Анна, должно быть, спустилась сюда, но поскольку он воспользовался другой лестницей, угадать, в какую сторону она отправилась дальше, было невозможно. Секция с лифтовыми шахтами и лестницами занимала центр здания, из-за чего насквозь оно не просматривалось. Подавив сковавшую горло панику, Броуди сделал единственное, что оставалось. Пробравшись через толпу и не обращая внимания на толкотню незнакомцев, он обошел весь этаж, однако ее словно и след простыл. На исходную точку пришлось вернуться ни с чем.
Может, она уже еще ниже, там, где были лифты и туалеты? Больше искать негде. Он направился туда проверить, на ходу размышляя о том, что с двумя смотровыми площадками и двумя лестницами они с Анной могут кружить здесь часами, ускользая друг от друга в бесконечных вариациях маршрутов. Самым разумным представлялось ждать там, где он стоял, когда увидел ее впервые. Если она теперь тоже его разыскивала, это было наиболее очевидным местом, куда бы она пошла. В поисках пути, ведущего наверх, он набрел на ряд лифтов, которые довезли его сюда несколькими часами ранее.
Желающих покинуть башню до наступления полуночи было не слишком много, и все же здесь скопилось несколько человек. Двери открылись как раз в тот момент, когда среди ожидавших он узнал Анну, которая отчаянно рвалась сквозь толпу, чтобы успеть проскользнуть в кабину.
Он подошел, когда створки лифта уже начали закрываться. Их взгляды встретились. В ее глазах читалось не меньше паники, чем испытывал он сам. А может, даже больше. Сердце его сжалось еще сильнее.
— Простите, Броуди. Я…
Двери оборвали все, что она собиралась сказать, оставив его в одиночестве спартанского коридора из полированной стали и пустых белых стен.
Вот и все. Он был свободен. Его якорь уплыл. Мощная штормовая волна, которую он сдерживал весь вечер, наконец обрушилась на него.
Задыхаясь, он схватился за грудь, качнувшись, прислонился к стене и начал медленно сползать на пол. Взгляд затуманился, он не мог сделать ни вдоха. Уже закрывая глаза, он услышал возглас лифтера:
— Эй! Кто-нибудь, вызовите скорую! Кажется, у этого парня сердечный приступ!
Глава 54
Лифт помчался вниз, отчего у Анны заложило уши, однако она едва ли вообще заметила эту поездку. Только поток холодного воздуха, ударивший в лицо на улице, слегка привел ее в чувство. Толком ничего не соображая, подгоняемая зашкаливавшим в крови адреналином, она зашагала вперед, прочь. Из двух вариантов — сражаться или бежать — Анна, судя по прошлому Рождеству, предпочитала последний. Она была трусихой.
«Ну и чего ты боишься?»
Вопрос просочился в ее сознание, но лишь подстегнул ее. Избрав ориентиром забитую людьми и транспортом Лондон-Бридж-стрит, она, чуть пошатываясь на каблуках, двинулась в ее направлении.
Она не могла об этом думать. Не могла думать о том, почему бежала и что только что совершила. Лучше было просто тупо плестись под покровом этого тумана.
Она повернула за угол к большой дороге, скопившаяся на перекрестке толпа подхватила ее и повлекла за собой. Так она оказалась в одном из дальних уголков городского рынка, обычно имеющего вид застекленной площадки для семейного пикника, но сегодня здесь все было иначе. Гуляки лет на десять ее моложе слонялись от одной компании к другой, выпивали, болтали, веселились.
Ступив под стеклянный полог, Анна начала проталкиваться сквозь них, пока не добралась до устойчивой барной конструкции. Вцепившись в нее обеими руками, крикнула бармену: «Джин! Двойной!» Джин подали в чем-то, напоминавшем аквариум, только на тонкой стеклянной ножке. Однако Анну мало заботило, как выглядела эта емкость, любоваться ей никто не собирался. Осушив бокал, она толкнула его обратно бармену. Тот кивнул и налил новую порцию с таким невозмутимым видом, будто она любезно попросила ванильный латте.
Она на что-то наткнулась и, обнаружив, что это был барный стул, взобралась на него.
Нет, это не должно повториться.
Да будь он проклят за то, что пробудил ее, за то, что превратил из обыкновенного лунатика в… это. Человека, способного мыслить и чувствовать, которому, в отличие от полуживого зомби, было чем рисковать. Это его вина.
В какой-то момент она наскребла в себе достаточно негодования, чтобы оправдать свои действия. Но лишь на миг. А затем оно начало сходить на нет, растворяясь в огромной черной дыре, которая разверзалась у нее внутри.
Анне был известен лишь один способ борьбы с подобными эмоциями. Нужно было вернуться в то состояние, в то место — в пустоту, покой и безмятежность. Но поскольку поблизости не было ни белых простыней, ни одеяла, Анна подняла свой бокал с джином и поднесла его к губам.
Броуди прикрыл дверь ванной, подошел к унитазу и опустил крышку. Сев на нее, он облокотился на колени и опустил голову на ладони. О боже, как же это было унизительно, неловко и пугающе. В действительности все его худшие опасения о панической атаке сбылись.
