. До того как набрать номер, я прослушал его сообщение: “Ты полное дерьмо… Я считал тебя надежным чуваком, доверял тебе, держал за друга, но на тебя нельзя положиться. Если мы когда-нибудь окажемся рядом, не вздумай подойти ко мне, потому что я сотру тебя в порошок. Забудь обо мне. Удали мой номер телефона. Я тебя больше не знаю”. Его оскорбления были мне по барабану, сколько бы он ни кипятился, мне было плевать. Он покинул мою жизнь, окончательно и по собственному почину, мне даже не пришлось его об этом просить. Его прежнее присутствие рядом со мной не имело для меня большого значения. Главное, что он не отравит другие моменты, проведенные с Эрин. Они останутся для него тайной. Но я все же сохраню его номер – вдруг Улисс или Лу захотят связаться с ним.
И теперь я свободен. Свободен любить ее. И свободен сделать так, чтобы она забыла все то зло, которое он ей причинил.
16Эрин
Никто меня не будил, я сама проснулась, закуталась в простыни и наслаждалась мягкостью и теплом ткани на своей коже. Я чувствовала себя и довольной, и одновременно взбудораженной. Я погрузилась в воспоминания о вчерашнем вечере – волшебном, пьянящем, пугающем. Я была живой. Была женщиной. Женщиной, на которую смотрит мужчина. Я позволила мужчине смотреть на меня и приблизиться ко мне. Я восстановила свои прежние жесты, поведение, мимику. Я перестала что-либо контролировать. Впрочем, вряд ли такая идея вообще посещала меня. Когда Улисс и Лу объявили, что ходили к Гари, я стала надеяться, что он придет ко мне. Я ждала знака, который бы оправдал мою неспособность забыть его. Как только он вошел в “Одиссею”, мое сердце забилось быстрее. Нежность, прозвучавшая в его голосе, когда он рассказывал о детях, побудила меня ослабить бдительность. Благоразумие и защитная стена, возведенная за все годы, куда-то подевались. Потребность позволить себе увлечься смела все. И Гари откликнулся. Игра в соблазнение, которую мы с ним вели, намеки, фразы скороговоркой, взгляды настойчивые и взгляды, которые раздевают, приводили меня в восторг. Тело просыпалось с каждой минутой. Я закрывала глаза, и тут же всплывали его растрепанные волосы, в которые я бы с удовольствием запустила пальцы, его ладони, меченые солнцем и морем, которые было бы здорово ощутить на своем теле, руки, в объятия которых я бы охотно попала, гипнотизирующая улыбка, уголок его рта, приподнимающийся, когда он смущался или веселился. Меня завораживало заново открываемое желание. Я убедила себя в том, что никогда ничье тело его не вызовет, меня не потянет приласкать кого-то, полюбить, быть любимой. Когда в последний раз меня обнимал мужчина, сразу после этого он покинул меня. Такое трудно забыть. Все семь лет, прошедшие с тех пор, секс рифмовался у меня с надвигающимся несчастьем, а еще раньше был синонимом грубости. Неудивительно, что мое тело постепенно угасало. Между физической любовью и разрушительной, грозной, недолговечной и болезненной страстью был раз и навсегда поставлен знак равенства.
И вот вчерашним вечером я вдруг открыла, что тело мужчины может призывать мое.
Страх не мешал мне верить, ждать, надеяться, что Гари меня поцелует, раз у меня самой не получалось сделать первый шаг. А потом телефонный звонок все разрушил. Я догадалась, кто рвется связаться с Гари посреди ночи, и принялась внимательно наблюдать за ним. Его зрачки сузились, глаза в панике заметались. Тело напряглось, приняло позу защиты, кулаки сжались. Я подавила желание схватить его за руки, встряхнуть, крикнуть, что он должен забыть об Иване, как это сделала я, потому что Ивану не позволено красть у нас то, что с нами происходит, и у него больше нет прав на мою женскую жизнь. Тем более что сама мысль, что он здесь, на другом конце провода, оставила меня абсолютно холодной. Она не вызвала никаких эмоций, разве что злость.
И тут Гари быстро выпрямился, его лицо смягчилось, но решимость осталась в глазах. Он вел себя так же, как до вторжения Ивана, от которого он меня защитил, не подпустив его к нам. Меня не огорчило, что мы не попытались вернуться назад, к тому, что было до звонка. Я была счастлива наслаждаться тем, что со мной творилось. Своим терпением. Реальностью переживаний, кипящих во мне. Смятением, зарождающимися чувствами. Нарастающим желанием, ожиданием, потребностью в нем, хотя я встретила его совсем недавно. Все это было бесценно. Разве после стольких лет существования в пустыне я не имела права понежиться на облаке влюбленности и желания? Я стремилась прожить каждую секунду до того, как буду с ним. Какое восхитительное ощущение внутреннего изнеможения, создаваемого влечением и предвкушением, когда недоступность становится синонимом ожидания прекрасного будущего, которое вот-вот наступит. Моя легкость наполняла меня блаженством, потому что я опять стала самой собой, стала Эрин до Ивана.
