Семью еще можно спасти.
– Когда?
– Что «когда»? – прохрипел он.
– Когда Саймон собирается сказать Адаму о Шарлотте?
Фальстаф все еще боролся. За воздух, в основном. Но также и с собой, со своим спрингерским характером. С одной стороны был Фальстаф, который ныряет головой в вонючую кучу, а с другой – тот, кто говорит правду, и он не знал, как себя вести. Я вспомнил, что однажды он мне сказал: «Все собачье царство в моей крови». И словно все собачье царство теперь вовлеклось в микровойну в этом жирном старом потном тельце.
– Не знаю, буйнохвост. Правда, не знаю.
Я знал, что это ложь, так что разыграл последнюю карту.
– Шарлотта позволяет мне лежать на ее постели часами. Она единственная, кто разрешает мне это. Она говорит мне всякое. Она единственная понимает. Она не знает о Пакте и подробностях моей миссии, но она знает, зачем я здесь. И когда что-то идет не так, она смотрит на меня, и я знаю, о чем она думает. Она думает: почему я не помогаю, почему я позволяю этому случиться? – Я видел, что он колеблется, и надавил еще. – И я знаю, что если бы ты был со мной, ты помог бы мне, и она перестала бы задавать эти вопросы.
Фальстаф, все еще тяжело дыша, с болью зажмурился. Он выглядел так, словно я оторвал ему лапу.
– Ладно-ладно-ладно, – сдался он. – Ты меня поймал. Чертова лабрадорья кровь, она ослабляет силу воли. Он говорил… говорил, что скажет в следующий раз, когда увидит его. Говорил, ему не терпится увидеть его лицо. А потом… потом он сказал что-то странное.
– Что странное?
– Сказал, он, возможно, ослабит хватку и упадет. Я не понял, что он имел в виду.
Все мое тело онемело. Ослабит хватку.
– Скоростной спуск, он собирается сказать ему на полпути, когда они будут спускаться с утеса.
Фальстаф повернулся ко мне, обнюхал меня, чтобы понять, что я чувствую. Он отпрянул, обеспокоенный.
– Что ты собираешься делать?
Я уже трусил назад к Адаму, когда ответил:
– Я собираюсь защитить Семью.
– Но что это значит?
Я бежал, думая о Шарлотте, лежавшей на полу ванной, и оставил вопрос Фальстафа без ответа – он так и повис в воздухе.
приключение
Два дня спустя Саймон, враг, гладил меня по голове, сидя в гостиной Семьи. Мне потребовалась вся лабрадорья выдержка, чтобы не повернуться и не цапнуть его за руку.
Адам был там же, конечно. И Кейт. Хэл и Шарлотта уехали в город, как обычно в субботнее утро. Бабушки Маргарет тоже не было, хотя ее тысяча запахов все еще наполняла комнату.
– Что мне нужно? – спросил Адам, пытаясь скрыть тревогу.
– Захвати только самого себя, – объявил Саймон. Он пялился на грудь Кейт, пока говорил. – Все снаряжение у меня в машине. О, разве что у тебя есть пара прогулочных ботинок.
– Прогулочные ботинки, точно, – Адам зевнул, с ним это случалось, когда он нервничал, и отправился наверх.
Кейт и Саймон остались одни. Саймон улыбался, уже не смотрел ей на грудь, но еще гладил меня по голове.
– Как, думаешь, он это воспримет? – спросил он ее.
– Воспримет что? – прошептала Кейт, одновременно гневаясь и пугаясь.
– Новость. Про нас.
– Нет никаких нас, Саймон, и ты это знаешь. – И по тому, как она это сказала, и как Саймон ответил, я знал, что это правда. По крайней мере, ее правда.
– Пусть так, но это все равно новость.
– Прошу, я твержу тебе уже всю неделю: сейчас не лучшее время. Если ты заботишься о Шарлотте, если заботишься обо мне, ты подождешь.
Наверху зазвонил телефон.
– Я отвечу, – крикнул Адам с лестницы. Саймон ждал, чтобы убедиться, что звонят не Кейт, его рука тихо лежала на моей шее. Звонили не ей, и он продолжил говорить.
– Слушай, Кейт. Тебе от этого не уйти.
– Уйду, ведь ты же ушел. И почему ты так говоришь? Это реальная жизнь, Саймон. Это не игра… – Но затем она осеклась, возможно, осознав, что разговаривает как он. Полагаю, человечья проблема в том, что люди все повторяют по много раз. Каждая ситуация – это отголосок предыдущей. Даже серьезные ситуации вроде этой. Исход уже очерчен. И преимущество собак в том, что мы знаем, когда заткнуться. Мы знаем, когда взять себя в лапы.
– Ты устала, Кейт. Ты устала от всего этого. – Он критически оглядел комнату. – Это не ты. Хватит себя обманывать.
Она посмотрела на него и на мгновение ее лицо смягчилось.
– Я горжусь своей жизнью и своей семьей. Я много трудилась ради всего этого, и не дам тебе это забрать.
Голос Адама был слышен наверху: он говорил по телефону, но слов было не разобрать. Саймон взглянул на потолок, в то самое место, где стоял Адам, и затем снова повернулся к Кейт.
– Я люблю тебя, – сказал он с намеренной угрозой.
– Ну так оставь нас тогда. Потому что это и есть любовь: способность отступить.
Напряжение в воздухе нарастало. Саймон наслаждался каждым мгновением, черпая силы из опасности, словно он уже шагал с края утеса.
