Он двигался по следу дайвера и собаки, и на него накатила ненависть. Он должен избавиться от него. Убить гада. Заставить исчезнуть. Помешать украсть его жизнь. Нельзя позволить ублюдку еще один вечер заниматься любовью с его женой!
Собака рванула вперед. Придурок остался без защиты. Он ускорил шаг. Вот он, шанс, которого он ждал, чтобы покончить с предателем раз и навсегда. Он зайдет слева и изо всех сил столкнет его в пропасть. Даже если этот кретин не умрет до того, как упадет в воду, его способности задерживать дыхание не хватит, чтобы выжить после ударов о скалы. Дайвер будет страдать, вспоминать о ней, о детях и, нет сомнений, беспокоиться о них.
Он двигался за врагом, и его все сильнее одолевали картинки последних дней, застрявшие в воображении. Дети в поисках отца, которым он не способен быть и, впрочем, никогда не хотел становиться; влюбленные взгляды Эрин на дайвера. Он давно знал этого парня, и, если оставить в стороне краткий миг слабости под водой, тот всегда был классным чуваком, здоровым, симпатичным. Он так и не догадался, почему дайвер всегда один и откуда у него частые приступы печали. Однажды ему пришло в голову, что они похожи друг на друга. Но он понял, что ошибался, когда тот принялся разглагольствовать о желании где-то осесть. И вот к чему это привело: он отправил его к Эрин…
Если он избавится от него прямо сейчас, есть риск, что Эрин будет недоступна, ускользнет у него между пальцами. Эрин – женщина, которая любит всем сердцем. Для него это было очевидно. Она все отдала ему гораздо раньше, чем этому пришельцу. А сегодня он для нее не существует. Не существует для детей. Его жена и дети живут ради этого предателя.
Кого он собирался заставить страдать?
Тех, кто лишил его Эрин.
С кем планировал закончить свою жизнь?
С Эрин, и так было всегда.
Он замедлил шаг и позволил дайверу уйти вперед.
Он был сломлен.
31Эрин
Едва проснувшись, я без всякой на то причины почувствовала, что мне холодно. Мы провожали Мило в школу вместе с Гари, и его присутствие согрело меня. Он впервые присоединился ко мне, чтобы отвести Мило. Завтра я отправлю их в школу вдвоем. Я предупредила их об этом полунамеками, чтобы ни на кого не давить – ни на детей, ни на Гари. Как-то незаметно для самих себя Улисс, Лу и Мило открывали в нем отца, папу. Это возбуждало их, делало счастливыми, но и обеспокоенными тоже. Они боялись новых страданий. Как и я. Всем нам понадобится время, чтобы вернуть себе безмятежность.
Я нехотя оставила его на рабочий день в порту. Водолазы засвистели нам, я засмеялась. Но стоило ему отойти от меня, и я снова замерзла и потому решила не тянуть с Дус – этим утром ей придется обойтись короткой прогулкой. Мы сразу направились к башне Солидор. Я недовольно покосилась на небо. В последние две недели погода радовала по-настоящему, солнце и весна прочно вступили в свои права. Но только не сегодня, когда у погоды было дурное настроение и дул ветер. Поднимаясь по ступенькам на террасу “Одиссеи”, я куталась в пальто и посматривала на море – оно угрожающе волновалось. Я внимательно проверила всю набережную – у меня возникло ощущение, что за мной следят. Но я убедила себя, что просто слишком устала.
Я полагала, что камин не придется разжигать до следующей осени, однако, едва войдя, развела огонь. Мне нужно было срочно согреться. Как только появились языки пламени, Дус улеглась у очага, но оставалась настороженной. Как если бы Гари приказал ей послеживать за мной. Я тяжело вздохнула, пора было заняться баром, который я забросила в последние недели. С Паломой мы только пересекались, и Гари был тут ни при чем. Он первым просил меня не торопиться, медленно двигаться ему навстречу, даже когда мы были вместе. Но мне не удавалось прислушаться к голосу разума, мне надо было наслаждаться его присутствием, наверстывать потерянные нами дни счастья.
Я была права, придя гораздо раньше десяти, до открытия бара. Меня ждала работа. Довести до ума документы. Подписать сметы на ремонтные работы. И помнить о новом названии, эта задача становилась все более насущной. Я сделала себе кофе, и тут кто-то вошел. Я про себя ругнулась. В город нахлынули туристы, и некоторые приходили за завтраком очень рано. Дус недовольно зарычала.
– Мы еще закрыты! – крикнула я, не оглядываясь.
Ответом был молчание. Дверь закрылась. Я прислушалась, чтобы убедиться, что кроме меня здесь никого нет. Раздались шаги. Дус поднялась, рыча все громче. Атмосфера в баре стала тяжелой, давящей, удушливой, но я не поняла почему. По моей спине скатился холодный пот. Дрожь пробила меня с ног до головы. Я знала, что должна обернуться. Других вариантов не было. В “Одиссее” появился клиент, который сильно не понравился Дус. Нужно было растолковать этому человеку, что бар еще закрыт, что я не буду его обслуживать и пусть он зайдет позже. Или выберет другой бар. Я должна обернуться. Дус рычала сильнее и сильнее. Нужно было велеть ей успокоиться или подозвать к себе. Но мне не удавалось открыть рот. Как будто я утратила дар речи. Я сходила с ума. Чего я боялась? Это просто смешно. Что мне здесь угрожает?
– Извините, – обратилась я к пришедшему, отвернувшись от стойки, – Можете…
Сердце пропустило удар.
В глубине души я всегда ждала, что этот момент однажды настанет.