– Мама! Мы опоздаем! – крикнул Мило, а я расхохоталась, потому что возвращение к действительности было веселым.
– Ничего страшного, – ответила я.
Все утро я оставалась твердой и готовой со всем совладать. Даже когда в бар друг за другом зашли отец и брат, чтобы проконтролировать, не приключилась ли еще какая-нибудь драма. Я их в очередной раз успокоила: с моральным состоянием все окей. Заодно я с радостью сообщила им, что Улисс и Лу, с тех пор как им все стало известно, неплохо справляются, и пусть родные не беспокоятся – я приглядываю за детьми.
– По крайней мере, судя по твоему виду, у тебя все в порядке, – с большим подозрением произнес Эрван.
– Да! Все хорошо! Даже прекрасно! Прикинь, я решила выбросить из головы все, что меня заботило, и просто жить. Я тебе уже объясняла, что дети воспринимают наши новости лучше, чем можно было ожидать, мы это обсуждаем, они сами обращаются к этой теме…
Я поостереглась признаваться ему, с кем они обсуждали отца. Ни за что не дам Эрвану заставить меня спуститься с облака.
– Как скажешь…
Шли часы, и моя прекрасная легкость испарялась, уступая место растущей нервозности, назойливой и не поддающейся контролю. Она достигла пика, когда я пришла домой. Готовя ужин, я умудрилась разбить две тарелки и стакан. Моя лазанья в духовке подгорела, и я ее выбросила. Придется детям обойтись макаронами с маслом. Улисс видел мою растерянность, как будто читал мои панические мысли и без единого слова спас ужин в последнюю минуту, не позволив воде выкипеть.
А вдруг у меня больше никогда не получится стать обычной женщиной, такой, как все остальные? Готова ли я дать себе волю? Заговорить на языке тела и сердца? Что, если откроются болезненные раны от нанесенных травм? И еще, могу ли я целиком и полностью положиться на него? Не нагонит ли меня моя история, заставив постоянно и непрерывно сомневаться в нем? Не получится ли, что всякий раз, когда я на него посмотрю, меня ужалит очередной вопрос о его тайнах, о том, что он скрыл о себе? Не буду ли я вечно бояться, как бы он не изменился и как бы не появился его злонамеренный двойник? Разве я этого желаю? Недоверия и сдержанности?
А если он сочтет ситуацию слишком сложной? Я была убеждена, что он ищет не просто приключение на одну ночь, и это меня полностью устраивало. Я не нуждалась в сексе ради секса. Если я рискнула на шаг приблизиться к нему, то лишь ради того, чтобы попробовать пройти вместе хотя бы кусочек пути. Как забыть его реакцию на звонок Ивана? Его рефлекторное отстранение. Вдруг у него тогда мелькнула мысль, не сбежать ли от меня, от нашего сближения, чтобы предотвратить потенциальные осложнения. Я не была готова ему гарантировать, что Иван никогда не вернется, и меня не удивило бы, если бы он о чем-то догадывался. Мне, как и ему, надо научиться жить с мыслью, что в любой день вдруг явится Иван. Да, я этого боялась, но все равно отказывалась поддаваться страху. И мне не трудно было пообещать Гари, что Иван больше никогда не приблизится ко мне. Но они же знакомы. Где ответ на вопрос, что общего у них было на другом конце света? Меня всегда будут мучить подозрения. Готова ли я к этому? Чтобы вникнуть в истинный смысл их дружбы, я должна понаблюдать за ними, когда они окажутся вдвоем. Но я не собиралась этого делать.
К тому же есть дети. Я внимательно оглядела их одного за другим. Улисс. Лу. Мило. Как они отнесутся к появлению мужчины в жизни мамы? Я слышу, как меня упрекают: “Ты слишком зацикливаешься на детях, давай, иди вперед, не оставляй выбор за детьми”. Вполне вероятно, эти люди правы, но нельзя же просто взять и отодвинуть в сторону мой смысл жизни, тех, кто спас меня от полного кораблекрушения. Я не представляла себе реакцию детей. Я целиком и полностью посвятила им последние семь лет, и даже больше семи, еще до того, как Иван нас бросил. Согласятся ли они делить меня с Гари? Не устроят ли ему веселую жизнь? Или будут к нему безразличны? Поведут себя так, будто его не существует? А что, если они дадут ему место в своей жизни? Привяжутся к нему?
И Гари… У него нет детей. Вдруг он никогда не хотел их? Он был женат. Почему он не создал семью с бывшей женой? Трудно забыть, с какой трогательной деликатностью он обсуждал моих детей, но это ничего не значит. Он умный человек и отследил особое, глубоко сидящее внутри моего существа отношение к детям, ему уже ясно, что они всегда будут у меня на первом месте. Примет ли он эту действительность, мою действительность? Сумеет ли полюбить их? Включить в собственную жизнь? Готов ли он отдать им частицу самого себя?