И все же теперь первое, что я вспоминаю, – не Адама. И не Эмили. А сам парк. Запах жженой травы, разбитых клумб, пластиковых пакетов, летящих по воздуху. И хотя было почти так же поздно, как обычно, не становилось ни холоднее, ни темнее. Это было то опасное время года, когда ночь почти полностью исчезает, превращая все привычное в хаос.
Конечно, жирный Фальстаф был в своей стихии, пыхтя по парку с маниакальной скоростью. Бегал, поворачивался, менял направление как только мог. Впервые его было легко избежать. Он двигался слишком быстро, чтобы хоть что-то заметить – им управляли те же беспутные летние силы, которые раздували пластиковые пакеты в воздухе.
Те же силы удерживали Эмили от сидения на скамейке, они подталкивали ее на тропинку. Когда Адам присоединился к ней, они не заговорили. Они просто продолжили шагать, потерянные в одной мысли.
Я взглянул на Адама, вдохнул его запах и понял, что он думает. Он думал опасные мысли. Он думал о том, каково это – начать заново, оторваться от стаи и бегать на свободе. Он думал, каково будет заниматься сексом с Эмили. Но больше всего он думал о неизвестности. Потому что прежде именно неизвестность мешала ему предать семью, а теперь он хотел не знать. Он хотел избежать предсказуемой монотонности своего существования, хотя бы на мгновение. Когда он думал о Кейт и ее вечных попытках всем командовать, содержать все в порядке и чистоте, он хотел, чтобы все было иначе. Он желал хаоса. Он хотел разрушать. Но он не знал, хватит ли у него отваги.
И тогда, заметив мой нос, тыкающийся ему в колено, Адам пережил момент ясности. Казалось, он думал: буду ли я и впрямь счастлив? Окажется ли новое начало лучше? Уйти легко, но счастье? Его будет гораздо трудней достичь.
Но, как я сказал, сопротивлялся он слабо.
Когда они были у дубов, вне обзора, Эмили остановилась и улыбнулась.
– Поцелуй меня, – сказала она.
Адам притворился, что не понимает.
– Я хочу, чтобы ты поцеловал меня.
На этот раз у него не было выбора. Она наклонилась вперед и поцеловала его, прижимая к стволу дерева. Я залаял, прыгнул, делал все, чтобы остановить их, но ничего не помогало. Они были в своем мире.
Затем, когда у Адама появилась возможность выбора, он начал делать неверные шаги. Он схватил ее грудь, он толкнул ее руку к себе в пах. Он продолжал целовать ее, уходя от губ и двигаясь к шее.
– Трахни меня, – сказала она.
И снова Адам сделал вид, что не понимает.
– Трахни меня.
Они боролись с одеждой, боролись друг с другом. Они перемещались, теперь Эмили была прижата к дереву. Адам спустил брюки, и те упали, остановившись у колен. Эмили задрала юбку. Он вошел в нее, а его пальцы сжимали ее безволосую кожу.
Но все закончилось, не успев начаться.
– Извини, – сказал Адам после нескольких коротких толчков. Теперь Эмили притворилась, что не понимает. – Извини. – После чего он вышел, убрал пенис, вытер руку о дерево и натянул штаны.
Было еще светло.
День, казалось, никогда не кончится.
шарлотта
Больше ничего не было сказано.
Нечего было говорить.
Мы покинули Эмили, покинули парк с еще одной тайной, которую придется скрывать. Мы шли домой и, пока мы шли, я знал, что случится что-то плохое. Что-то, что окажется еще хуже.
Дом выглядел иначе снаружи. В каком смысле иначе, я не могу объяснить. Просто иначе. Свет в ванной горел, но дело было не в этом. Мудрость, возможно. Да, вот что. Дом выглядел так, будто он узнал что-то с тех пор, как мы его оставили, и эта новая мудрость будто бы кричала о себе на улице.
Адам открыл калитку, устало толкнул ее вперед. Его взгляд был пуст, а запах секса – все еще на ладони.
Пока он поворачивал ключ, я нюхал под дверью. Инстинктивно я начал лаять. Дверь открылась, я побежал наверх, в комнату Шарлотты. Никого не было.
Окно было открыто, занавеска колыхалась на ветру. Я вынюхивал Шарлотту, и нос привел меня в ванную.
Я толкнул головой дверь, но она была закрыта. Я пытался дать ей понять, что я тут, скребя лапами по двери. Ни звука.
Адам был еще внизу, не сознавал моего беспокойства. Я начал лаять. Долгим лаем, лаем «что-то-не-так». И чтобы он меня точно услышал, я протиснулся головой в деревянную балюстраду лестницы, выходящую в коридор.
– В чем дело, малыш? – спросил он, высовываясь из зала.
Я продолжал. Гав, гав, гав.
На полпути наверх он почувствовал, что что-то не так, и ускорил шаг.
– Шарлотта!
Нет ответа.
– Шарлотта!
Он дернул дверь ванной.
– Шарлотта!
Закрыто.
– Шарлотта!
Он задействовал против двери свой вес.
– Шарлотта! Открой дверь!
Он попробовал еще раз, сильнее. На этот раз дверь открылась.
– О, боже! Шарлотта!
Время замерло.
Она лежала на полу, недвижимая. Таблетки повсюду. Ее лицо на ковре было измазано слюной и рвотой.
Время пошло заново.
