Отец едва не разорился, когда в 1990-х в судостроительной отрасли случился кризис. Он решил, что все потерял, в том числе себя. Своим спасением он был обязан матери. И он не прекращал работу ни при каких обстоятельствах, посвящал ей дни и ночи. Отец был трудоголиком, храбрым, стойким к неудачам. Даже получив травму, он оставался на стапеле. Никакого отдыха, никаких отпусков.
– Он никогда не запрещал мне нырять, оплачивал мне курсы и первую экипировку. Единственное, чего он от меня ждал, это чтобы я работал вместе с ним. Он надеялся, что я сохраню то, что он создал, хотел передать мне свое дело; он догадывался, что оно мне нравится, и он не ошибался. Вот только я мечтал о другом. О погружениях, о том, чтобы уходить под воду… Но я не смел признаться ему в этом, не провоцируя его, не бросая ему вызов. Я вел себя как мелкий кретин, каким я и был. А он, взобравшись на пьедестал отца семейства, не готов был выслушать меня и принять мой выбор.
Нас поглотила глубокая тишина. Я не догадывался, что Эрин ответит мне. Она как будто замкнулась, погрузившись в свои мысли. Но вдруг резко подняла голову и посмотрела на меня с интересом.
– Когда вы с ним разговаривали в последний раз?
– Не помню… Лет шесть назад или больше.
Она пришла в ужас. Как ей принять подобное, если у нее совсем другие отношения с родными?
– Мы с ним оба замкнулись в молчании, характер у нас дерьмовый. И мой неудачный брак не способствовал росту его уважения ко мне. Он окончательно убедился, что я полный лузер…
– Какая связь?
Я слишком рано поднял эту тему. Я не готов был прямо сейчас выложить ей все остальное. Скоро я это сделаю, но не сегодня вечером. Для родителей эта история не секрет. Луиза потребовала, чтобы я выяснил, не было ли у кого-то в семье трудностей с зачатием ребенка. Я долго сопротивлялся, сам наводил справки, но потом сдался и спросил у матери, а она, вероятно, проговорилась отцу.
– Если ты не в состоянии удержать жену, значит, по мнению моего отца, грош тебе цена. – Я извернулся, уходя от прямого ответа.
– Но это бред! Это его слова?
– Нет… Мы больше не разговариваем, я уже тебе сказал… Я навсегда разочаровал его. Как-то так…
Она недоверчиво хмыкнула:
– Твоя бывшая жена не пробовала ничего сделать? Ну, чтобы помочь тебе восстановить отношения с ними? Ей было наплевать?
– Эрин, я сказал Луизе, что поругался с родными, которые не согласны с моим жизненным выбором, и ей этого хватило, она не стала копать дальше. Впрочем, я не дал ей такого шанса. Так я защищался, а ее это вообще не заботило…
– Как такое возможно?
– Неважно… Ты первый человек, кому я это рассказал…
– А что ты намерен делать?
– Понятия не имею… Мне только ясно, что родители стареют. У меня есть брат и сестра, у них свои семьи, но я с ними даже не знаком. По-моему, это ужасно. Я стыжусь себя, Эрин. Я обязан перед ними извиниться…
– От нас до них меньше двух часов езды, Гари, навести их! Чего ты на самом деле ждешь? Если ты не против, сделаем это прямо завтра? У тебя выходные, я попрошу Палому прийти в “Одиссею” пораньше, и проблема будет решена.
– Постой, постой… Ты собираешься поехать со мной? – Я был ошеломлен.
– Я всюду буду с тобой, Гари. Значит, так. Завтра мы поедем к ним. Ни о чем не думай, ты просто встретишься с ними, и все. Если для тебя легче, чтобы я была рядом, я буду рядом.
И вот Эрин здесь. Вместе со мной. В машине. С ума сойти.
Есть поездки, которые невозможно забыть. Они остаются в памяти, словно выжженные каленым железом. Я вел машину на автопилоте, не думая ни о чем, выбросив из головы все мысли. Чем ближе мы подъезжали, тем больше я каменел. Я сражался с собой, пытаясь расслабиться, но у меня плохо получалось; не помогал даже ласковый взгляд, которым меня окутывала Эрин.
Я припарковался. Перед родительским домом. Домом, в котором я вырос. Перед эллингом. Перед тем, что стало бы моей жизнью, подчинись я отцу.
Я перевидал по всему миру множество мест, одно удивительнее другого; мало кому выпала удача побывать в своей жизни хотя бы в некоторых из них. Мне повезло. Мне была знакома красота. Такая, от которой перехватывает дыхание, а по щекам катятся слезы, потому что ты чувствуешь себя крошечным перед лицом природы. Красота, которую мечтаешь всегда держать перед глазами, но никогда не сумеешь описать. Красота, которую не передаст ни одно фото, даже сделанное лучшим из лучших. Красота, полнота которой укладывается в одно мимолетное мгновение. Тем не менее созерцание этих чудес ни разу не вызвало у меня таких эмоций, которые пронзили меня сейчас. Я был на суше, и я был счастлив, но при этом растерян, парализован. Как если бы я очутился в этом месте в первый и последний раз в жизни и при этом сознавал, что привязан к нему частью моего существа. А ведь тут не было никакой красоты – в том смысле, как ее понимает большинство людей. Но для меня все было великолепно. Все здесь слилось воедино: море, работа, мощь, кровь, пот, усилия, слезы, любовь. Земля, изуродованная грязью и следами от колес буксиров. С одной стороны – длинный каменный одноэтажный дом родителей. Мать старалась, чтобы он не выглядел как пристройка к верфи. От дома, покрытого белой краской, веяло уютом, несмотря на узкие окна. Он смягчал суровость жизни, какой жили отец и мать. С другой стороны – эллинг. Огромный центральный ангар из дерева и стальных листов, по бокам – два ангара поменьше. Когда-то они были выкрашены в темно-синий цвет. Сегодня синева почти исчезла, ее заменили черные следы, ржавчина и мерзкая зеленая плесень.
