Накануне Кэмпион сказали, что кроме алого платья ничего нет. Теперь же его забрали, а ее облачили в легкое хлопковое платье рубашкой. Оно было свободное, бесформенное и, как она подозревала, заполыхает при первом же прикосновении пламени.
Тюремщикам казалось, что она в забытьи. С тех пор, как исчез Фрэнсис Лэпторн и она поняла — увы, слишком поздно, — что это был еще один из ее врагов, она потеряла всякую надежду.
Только один раз с тех пор она дала волю чувствам. Она получила письмо преподобного Перилли и страшно разрыдалась. Отчасти от радости, что Тоби жив, отчасти — из-за самой себя. Теперь уже не будет у них никаких зеленых лугов у ручья. Она умрет.
Тюремщики дали ей выплакаться. Они были смущены.
Но преподобный Верный До Гроба Херви смущен не был. Он будет сопровождать ее до эшафота и молиться о том, чтобы во время своего последнего путешествия она раскаялась. Из этого получился бы отличный сюжет! Он бы смог читать проповеди о том, как ведьма молила о прощении, как отдала себя на милость Господу и как он, Верный До Гроба Херви, вел ее к трону милостей. В камеру Кэмпион он вошел вместе с солдатами, которые должны были вести ее к костру, и сразу же начал проповедовать слово Господне прямо в лицо оцепеневшей, ничего не понимающей девушке.
Солдаты не были смущены. Один связал ей за спиной руки, затянув узлы так туго, что она вскрикнула. Другой захохотал: «Осторожно, Джимми! А то она тебя заколдует!»
Капитан рявкнул, чтобы они заткнулись. Ему было неловко выполнять свои обязанности, они его даже тяготили. Он считал закон священным, но не далее как вчера вечером он обедал со своими родителями у Кэлеба Хигбеда, и в ответ на вопрос о процессе адвокат рассмеялся: «Конечно же, все это чушь! Не существует никаких ведьм! Эта девушка вовсе не ведьма! Но раз закон утверждает, что ведьмы есть, значит, они есть! Отличная свинина!»
Хорошо, думал капитан, что хоть девушка ведет себя тихо. Казалось, и жизнь и чувства покинули ее. О прошедщем мрачном судилище напоминали лишь осунувшееся лицо, покрасневшие глаза да один-единственный быстрый взгляд, брошенный на него, в котором можно было прочитать весь ее ужас. Капитан, сожалея, что не подумал об этом перед тем, как ей связали руки, выступил вперед с кожаным мешочком в руках. На вид он казался тяжелым и был затянут длинной бечевкой. Капитан был смущен. Это не входило в его обязанности, но так посоветовал ему отец, и он обрадовался этой возможности.
— Миссис Скэммелл.
Глаза обратились на него. Она ничего не сказала. Она находилась будто где-то за много миль отсюда. Он подбросил мешочек в руках:
— Порох, миссис Скэммелл. Если вы сможете спрятать его под рубашкой, он обеспечит вам быстрый конец.
— Порох! — нахмурился Верный До Гроба. — Порох? Кто приказал, капитан?
— Никто, сэр. Так принято.
— Сомневаюсь, — запротестовал Верный До Гроба Херви. — Жертвы ведьмы не умирали скорой смертью, так почему же ей такая привилегия? Нет, капитан, нет. Заберите обратно. Она должна испытать всю тяжесть закона;
Он подступил к Кэмпион, дохнув ей в лицо запахом лука.
— «Ты взрастила злобу», женщина, и «пожинаешь неравенство». Покайся! Еще не поздно! Покайся!
Она не проронила ни слова даже тогда, когда солдаты подталкивали ее к двери и один из них поразвлекался ее грудью через хлопковое платье.
— Прекратить! — вспылил капитан. Девушка, казалось, ничего не замечала.
Колокол ударил один раз, возвещая миру, что прошла четверть часа. Капитан посмотрел на прекрасное, бледное лицо:
— Нам пора идти.
Она шла будто в забытьи. Ничего не слыша, ничего не видя, она пересекла тропинку, протоптанную архиепископом в траве на дворике. За ее спиной высоко в зарешеченном окне архиепископ перекрестил ее. Он знал, что однажды и он пойдет тем же путем навстречу смерти, которую аплодисментами встретят пуритане. Он проводил ее взглядом, пока она не скрылась под аркой, потом вернулся в свою тихую комнату.
Из толпы доносились нетерпеливые требования привести ведьму. Настроенные более добродушно указывали, что еще оставалось пятнадцать минут. Солдаты расчистили широкий проход от ворот Тауэра к хворосту. Этот проход удавалось удерживать свободным при помощи пик и жестоких пинков. Нескольких торговцев пустили в проход продавать пирожки, эль и гнилые фрукты, которые всегда хорошо расходились во время казни, — ими кидали в осужденного.
На расчищенном рядом с костром пространстве помощник палача махал руками, раздувая угольную жаровню. Над пылающими углями дрожал воздух. Рядом на земле лежали два смазанных смолой факела, при помощи которых потом и зажгут хворост. Кто-то попросил у палача огоньку на фартинг. Детина в кожаной куртке устало улыбнулся. Он привык к старым шуткам. В смерти для него не было ничего нового.
