– Неужели? Так много людей, особенно мужчины, все еще, знаете ли, как же это сказать…
– Скептично настроены?
– Да, они скептично настроены по отношению к альтернативным практикам лечения. Но я верю, что обоняние имеет огромное влияние на наше общее благополучие, и это самое недооцененное из всех чувств.
– Да.
– Я пытаюсь связать ароматерапию с другими областями: рефлексологией, кристаллогией, астрологией, нумерологией…
– Нумерологией?
– Да, суть в том, что вся наша жизнь управляется числами, которые являются частью вроде как общего космического плана.
– О, конечно.
– Это связано, понимаете, с вибрациями. Каждая цифра имеет свою космическую вибрацию.
– Как увлекательно.
В этот момент они оба гладили мою голову, их руки порой слегка касались. Предсказание равносильно защите. Я решил, что будет безопасней встать и обнюхать скамейку, но все еще оставался поблизости и слушал, что происходит.
– Да, – сказала Эмили. – Так и есть. И все обычно думают, что это для людей, которые глуповаты и увлечены Нью-Эйджем[4], не совсем в себе, но по правде это же Древность. Все началось миллионы лет назад, чуть позже динозавров, знаете, жил человек, который изобрел треугольник. Пи-как-его-там…
– Пифагор?
– Простите?
– Человек, который дал начало нумерологии – его звали Пифагор?
Последовала долгая пауза, во время которой я оглянулся проверить, где Фальстаф. Его нигде не было видно, а его запах затерялся среди запахов парка и ног Эмили.
– Не знаю, – сказала Эмили наконец. – Но, как бы то ни было, он первым понял, что можно многое сказать о человеке по его цифрам. Скажем, я родилась 7 июля 1975 года, то есть у меня три «семерки» в личной схеме. А число «семь» обладает разными ясновидческими качествами, и это так мне подходит, ведь я все время думаю о всякой всячине, о которой думают другие люди.
Я ощутил, что Адаму стало неуютно, возможно, он беспокоился, что Эмили сможет понять, что он думал в этот момент, когда смотрел в ее большие таксячьи глаза.
– А вы когда родились? – спросила она.
– О, в 1963, – ответил он. – Год, когда был изобретен половой акт[5].
– Не поняла?
– Забудьте. Это из стихотворения. Я преподаю английский. Не важно, я родился 3 июня 1963 года.
Челюсть Эмили упала так низко, что на пугающую секунду показалось, будто она проглотит Адама целиком.
Ее рука сжала его предплечье.
– Нет! Вы шутите!
– Нет. Хм, нет. Боюсь, что нет, это мой день рождения. Третьего – шестого – шестьдесят третьего.
– Но это невероятно! Три. Шесть. Шесть. Три. Боже! Вы знаете, я почувствовала это вчера. Просто сидя рядом с вами – от вас шла такая сильная космическая энергия. Такое редко бывает. Ух ты! Боже! Дайте подумать, так, ладно, у вас «три», ага, это значит творчество и независимость. Вам нравятся языки, у вас богатое воображение и вроде как дух свободы. Но есть и «шестерка». Ух ты, это очень странно. Видите ли, «шесть» и «три» – противоположности. «Шесть» означает долг, ответственность, заботу, семью, такие вещи. Ух ты! Внутри вас существует сильное напряжение: между ответственностью и верой в то, что вам кажется правильным, и силой, которая желает быть дикой и следовать инстинктам. Боже, знаете, я это чувствую. У вас такая аура…
Эмили была права. В нем существовал какой-то конфликт, и эта битва отражалась на его лице. Долг, Адам. Помни про свой долг.
нюхни
Так, подумал я. Пора и честь знать. Я должен был что-то сделать. Я должен был предотвратить их сближение. Но как только я решил залаять, меня прервали.
– Так-так, буйнохвост. Так-так.
Я обернулся и увидел, что Фальстаф обнюхивает мой зад.
– Меня зовут Принц.
– Прости, буйнохвост, без обид. – Фальстаф вынул свой нос из моей задницы и подошел ко мне спереди. Он был толще и уродливей, чем я помнил. А еще старше – с белыми усами и бородой. – Тебе понравился вчера мой трюк, верно? Когда я выбрался из ошейника. Это просто. Поворот шеи влево, вот так, медленно сдаешь головой назад и вылезаешь. Все просто. Это хороший трюк. Может однажды пригодиться.
– Очень сомневаюсь.
– Ну конечно, буйнохвост. Конечно, сомневаешься. Ты же лабрадор, верно? Лабрадор, а? Вырывать поводки из рук не твое дело, так? Но ничего. Ничего. Сопротивляйся спрингерам. Но видишь ли, я лишь наполовину спрингер, так-то. Во мне нет верности породе. Ни капли. Или этих верностей так много, что они друг друга отменяют. Все собачье царство в моей крови, буйнохвост, это правда. Во мне где-то есть даже лабрадор. Да, моя пра-пра-прабабушка с маминой стороны была лабрадором, так считается. Не важно, буйнохвост, хватит обо мне, давай пройдемся. – Он махнул в сторону дальней части парка.
Я засомневался. Адам и Эмили все еще разговаривали. Или, точнее, Эмили все еще говорила, пока Адам сидел завороженный, неспособный отвести взгляд от этого фейерверка.
– Сомневаюсь, что мне стоит идти, – сказал я. – Думаю, я подожду здесь.
Фальстаф не принимал отказа:
– Мне нужно тебе кое-что сказать, старина буйнохвост.
