— Убери лапы! — прохрипела царица. — Тебе всё равно не открыть…
Она попыталась отцепить от горла могучие лапы гибрида, но с четырьмя конечностями тот явно выигрывал — сопя в два носа, он отвел назад её руки, и, стиснув шею Персефоны так, что у неё потемнело в глазах, а ноги подкосились, швырнул её на землю.
Или нет?..
Хватаясь за пережатое горло и пытаясь восстановить дыхание, Персефона не сразу поняла, что лежит на металле — Афроарес швырнул её на кованую бронзу.
— Мы знали, что кто-то из вас тут же появится, стоит нам полить врата Тартара нашим зельем, — сообщила голова Ареса. — Рассчитывали, конечно, на дядюшку…
Царица, не слушая их, пыталась встать на ноги… но колени предательски подгибались. Тело не слушалось — казалось, что где-то поблизости притаилась Деметра с букетом ядовитых цветов, но нет, это сосущая бездна Тартара там, под тонкой бронзовой «крышкой», тянула её к себе.
— Что вы натворили, дебилы? — прошептала царица.
— О, тебе интересно! — умилилась голова Афродиты. — Мы полили врата Тартара остатками нашего зелья и сняли с них защиту. Ну, знаешь, когда Аид, Зевс и Посейдон спустили в Тартар Крона и мятежных титанов, они сначала запечатали Тартар своей силой, и только потом Гефест уже тут все медью обковал.
Афроарес поковырял медь одной ногой — остальные надежно стояли на чёрной земле. Там, за тонкой полосой меди, рвалось и металось что-то безумно страшное. Персефона, чьи силы таяли с каждой секундой, не знала, кто или что это. Крон? Титаны? Гекантохейры? Возможно, Аид бы и смог разобрать голоса, но для неё за вратами Тартара ревело безликое «оно».
Оно хотело… что оно хотело? Прорвать тонкую полосу защиты, скованную Гефестом не для защиты, а чтобы прикрыть бездну, зияющую раной на теле Подземного мира, и вырваться на поверхность? Или напротив, втянуть в себя Персефону, Афроареса и вообще все, что окажется поблизости — втянуть и похоронить навечно?.. А, может, выплюнуть из себя Крона, безумного Повелителя Времени, и снова покорить мир?
И то, и другое, и третье, и, желательно, одновременно.
— Так вот, мы не очень хотим знакомиться с титанами, — кокетливо продолжал Афроарес, пока Персефона пыталась совладать с притяжением бездны и отползти с медной крышки, излишне пафосно названной «воротами», — поэтому, будь добра, позови дядюшку. Мы знаем, он услышит. Мы хотим, чтобы он видел, как мы спихиваем тебя в Тартар.
— Обойдетесь, — прошипела царица, кое-как вставая на четвереньки. — Как есть, так и спихивайте… — она хотела поделиться с гибридом соображениями о том, что если она окажется в Тартаре, то и Афроарес тоже надолго в этом мире не задержится, но рядом с гибридом вдруг появилась колесница с Гекатой, Макарией и Герой (очевидно, из-за последней они не стали шагать сквозь пространство).
— Мамочка, нет! — завопила царевна, спрыгивая с колесницы. — Папа, пожалуйста, папочка!..
— Так вот как ты заговорила, — ухмыльнулась Аресова половина тандема. — Был «мерзкий Арес», а теперь «папочка», да?..
— Я не тебе, идиот! — от возмущения Макария взяла себя в руки и остановилась в трёх шагах от Афроареса. — И вообще, отпусти маму, иначе справедливость восторжествует!..
— Любовь — вот высшая справедливость, — фыркнула женская половина тандема. — А любовь — это я.
Прежде, чем кто-то успел что-нибудь предпринять, Афроарес достал из воздуха копьё и поддел стоящую на коленях Персефону под живот. Задыхаясь, царица опрокинулась на бок возле трёх ног тандема, и вторым тычком гибрид подтащил её ближе к себе.
Персефона сразу поняла, что он этим добился — пожалуй, даже чуть раньше, чем застывшая в немом испуге побелевшая Гера, чем завизжавшая в ужасе Макария, чем схватившаяся за голову Геката.
«Сейчас он откроет врата и сбросит меня в Тартар», — мрачно подумала царица, пытаясь найти в себе остатки выпитых Тартаром (а, может, вратами?) сил и, преодолев отвращение, вцепиться в ноги гибрида.
Но думалась почему-то не о том, что нужно бороться, хвататься на мерзкие конечности Ареса, ну, или прощаться, или хотя бы успокоить визжащую в ужасе Макарию (она, похоже, подумала, что её уже спихивают в Тартар), а о том, что она больше никогда не увидит….
Аида.
Аида — в варварской куртке и, конечно, в штанах, с саблей в опущенной руке, с волосами, собранными в косу, с тенью на скулах и бездной в тёмных глазах.
Аида, шагнувшего — нет, бегущего — сквозь пространство.
Аида, хватающего за руку мгновенно переставшую визжать Макарию и тихо роняющего в глаза Афроаресу:
— Ты что делаешь, идиот?..
Аида — и пыльную серую степь у него за спиной.
***
Аид
Аид быстро взглянул через плечо — разрез в пространстве быстро затягивался — и успокаивающе провел рукой по голове Макарии. Чьи-чьи, но её вопли он услышал бы не только из мира смертных, но и, наверно, из Тартара. Подумалось было, что он опять исчез без предупреждения — ну что ж, Гэсэр и Другмо уже, наверно, привыкли.