У подножия холма у самых ворот Тауэра раздались радостные крики, которые, распространяясь, переросли в рев. Она идет! Ребятишек взгромоздили на плечи отцам, люди привстали на цыпочки, вытянули шеи. Священники воздавали хвалу Господу.
Скоро, скоро должна была исполниться воля Господня.
Восторженные возгласы раздались потому, что открылись ворота Тауэра. Стоявшие в толпе ближе всего видели лошадь и телегу, на которой Кэмпион проделает свое последнее короткое путешествие. Она могла бы пройти и пешком, но это бы лишило толпу возможности лицезреть ведьму, поэтому, чтобы доставить ее к месту казни, солдаты выделили телегу, на которой в Тауэре возили навоз.
Кэмпион шла к телеге. Она смотрела сквозь распахнутые ворота и ощущала присутствие огромной толпы. Шум стоял страшный. Гул, рычание, крики толпы, оравшей и завывавшей от ненависти, подогреваемой служителями Господа. По этому шуму можно было подумать, что на нее нападает разъяренное животное, и впервые за весь день она испугалась предстоящей казни.
Воображение теперь стало ее проклятьем. Она боялась. Она внутренне содрогалась, представляя, как ее лижут первые языки пламени, как жарко становится лодыжкам, как вспыхивает платье, покрывается волдырями кожа, как вырывающиеся из ее груди вопли еще сильнее распаляют ненависть толпы. Она представила себе, как у нее горят волосы, и знала, что боль будет нестерпима, намного ужаснее, чем она могла вообразить, это будет ад на земле, за которым наконец-то последует мир на небесах. Она думала, что встретит там сэра Джорджа, представляла себе, как он со своей застенчивой улыбкой приветствует ее в раю, и гадала, существует ли такое райское счастье, чтобы забыть земную грусть. Ей не хотелось забывать Тоби.
Верный До Гроба Херви шипел ей в ухо:
— Разве доставит мне радость смерть злодея? Говорит Господь: «он не должен вернуться». Это Священное Писание, женщина, Священное писание! Покайся!
Она не обращала на него внимания. Без посторонней помощи она не могла забраться в телегу, но капитан стражников сам подсадил ее туда и держал за локоть, проходя по вонючим скользким доскам. Он привязал ее за шею к высоким вертикальным шестам, которые защищали возничего от обычного груза. Капитану хотелось ей что-нибудь сказать, но он не мог придумать ничего, что в данный момент имело бы для нее хоть какое-то значение. Вместо этого он просто улыбнулся.
Преподобный Верный До Гроба Херви пропихнулся к телеге сквозь солдат. Ему посоветовали идти сзади, а не ехать на телеге из-за того, что в приговоренную будут швырять всем подряд. Он прокричал Кэмпион голосом, тонувшем в шуме толпы и хохоте солдатни:
— Покайся, женщина! Грядет твоя смерть! Покайся!
Кэмпион сидела спиной к воротам Тауэра. Она услышала стук копыт позади, но не видела появившихся в арке четырех всадников. Их сапоги, куртки и оранжевые пояса были забрызганы грязью, будто они проделали неблизкий путь. Присутствие четырех незнакомых коней заставило отшатнуться в сторону запряженную в телегу лошадь, которая и так была насторожена из-за шума, и Кэмпион приняла рывок телеги за начало дороги к эшафоту. Наконец она заговорила. Глаза были закрыты, голос звучал громко и ясно в маленьком дворе.
— «Отче наш, сущий на небесах», — она собиралась прокричать это на костре, но гомон толпы доказал, что ее не расслышат. И все же ей хотелось объявить всем, что они сжигают невинную. — «Хлеб наш насущный дай нам на сей день!»
— Прекратить!
Голос был сильным, грубым и повелительным. Она решила не останавливаться. Она слышала, как Верный До Гроба что-то твердил про богохульство, однако продолжала молиться.
— «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». — Она собиралась с духом, готовясь твердо встретить волну ненависти. Капитан все еще был рядом с ней. «И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого, ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь».
— Аминь, — передразнил ее грубый голос.
Она открыла глаза и увидела сидящего верхом всадника, который протиснулся к телеге. Весь в коже и стали, он одной рукой в перчатке удерживал своего огромного коня, а другой ухватился за торчащий на телеге шест. Более зверского лица, чем то, что смотрело на нее, ей до сих пор не доводилось видеть. Борода стального цвета обрамляла широкий жестокий рот. Один глаз, окруженный морщинами, говорившими о среднем возрасте, будто передразнивал ее, а правый скрывала кожаная повязка. В этом человеке было что-то невообразимо жуткое и дикое, будто это — животное под названием человек, которое сама война выпустила на волю. Незнакомец легко подчинил себе весь двор.
— Вот это и есть ведьма? Капитан все еще находился в телеге.
— Да, сэр.
Бородач со шрамом пошарил в сумке и протянул капитану свиток:
— Это ордер на нее.
Капитан взял его, развернул, и Кэмпион увидела болтающуюся на короткой ленте огромную красную печать. Капитан был в растерянности.
— Вы полковник Хэррис, сэр?
— Нет, я король испанский. Кто, черт возьми, я, по-вашему, такой?
Капитан отступил перед этой дикой вспышкой. Он снова посмотрел на ордер:
— Кажется, здесь все в порядке, сэр.