Адам упал на колени, нащупал на шее пульс, проверил ее глаза, шлепнул ее по лицу ладонью. Ладонью, которую он вытирал о дерево. Ответа не было. Она была жива, но запахи жизни быстро угасали.
Он поднялся и промчался мимо меня, ударив меня по голове коленом. Голова моя закружилась. Он вызвал скорую по телефону наверху.
Я делал, что мог. Вылизал ей лицо. Дал ей обещание.
Я всегда буду присматривать за тобой, Шарлотта. Обещаю, ты никогда не захочешь это повторить.
Но она меня не слышала. Конечно, не слышала. Хотя обещание это не отменяет.
Адам вернулся в ванную, положил обмякшее тело дочери на свое колено.
– О, прошу, Лотти, прошу. Ну же, малышка, давай. – Он бережно потряс ее, и ее рот открылся.
Я не знал, что делать, поэтому продолжил говорить с ней, тихо, по-собачьи. Я рассказал, как много она значит для всех, хотя они не всегда это показывают. Я сказал ей, что однажды она станет счастливой, уверенной в себе женщиной. Сказал, что я ее подвел, но это больше никогда не повторится.
Когда я закончил, рядом уже была фельдшер скорой, одетая в зеленое и пахнущая смертью, задавала вопросы, на которые не было ответов.
– Сколько она приняла?
– Когда она их приняла?
– Она глотала рвоту?
Шарлотте на лицо что-то надели. Адам плакал, идя с ней к скорой. По пути он велел бабушке Маргарет ждать здесь и сказать Хэлу и Кейт, что случилось. Бабушка Маргарет тоже плакала.
Когда скорая уехала, я пошел в комнату Шарлотты, забрался на ее постель, как она всегда позволяла, и вдыхал ее запах, пытаясь удержать ее рядом с собой, чтобы воздух с улицы из открытого окна не забрал ее.
С этого момента, поклялся я себе, все будет иначе.
С этого момента больше ничего плохого не случится.
батарея
Лапсанг спала, пока все это происходило. Она проснулась, лишь когда Шарлотту уносили в карету скорой помощи.
– Где Шарлотта? – спросила она сонно, войдя в комнату.
– Ее тут нет.
Лапсанг замерла, поняв мой тон:
– Где она?
– В больнице. Она пыталась убить себя.
Ее хвост вздрогнул в ужасе:
– Она… с ней все будет хорошо?
– Не знаю.
Лапсанг ничего больше не сказала. Она только взглянула на кровать, будто впервые в нашей взаимной истории собралась прыгнуть и присоединиться ко мне.
Но не стала. Вместо этого она развернулась и медленно подошла к краю ковра возле холодной железной батареи. Там было прохладнее.
суперпес
С Шарлоттой все было хорошо.
Не совсем хорошо, но сносно. Она была жива, это главное.
Адам чувствовал себя ужасно.
Конечно, только я знал, почему он в действительности чувствует себя так ужасно. Все остальные считали, это из-за того, как он обращался с Шарлоттой. Не потому, что задержался в парке с Эмили.
Он знал, что следует быть осторожным, держать безопасную дистанцию, и, конечно, я тоже, хотя соблазн вынюхать информацию был силен. Я понял, что должен полагаться на другие чувства.
Если честно, выглядела она плохо. Лицо было бледным, как будто она накрасилась, хотя Адам не сказал, что она похожа на Смерть. Ее голос изменился. В нем был надлом, словно ее прежний голос непоправимо поврежден случившимся.
– Не знаю, почему я это сделала.
Адам запах чувством облегчения, когда она это сказала, словно думал, что все сводилось к нему. Конечно, это было не так. Это было не из-за кого-то из них. Серьезно. Все сводилось ко мне. Такие вещи не должны случаться. Не в Семьях, за которыми присматривают лабрадоры.
Но я не мог понять одного.
Я старался изо всех сил. Я всегда действовал в рамках Пакта. Ну, ладно, почти всегда. И помните, я стал другом Фальстафу, только чтобы добыть информацию. Я посвящал каждую минуту каждого дня безопасности Семьи. Используя тайные лабрадорьи трюки и особый дар. Я не сбился с пути, даже когда мы обнаружили труп Джойс. Я всегда помнил, что наши хозяева-люди стоят на первом месте. И все же где-то я прокололся. Я явно сделал что-то не так.
Но потом, когда дела пошли на лад, я начал переоценивать ситуацию. Возможно, я слишком строг к себе. В конце концов, Семья еще вместе. Шарлотта еще тут. По сути, если подумать, я спас ей жизнь.
Именно так на это смотрели окружающие.
– Именно Принц, знаешь, понял все первым, – сказал Адам Хэлу, когда Шарлотта и Кейт вышли из комнаты.
Хэл ничего не ответил. Он лишь погладил меня по голове. Медленными, осторожными движениями – не как обычно, когда он запускал пальцы в мою шерсть и слегка тряс голову.
– Мы живем с суперпсом, – добавил Адам, подняв брови, надеясь, что Хэл заговорит. Но он все равно ничего не сказал.
Возможно, он пытался понять, что это значит. Как он должен действовать. Или, может, он начинал думать как я. Что разговоры не всегда помогают. Что порой нужно помолчать, чтобы все наконец исправилось. Или стало как раньше.
Через пару дней после того, как Шарлотта вернулась домой живой, все еще было шатко, и Адам с Кейт явно не знали, как справиться с ситуацией. Адам думал, что они должны тщательно наблюдать за Шарлоттой, а Кейт считала, что именно из-за этого все и случилось.