Эрин положила руку на мои ладони, вцепившиеся в руль: я даже не заметил, что пытаюсь его сломать.
– Давай. Иди к ним, иди к нему…
Я повернул к ней голову.
– Не беспокойся за меня. – Она догадалась, что я хочу сказать. – Я погуляю по пляжу. Позови меня, когда будешь готов. Я приду к тебе или останусь здесь. Я рядом с тобой, Гари.
Мне удалось улыбнуться ей. Потом я ее поцеловал.
– Я люблю тебя.
Я вышел из машины, не оглядываясь. Преодолел несколько метров жидкой грязи, привычной по детским воспоминаниям. После чего замер на месте. Провел рукой по волосам, лицу, пробуя встряхнуться, вспомнить, что я существую и нахожусь здесь. В нескольких метрах от моей семьи. От моих семей. От той, которая вылепила меня. И от той, что я пытаюсь создать с женщиной, которую люблю до безумия, и с ее детьми, уже занявшими место в моей душе. От этих семей я никогда не сбегу. Я несколько раз глубоко вдохнул воздух, как будто собирался задержать дыхание. Сделал шаг, второй, третий и так далее, пока не подобрался к эллингу. Несколько лодок дожидались своей очереди на обслуживание. На земле валялись куски ветоши. Некоторые были свернуты в клубки, другие, использованные, но не убранные, валялись на земле. Буксиры. Двигатели. Я снова остановился на площадке, служившей стоянкой. Две фигуры, укрывшиеся от дождя и ветра и освещенные несколькими фонарями, хлопотали вокруг суденышка, старого как мир. Я его хорошо помнил, с тех пор как был ребенком. Остов этого кораблика отец взял в работу еще в ту эпоху, когда швырнул меня в море. Он хотел, чтобы когда-нибудь мы всей семьей поплыли на нем. Этим кораблем он занимался, когда не было заказов, то есть не занимался никогда. Но мой брат обладал способностью, которой отец был лишен. Не жалеть времени на то, что важно и ценно.
Две фигуры. Постаревший я сам. И тоже я, но помоложе. Так странно было находить себя в них. Встретиться с самим собой.
Я сделал еще несколько шагов и опять остановился. Мое внимание поглотил эллинг. Я узнавал каждый элемент надводной части судна, каждый инструмент, каждый тип заготовленных парусов. Но главное, на меня обрушились запахи. Моторное масло. Морилка. Растворитель. Лак. Дерево, гниющее от пребывания в морской воде. Изъеденные солью металлические детали. Запахи моего детства и отрочества. Ароматы, среди которых я рос и от которых стремился сбежать. Сегодня они звали меня. Напоминали, откуда я родом. За что бы ни цеплялся мой взгляд, тут же выплывало воспоминание. Мне не будет покоя, пока я не возобновлю отношения с ними. Если я не займу свое место здесь, мне не стать тем мужчиной, который нужен Эрин. Я молча и бесшумно подходил к ним. Они не услышали моего приближения. По пути я поднял валяющийся рубанок, снял пальто и бросил на козлы, и тут они вздрогнули и прекратили работать. Я наклонял голову, отворачивался, что-то мешало мне хотя бы поздороваться с ними. Они тоже ничего не говорили. Я взялся за дело, встав напротив отца и брата. Я давно выучил наизусть все жесты; они принадлежали мне. Отец с братом так же без слов возобновили работу. Я сфокусировался на том, чем занимался, и видел только разлетающиеся стружки и руки отца. Его руки труженика, морщинистые, с пятнами от возраста и работы, с благородно почерневшими ногтями. Они были великолепны. Я скучал по ним. Руки моего брата были моложе, но следовали тем же путем. Мои тоже были изуродованы, с той лишь разницей, что их обесцветила морская вода. Мы трудились в полной тишине, и это продолжалось, как мне казалось, целую вечность. Но мне было наплевать. Им тоже. Все остальное перестало представлять для нас интерес. Мы разделяли общую цель. Нам надо было вновь обрести друг друга и продвинуться в реставрации суденышка. Мы постоянно меняли инструменты, и, если я не находил то, что искал, брат без единого звука протягивал это, инстинктивно угадывая, что мне нужно. Передавая инструмент, он понимающе и ласково подмигивал. Брат никогда не держал на меня зла, он всегда меня прощал.
И я понемногу сбрасывал с себя всю шелуху. Моя скорлупа растрескивалась, и я обретал себя. Чем дольше я, работая рядом с ними, избавлялся от сжимавшего меня в тисках напряжения, тем сильнее я плакал. Слезами облегчения. Грусти. Радости. Слезами примирения – с ними и с самим собой. Как описать то, что я переживал? Но каждая пролитая слеза приносила мне еще чуть-чуть душевного покоя.
Когда совсем стемнело, Артур первым отложил инструменты и направился вглубь ангара. Возмутился царившим бардаком, который он никогда не приведет в порядок. Я усмехнулся, распознав отцовские и свои собственные интонации. Брат покинул ангар, а я продолжал работать, слыша сосредоточенное дыхание отца, который тоже не собирался останавливаться. Мы разыгрывали сражение нервов. А может, тянули время. Как себя вести, если вы давным-давно перестали друг с другом разговаривать, если из общего остались только злость и обида, но вы все еще любите друг друга, несмотря ни на что и вопреки всему? В конце концов он остановился, обошел судно, внимательно рассматривая мельчайшие детали. Иногда он ворчал и замирал возле того, что его беспокоило. Н