– Сказать мне?
– Насчет моей хозяйки, – он указал носом на Эмили. – Но если тебе не интересно…
Он потрусил мимо дубов к компостной куче мусора в задней части парка. Я желал узнать больше об Эмили, и у меня не было иного выбора, кроме как последовать за ним.
– Ты тут нюхал прежде? – спросил он, уткнувшись головой в рыхлую кучу земли и листьев. Странно, что я никогда прежде не нюхал эту кучу, хотя и пробегал мимо компоста тысячу раз.
– Насчет Эмили…
Он поднял голову от кучи, лист свисал с его уха:
– Классная дурь, буйнохвост. Отличная дурь. Нюхни.
Теперь я стоял перед дилеммой. Видите ли, нюхание ради удовольствия никогда не одобрялось среди лабрадоров после учений Гуру Оскара.
Конечно, мы нюхаем постоянно. Но только следы. Мы нюхаем из чувства долга, чтобы добыть информацию. И всегда держим голову над землей. Для нюхания ради удовольствия, напротив, требуется полностью поместить нос или даже всю голову в вонючую кучу, как эта, которую мне предложили. Это самый насыщенный опыт нюхания из всех возможных, и он не имеет иного назначения кроме как словить кайф. Как отдельно отмечено в Пакте, нюхание ради удовольствия давно считалось безответственным и даже опасным. Конечно, некоторые собаки в парке проводят все время с носом у земли, а остальную часть дня пренебрегают долгом перед Семьей, который когда-то чувствовали.
Но тут дело обстояло иначе. Если Адам и Эмили будут видеться каждый вечер, я должен постараться извлечь из Фальстафа как можно больше информации. А для этого нужно подружиться с ним. Иными словами, я должен присоединиться к его занятиям, даже если они идут вразрез с моим лабрадорьим стилем жизни.
Осторожно мой нос зарылся в грязь и листья. Я пытался игнорировать Фальстафа, который хихикал над моей тактикой, и постарался задержать дыхание. Если я не нюхну, ничего плохого не случится. Но я не смог сдерживать дыхание долго.
Когда я вдохнул, дикий и пьянящий коктейль запахов настиг меня. Насыщенный запах земли, лиственного сока, крови червей, беличьего дерьма. Я различал каждый запах, но никогда прежде не ощущал ни один из них с такой силой. Время остановилось или пошло наперекосяк. Все мое тело растворилось в воздухе. Я не чувствовал лап.
Не знаю, как долго я был под действием этого запаха, но пока я его чувствовал, все остальное потеряло смысл. Все мои заботы, опасения и обязанности мгновенно испарились. Адам и Эмили. Кейт. Бабушка Маргарет. Кому какое дело? Что плохого может случиться?
Запахи превратились в круги в моей голове, красные и золотые.
Я парил. Довольный.
Фальстаф сказал что-то, но я не понял. Слова потеряли смысл. Мое сердце трепетало.
Наконец я вынул голову и встряхнул с себя грязь и листья.
– Как тебе, а, буйнохвост?
– Хорошо, – ответил я, бредя. – Хорошие запахи. – Я чихнул, вызвав новое хихиканье Фальстафа.
– Ну и ну, буйнохвост. Ну и ну. Никогда не думал, что в тебе это есть.
Чувства медленно возвращались ко мне:
– Насчет Эмили. Ты сказал… сказал, что тебе есть чем поделиться.
Фальстаф посмотрел прямо на меня. Впервые. Он был совершенно серьезен.
– Ладно, ладно. Я скажу правду. – Он помолчал для пущего эффекта. – Она уводит людей из семьи. И она захочет забрать твоего хозяина, я знаю. Я вижу. Она захочет его себе.
Хотя моя голова еще была затуманена, боль, которую я ощутил, была остра и реальна. Последовательность разрозненных образов Семьи промелькнула в моей голове, и соответствующие запахи вернулись. Адам и Кейт медленно танцуют в прошлое Рождество. Адам и Хэл борются на руках за кухонным столом. Хэл и Шарлотта дерутся за пульт телевизора.
Единственная мысль: «Семью нужно защитить».
– Кого, – спросил я наконец. – Кого она забирает?
Фальстаф вздохнул, очевидно жалея, что сказал мне.
– В последний раз Саймона, моего хозяина. Два года назад у него была жена, они пытались завести ребенка, но появилась Эмили. У него было много денег, буйнохвост, много. Она еще не говорила о нем… Но как бы то ни было, буйнохвост, это не важно, верно? Не важно. Только подумай, может так оказаться, что мы будем жить вместе. Это будет бунт, буйнохвост. Бунт. Брось, расслабься. Нюхни еще.
Волна тошноты поднялась во мне, и я уставился на кучу пустым взглядом. Я знал довольно.
– Мне пора. Извини, это мой долг.
Фальстаф вновь вздохнул, на этот раз разочарованно. Он неверно оценил мою реакцию.
– Долг-шмолг, брось, буйнохвост. Мне не стоило тебе говорить. Ты ничего не сможешь сделать. Чему быть, того не миновать. Не будь таким, ну, таким лабрадором, а? Брось. Расслабься.
– Извини.
Когда я трусил назад к скамейке, мой мозг был готов взорваться. В голове царил хаос. Я видел Эмили и Адама на скамейке, еще ближе друг к другу, чем прежде, и рыгнул. Меня вот-вот могло вырвать. О чем они говорят? Неужели Адам был готов рискнуть Семьей? Чем это все закончится?