Он постарел. Изменился. Черты лица стали резче. Будто вырубленные из камня. Изможденное лицо и покрывающая его седеющая щетина подчеркивали его выразительную жесткость. Но он оставался таким же красивым. Гипнотизирующим. Опасным. Притягивающим. И так же, как раньше, парализовал мою волю. Он смотрел на меня в упор своими черными, глубокими, волнующими глазами. И чем дольше он меня рассматривал, тем более маленькой я себе казалась рядом с ним. Как я сумела забыть его власть надо мной? Его присутствие в помещении само по себе сминало меня. Я боролась с собой, не позволяя себе опустить глаза и пытаясь противостоять ему. Я отказывалась выпускать на волю свои рефлексы. Они никуда не делись. Но я их победила. Уничтожила за семь лет. И вот его господство надо мной возвращалось с каждой секундой.
Его тень, его аура простирались надо мной, и, хотя я прилагала все усилия, чтобы воспротивиться ему, это не выбивало его из седла. Хуже того, он забавлялся. На его лице цвела та самая улыбка, которую я всегда находила обаятельной, соблазнительной, обволакивающей. Я растерялась. Как я должна на него реагировать? Если я буду сражаться с ним, брошу ему вызов, он все равно возьмет верх, для него это очевидно. Если я сдамся, он еще быстрее одержит победу. Но в любом варианте он выигрывает. Почему? Откуда у него такая власть? Тем не менее его появление спустя столько лет потрясло меня, ведь из-за него и о нем было пролито море слез. Даже сейчас я была не в состоянии унять слезы, и они текли по моим щекам. Он стоял здесь, передо мной. Он был жив. Да, я это знала, но знание того, что он существует, и его реальное появление не имели между собой ничего общего. Это была мощная эмоция. Разрушительная. Все всплывало на поверхность: моя патологическая любовь, мой ужас, моя боль, моя зависимость, мое вечное беспокойство. Десять лет я все терпела от него. Он был отцом моих детей. Я умирала от любви к нему. Я верила его красивым словам и извинениям и боялась за него. Я терпела его грубость, потому что желала его всем телом и всей душой. Я боялась его вспышек гнева, его выходок. Старалась его спасти. Поддержать его. Излечить. Но мне ничего не удалось. Когда он меня бросил, я почти не сомневалась, что скоро прощусь с жизнью. Я разучилась существовать без его ядовитого взгляда. Сегодня все кончено, и я отказывалась начинать это заново.
Чем дольше я к нему присматривалась, тем больше я открывала едва заметных и загнанных вглубь общих с моими детьми черточек. Улисс унаследовал от отца телосложение и такую же осанку. У Лу было его утонченное обаяние, а у Мило – капризные гримаски.
Этот кошмар никогда не прекратится.
Почему он не умер? И, глядя на него, стоящего передо мной во плоти, я сообразила, что, покуда он жив, покоя мне не видать. Как я могла желать смерти человеку, которого когда-то невероятно любила? Он был воплощением зла. Моего личного зла. Что должно было случиться, чтобы я попала в такую западню?
Дус, оскалившись, двигалась к нему, и благодаря этому я ухитрилась ненадолго взять себя в руки. Он зло покосился на нее. Я забеспокоилась о своей собаке. Пойди пойми, как мне это удалось, но я похлопала себя по бедру и едва слышно свистнула. Он не должен причинить ей вред. Нельзя этого допустить.
– Лежать, Дус.
Она заскулила, подняла на меня горящие глаза и послушалась.
– Вот так, правильно, – одобрил он.
Его низкий, властный голос. Тот самый, который заставлял меня вздрагивать и трепетать. Сперва от желания, потом от страха. Продолжая неотрывно смотреть на меня, он отступил к двери. Я задышала быстрее. Он не забыл. Слишком хорошие для этого мозги. Он взялся за задвижку, которой пользовался он один, пока жил здесь. Почему я ее не сняла? Он запер нас. Я еще не включила все лампы, было слишком рано, и я постаралась, чтобы меня не беспокоили. Он помнил обо всем, о моих привычках и маниях. “Одиссея” будет закрыта столько, сколько он сочтет нужным. Он двинулся ко мне медленным размеренным шагом. Меня парализовало. Он стоял совсем близко, и он был сильнее меня. Он приблизил свое лицо к моему, его губы дотронулись до моего виска, щек, губ, опустились к затылку, и он уткнулся в него. Я вздрогнула. Он глубоко втянул воздух.
– Ты поменяла духи.
Пытаясь защититься, я отступила назад, он потянулся за мной, и я припечаталась к книжным полкам, а он прилип ко мне. Его тело точно повторяло изгибы моего.
– Эрин… побудь моей еще немного.
Он выпрямился и впился в меня взглядом, который я прекрасно помнила. Беспокойный, пожираемый жаждой господства и монополии на право. Он хотел меня. Нет, он не должен все начинать сначала, я не согласна. Где Гари? Под водой. Я могу звать его как угодно громко, он меня все равно не услышит, не возникнет из ниоткуда, чтобы избавить меня от него. С ним, с Гари, я только что познала настоящую любовь. Ту, о которой всегда мечтала. Почему не существует телепатической силы, которая бы в мгновение ока привела его ко мне? Единственное облегчение – дети в школе, они защищены от ярости и безумия своего отца. Его пальцы пробежались по моему лицу и телу, он грустно улыбался, внимательно рассматривая меня. Я была обязана призвать на помощь всю свою внутреннюю силу и бороться, не поддаваться наваждению прошлого. Я не оправлюсь, если он добьется своего здесь и сейчас. Но я стала сильнее. Он лишился всевластия, я избавилась от его ядовитой любви. Отныне я представляла себе, что такое красота. Что такое небывалое. Его рот распластался по моему, язык прорвал заслон моих губ. Он целовал меня грубо, со злостью. Я оставалась безжизненной, позволяла ему неистовствовать, но не реагировала. Он не выз