Все эти любопытствующие зеваки… он был не в силах укрыться от них, скованный собственным разумом и телом.
К счастью, он сумел убедить парамедиков, что с ним все в порядке, спокойно поведав им свою историю, когда лифтер отогнал собравшуюся толпу обратно за угол. После нескольких анализов и проверок медики неохотно согласились. На самом деле, они проявили к нему столько внимания, что он стал себе казаться еще глупее и беспомощнее.
Но каким бы ни было его самочувствие в тот момент, ничто не могло сравниться с тем, как больно отдавалось в груди воспоминание о взгляде Анны из-за закрывающихся дверей лифта.
Он достал из кармана телефон и набрал ее номер. Потом позвонил снова, и снова, и снова. Не помогало. Тогда он перешел к сообщениям.
«Где вы?»
«Все в порядке?»
«Я беспокоюсь о вас».
«Пожалуйста, перезвоните мне».
Он вел себя как приставучая девчонка-подросток. Не менее унизительно. Но ему было все равно. Он должен знать, что с ней все в порядке.
Глядя на пустой, безмолвный телефон, Броуди зарычал от досады и почти поддался искушению швырнуть его куда подальше. Помешало нежелание платить штраф за модный телевизор, вмонтированный в зеркало ванной, поэтому он сунул мобильный обратно в карман и вышел из уборной.
Проследовав по просторам своих апартаментов, он дошел до угла столовой зоны, откуда открывался вид на Темзу и лондонский Сити. Она была где-то там, среди всех этих мигающих огней, возможно, в беде, возможно… Нужно было собраться с мыслями.
Отчего же после стольких уговоров о встрече она вдруг бросилась наутек, стоило ей его увидеть? В этом не было никакого смысла.
Он должен был пойти и разыскать ее.
Броуди развернулся и зашагал через гостиную к блестящим недрам коридора, но чем ближе он подходил к выходу из номера, тем ощутимее делалось покалывание в пальцах и ступнях. Ибрагим предупреждал, чтобы он избегал ситуаций, вызывающих панику, когда симптомы уже доходят до крайности.
Он добрался до двери, приложил ладонь к отполированной надписи, и сердце его запнулось: пропустив удар, оно затем припустило вдвое быстрее. Мир вокруг начал расплываться.
Он бы сделал это, если бы все сводилось лишь к превозмоганию симптомов и ощущений, к принятию ужаса и позволению ему себя поглотить. Даже в таком состоянии он прошел бы тысячу миль, лишь бы ее найти, но в том-то и беда — он сомневался, что сумеет преодолеть эту тысячу миль. С таким предательским телом он и на двести метров не смел рассчитывать.
Он был жалок. Слаб.
Поднятая рука безвольно упала, плечи поникли — он повернулся и, добредя до панорамных окон, заменявших половину всех стен его номера, уткнулся лбом в их прохладную стеклянную поверхность.
Откуда-то со стороны реки донесся приглушенный хлопок, и из-за вздымающихся на западе зданий ввысь полетели фейерверки. В свете цветных вспышек из темноты вырисовывалась верхняя дуга знаменитого лондонского колеса обозрения. Река внизу сияла отражениями пущенных в небо ракет, знаменуя наступление следующего года. Город начинал праздновать.
Едва ли Броуди еще когда-нибудь чувствовал себя столь одиноким.
Джин лился рекой, и бар вокруг Анны подернулся легкой дымкой. В какой-то момент присутствующие зашумели, принявшись громко считать, а затем поздравлять, обнимать и целовать друг друга. Анна не обращала на них ни малейшего внимания, слишком поглощенная погружением в забвение. Кто-то — возможно, бармен — подсунул ей бутылку воды, которую она с жадностью осушила, после чего поток джина немного поиссяк. Да и вкус у жидкости в бокалах-аквариумах подозрительно напоминал проточную воду.
Симпатичный бородатый бармен пару раз предпринимал попытки узнать, как ее зовут и все ли у нее в порядке, но, упершись лбом в барную стойку, чтобы на него не смотреть, она лишь отмахивалась. Ее это даже насмешило. Она чувствовала себя королевой. Не хватало лишь пары белых перчаток — и она в шоколаде.
— А у вас, случайно, не найдется перчаток? — подняла она голову и, прищурившись, взглянула на мистера Симпатичного Бородача.
Он пожал плечами, но, исчезнув за стойкой, в следующее мгновение возник снова и протянул ей пару перчаток. Анна их надела. Они были не совсем такой длины, не такие белые да и не такие атласные, как она ожидала, — скорее трикотажные, — но это определенно были перчатки, а потому грех жаловаться. Так, теперь бы понять, зачем они ей понадобились. Может, у нее замерзли руки? В попытке вспомнить она снова опустила голову на стойку бара.
Через какое-то время начала накатывать сильная головная боль. Не отрывая правый висок от стойки, она пошевелила рукой в трикотажной перчатке, подзывая Симпатичного Бородача.
— Еще джина, — промямлила она и захихикала при мысли, доводилось ли когда-нибудь королеве говорить нечто подобное своим симпатичным бородатым лакеям во дворце.
Но было поздно — головная боль отравила все веселье, отрезвляя мысли, пробуждая сознание. Черт!