За плечом с металлическим лязгом сомкнулись крылья Таната — тот тоже примчался на этот визг, и, кажется, решил, что в Тартар спихивают непосредственно Макарию. Увидев, что это не так, Убийца выдохнул сквозь стиснутые зубы и лязгнул клинком, вытаскивая его из ножен.
— Танат, Макария на тебе, — коротко сказал Аид, отпуская дочь и шагая вперед.
Лязгнули железные крылья, затем царевна шмыгнула носом. Аид не отрывал глаз от Афроареса.
— Брось саблю! — потребовал тот. — А ты, Убийца, брось меч.
— Оставь в покое Тартар и Персефону, — предложил Аид, разжимая пальцы.
Сабля упала на землю — и странным эхом зазвенел, опускаясь рядом, клинок Таната. Как знать, чего стоило ему это движение? Что чувствовал он, опуская на землю клинок, бывший практически частью его самого — опуская без жалоб, без видимых колебаний, с одной чуть заметной заминкой?
Аид решил подумать об этом позже.
Ему самому было проще — скифская сабля, конечно же, не была его часть.
И она, конечно, не была его последним оружием.
В руку скользнул двузубец.
Только двузубец и только улыбка — и вот на лице Афроареса — страх, и вот чудесный гибрид невольно подался назад, споткнулся… но все же выровнял равновесие (и даже сумел убрать среднюю ногу из-под пальцев Персефоны — а та уже выпита Тартаром до той степени, что не может уже и поднять головы, и все же пытается бороться).
— Убери двузубец, дядюшка. Я отпущу Персефону, если ты отправишься в Тартар вместо нее. Не веришь? А ты посмотри на неё повнимательней. Она уже почти там. Ну, видишь?
На самом деле, Аиду почти не нужно смотреть. Один беглый взгляд на царицу — и начинается обратный отсчет.
Вот Афроарес небрежно тычет в неё древком копья.
Что отражается в четырех глазах гибрида? Кажется, разума там ни на грош, ну, а что ещё — Аиду не разобрать.
В глазах Персефоны вот плещется безнадежность. В глазах Таната — туман, его почти физически тащит к клинку (который он бросил едва ли не второй раз в жизни), в левую руку вцепилась Макария, в её глазах — страх за мать пополам с решимостью.
Геката застыла и как-то подозрительно завела руки за спину центрального тела, а Гера стоит перед ней и упирает руки в бока — видно, что эти двое что-то замыслили.
Они не знают, что такое Тартар. Не представляют, как быстро он затягивает добычу. Не понимают, что Аресу, в сущности, нужно всего лишь одно движение — распахнуть медные врата, и тогда оставшаяся без печатей Бездна начнет неторопливо засасывать все, как Харибда. Сбежать от неё несложно — но Персефона уже не успеет. Она слишком близко — и слишком уязвима. её божественные силы ещё не успели восстановиться после недавней истории с тотальным озеленением Подземного мира, и с каждой секундой их остается все меньше.
Поэтому нужно спешить.
— Ты, дядя, пока подумай, — самодовольно говорит Афроарес, одной рукой приподнимая вяло сопротивляющуюся Персефону за волосы, а второй и третьей придерживая её за плечи. — Только быстрее, ее, кажется, уже засасывает.
— Не надо, папочка, — шепчет Макария, когда Аид, решившись, отпускает двузубец и легким, скользящим шагом идет вперед.
— Не надо, — бормочет его царица.
Надо.
Впереди — бездна Тартара, позади — друзья, брат, дочь, и никак по-другому, совсем никак, и он же столько раз наступал на эти грабли, что мог бы уже и запомнить.
Две тысячи лет безуспешных попыток — и осознание, что наука, кажется, впрок не идет.
И он, не умеющий прощать, не умеет и предавать, не умеет жертвовать кем-то, если можно — собой. И, кажется, Арес не первый, кто ловит его в эту ловушку. Неужто и в этот раз он снюхался с Деметрой Плодородной?
Ну, это вряд ли. Просто он, Аид, предсказуем — вот бестолковый гибрид и тот уже догадался, что нужно сделать, чтобы спихнуть дядю в Тартар.
Рецепт, на самом деле, простой:
1) Снимаем печати Кронидов.
2) Подманиваем к Тартару кого-нибудь из тех, за кого Аид готов пожертвовать жизнью, душой, бессмертием (желательно выбрать кого-нибудь наиболее беззащитного, потому, как личности это достаточно специфические).
3) Хватаем за шкирку и начинаем шантаж
4) Готово — Аид купился и радостно прыгает в Тартар. Все счастливы, обнимаются и танцуют. Все знают, от Ареса до Деметры, Владыка не начнет торговаться, не променяет свою и без того почерневшую душу на жизнь дорогого существа, он просто пойдёт и отдаст себя за другого, всего. Целиком.
Ну, правда, отличный рецепт?
Ну, почти.
Потому, что на самом деле все они — предсказуемы.
Скользящий шаг, улыбка и тьма за спиной. Небрежно отброшенный в сторону двузубец. Довольный, торжествующий Афроарес отступает в сторону. Почти потерявшая сознание Персефона — гибрид торопливо убирает её с дороги.
Аид подходит к вратам Тартара. Не обернувшись, торжественно, медленно опускается на колени. Касается ладонями податливой меди.
И мир замирает на вдохе.
***
До Афроареса доходило с трудом. Первым, кажется, был Танат — ещё бы, он же видел процесс в прошлый раз. Следующей была Персефона — ещё бы тут не понять, когда Тартар перестал пить её силы, и она наконец смогла пошевелиться. Потом Геката, прорвав трепещущую в ожидании тишину, зашептала что-то Гере. Наконец тихо хихикнула Макария.