– Неправда, Кейт. Неправда. Вообще-то наоборот. Любовь это неспособность отступить. Любовь – это не давать себя останавливать. – Несмотря на его слова, любовью от него не пахло. Только жадностью. И страхом.
– Мы совершили ошибку. Мы оба. Это была одна ночь, много лет назад. Мы были пьяны. Мы сделали, что сделали, и на этом все закончилось.
– Ты кое в чем не права, Кейт. Ничего не закончилось. Шарлотта не исчезла, верно? И мои чувства к тебе не исчезли. И ты все так же несчастна, как и в ту ночь, когда Адам решил поехать смотреть ту глупую постановку, которая ему вроде как нравилась, от школьного драмкружка, или что там это было – как долго он отсутствовал? – два часа, сразу после того как ты узнала, что потеряла работу. Неудивительно, что ты позвонила мне. – Он откинулся назад. – Видишь ли, у меня есть ощущение, что Адам нисколечко не изменился, как и ты. Скажи мне, что изменилось? Ну, давай.
– Саймон, прошу. Зачем ты это делаешь?
– Мы бы славно жили вместе, Кейт. Это было бы приключение. Это было бы захватывающе. И что бы ты ни думала, я стал бы хорошим отцом для Шарлотты.
– А как же Хэл?
– А, так ты привыкаешь к этой мысли.
– Я не привыкаю. – Кейт остановилась. Она готова была расплакаться. Саймон все еще гладил меня по голове. Но теперь сильнее, так что кожа над моими глазами оттягивалась. Я ушел от него к Кейт. Она снова заговорила. Я не услышал первую часть фразы, потому что моя голова кружилась. Услышал только окончание:
– …ты не знаешь, каково это – растить детей и поддерживать их безопасность.
– Я знаю, что делает тебя счастливой. Это дает мне преимущество перед Адамом.
Кейт дернулась от его слов, и наступило молчание. Молчание было определенно на стороне Саймона, и похоже, они оба это понимали. Каждый предмет в комнате бледнел и терял запах.
На мгновение, которое, казалось, длилось вечно, все было кончено.
Саймон победил.
Я абсолютно никак не мог заглушить этот тошнотворно сладкий запах победы. Кейт, обычно такая собранная, контролирующая все вокруг, понимающая тайные законы Семьи лучше любого человека из всех, что я знаю, которая любит убирать все, что ей не нравится, теперь совершенно лишилась сил. Как и я.
Наконец, прикрыв глаза, она сказала:
– Все, что ты сделал, это заставил меня понять, как много для меня значит моя семья.
Наверху голос Адама замолк. Телефонный разговор был окончен.
Саймон улыбнулся.
– О, да, твоя семья.
Теперь оба, Саймон и Кейт, смотрели вверх, следя за шагами Адама, пока он пересекал потолок.
– Прошу, Саймон, – сказала Кейт голосом, который одновременно казался тише и громче, чем раньше. – Мы ответственные взрослые, а не влюбленные подростки, ведущие себя как в мыльной опере. Просто пойми, мне жаль, но пожалуйста, не знаю, подожди немного. Прошу. Я поговорю с Адамом, правда, но дай мне это сказать. Тебе не поможет, если ты скажешь ему – ты лишь потеряешь нас обоих.
Саймон откинулся на софе, руки за головой: он изучал Кейт. Когда наверху лестницы послышались шаги, он снова заговорил.
– Ты очень красивая женщина, Кейт. Самая красивая, на мой взгляд. Но опять-таки, ты всегда такой была.
Кейт уставилась в Саймону прямо в глаза, отчаянно ища то, чего там не было. Сомневаюсь, что она когда-либо еще в своей жизни выглядела так жалко, настолько нуждающейся в помощи. Я подошел и лизнул ей руки – тщетный, но инстинктивный жест.
Дверь открылась, появился Адам. Помятый. Как обвислый бладхаунд. Начиная с хмурого лба и заканчивая одеждой для прогулок, которая была велика ему на размер, он выглядел именно так. Словно из него сдули воздух.
Он изучил сцену: Саймон, разглаженный, откинувшийся на спинку дивана, Кейт, в кресле напротив, наклонившаяся вперед. Где-то глубоко-глубоко в душе он мог почувствовать, что что-то не так. Но это чувство явно было слишком надежно погребено в нем, чтобы он мог действовать в соответствии с ним.
– Ладно, я готов, – объявил он нам.
Кейт, все еще не глядя на Адама, сделала последнюю отчаянную попытку с Саймоном.
– Прошу, – прошептала она лишь губами. – Не надо.
Саймон подмигнул в ответ, встал и сказал Адаму:
– Вижу. Вижу.
На одну жуткую секунду показалось, что меня забудут. Будто Адам останется без защиты. Я встал и подошел к нему, тычась в колени носом.
– Да, Принц, хорошо. Только возьму твой поводок.
Кейт все еще сидела в гостиной, уставившись в пространство, которое занимал Саймон на софе. Словно она пыталась вызвать какую-то потустороннюю силу, чтобы сохранить все как есть, заморозить время. Но когда Адам пристегнул мой поводок, она поняла, что это не поможет. Она ничего не могла сделать или сказать, чтобы помешать Адаму и Саймону выйти из дома. Или, если и было что-то, она не могла это помыслить. Голос Адама прервал ход ее мыслей.
– Это Шарлотта звонила. Сказала, что вернется в три.