Когда секретарь, глуповато улыбаясь, прочитал очередную сплетню о загулах Распутина, статский советник поморщился. Тоже, герой светской хроники! Грязный полуграмотный мужик, одним своим присутствием марающий высочайшую фамилию. Однако же государь его терпит. Правда, на удалении… Кто знает, может, потому император и проводит столько времени в Могилеве, в своей Ставке, чтобы как можно реже иметь возможность видеть мерзкого старца… Хотя какой старец, прости господи – юродивый, полста лет не стукнуло. Тьфу!
Ага, вот снова светская новость о господине Самсонове! Нынче «Петроградская газета» пишет, на последней странице, где сплетни. Экий ферт, однако… Даже вот его, Зацепина, дочери шепчутся о том, как повезло Лизавете Потемкиной – такой завидный жених, настоящий сибирский медведь, раскатывает по Петрограду на личном моторе, четырехместный «бенц», шутка ли? А ведь без роду-племени, хотя уважения достоин: не промотал Кирилл Самсонов отцовское состояние, а приумножил. И за достаточно короткое время. По слухам, эти Самсоновы в Енисейской губернии и раньше крепко стояли. А с тех пор как Кирилл Прохорович приложил усилия к тому, чтобы в его родном Красноярске запустили водопровод, этот город, говорят, на Самсонова чуть не молится.
Правда, неглупый молодой человек! Тридцать лет всего, но уже не только в Сибири знан – Петроград понемногу покоряет. Развернул дела, особенно – за несколько последних лет, получает подряды на военные заказы. Вот оно: кому война, кому мать родна. Теперь жениться решил, облагородиться, так сказать. Сделал предложение не кому-нибудь: Лизавета Потемкина – из тех самых Потемкиных, правда, ветвь не самая удачная, семья на грани разорения, род может оборваться. По сути, считал Зацепин, этот ферт Самсонов девушку спасает от неуклонного падения в нищету, а она взамен готова дать сибирскому медведю истинно дворянской крови. Так что статский советник с супругой соглашался: любовью здесь не пахнет, чистый мезальянс.
Ну, да ладно. Дослушав прочую подборку новостей, Петр Нилович допил кофе, дал поручения секретарю, велел вызвать коляску к парадному и стал собираться на службу. Уходя, уже в дверях поцеловал пухлую руку жены, полушутя погрозил пальцем дочерям, тоже традиционно выбежавшим провожать папеньку. Пообещал быть к ужину, на сегодня к ним званы важные персоны с супругами. Застегнул пальто из верблюжьей шерсти и вышел из дому.
Март только вступал в свои права. В северном городе он был особо неприятен и жесток. Морозы сменила противная слякоть, калоши чавкали по грязи, холодный ветер бросил в лицо горсть дождевых капель. Подняв воротник пальто, Зацепин направился через двор к воротам, у которых привычно стоял дворник Кузьмич, одетый как всегда: мешковатые штаны заправлены в сапоги, длинная серая форменная тужурка, поверх нее – фартук, край которого доходил почти до голенищ, фуражка и метла. Кузьмич старательно мел двор, стоя к статскому советнику боком, и эта картина тоже была Зацепину привычна: козырек фуражки скрывал верхнюю половину лица, борода – нижнюю.
К поребрику тротуара по ту сторону ворот уже подкатил экипаж.
Дворник, приметив господина, прислонил метлу к воротам и с суетливой услужливостью кинулся открывать их, пропуская барина.
– Доброго здоровья, господин Зацепин! – сказал он при этом.
– Да-да, здравствуй, Кузьмич, – пробормотал товарищ министра, занятый своими мыслями, и привычно полез в жилетный карман, собираясь одарить дворника пятаком.
Нащупал монету. Вынул.
Протянул Кузьмичу, взглянув при этом ему в лицо.
Так и не понял, что именно не понравилось ему: выражение этого лица или то, что бородач в картузе у ворот почему-то выглядит моложе того Кузьмича, которого Зацепин привык видеть. Даже открыл рот, собираясь что-то спросить.
Не успел.
Дворник отступил назад, в движении вынимая из нашитого спереди на фартук кармана револьвер. Стрелял не в грудь, поднял руку так, чтобы дуло нацелилось на открытый в недоумении рот Петра Ниловича, нажал спуск.
Вторую пулю убийца послал уже в грудь падающего на весеннюю грязь Зацепина. Затем повернулся на каблуках, наставив дуло уже на возницу, восседавшего на козлах. Тот с криком поднял руки. Убийца сделал жест рукой, и возница понял: спрыгнул с козел, послушно улегся на мостовую лицом вниз.
Вопреки ожиданиям, убийца не стал забирать себе экипаж. Вышел из ворот, не оглядываясь. Проходя мимо экипажа, кинул на тротуар картуз, фартук, отцепил и швырнул под копыта лошади бутафорскую бороду. Только тогда спрятал пистолет в карман штанов, ускорил движение. Почти сразу из-за поворота выкатила пролетка. У человека, сидевшего на козлах, козырек фуражки тоже был натянут на глаза.
Убийца вскочил в пролетку на ходу. И скрылся с глаз перепуганных свидетелей убийства под отдаленную трель полицейских свистков.
– Пишут одно и то же, – Антон Кречет раздраженно отбросил купленный у мальчишки на улице всего десять минут назад свежий номер «Русского слова». – Ишь, выкрикивает: новые подробности убийства монархиста Зацепина! Он хоть знает, что означает это вот самое слово?
– Убийство? – спокойно поинтересовался Алексей Берсенев, жестом отсылая подоспевшего официанта и сам беря графин с коньяком.
– Да нет, брат Алешка! – Кречет был заметно заведен. – Как раз значение слова «убийство» у нас в Петрограде сегодня знают очень хорошо! Мальчишка выкрикивает слово «монархист» слишком уж легко. Не вкладывает в него ровно никакого смысла.
– Кречет, я ведь тебе уже не раз говорил: тот смысл, о котором ты так печешься, там, в окопах, уже давно потерян. Да и сами монархисты не в чести. Как, впрочем, и монарх…
– Э-э, ты полегче с языком-то! – предупредил поручик Кречет.
Однако сделал это скорее машинально, беззлобно, чем искренне собирался вызвать на дуэль поручика Берсенева за оскорбление императорской фамилии. Во-первых, они были лучшими друзьями. А во-вторых, Кречет все же делал скидку на то, что его друг не так давно вернулся с фронта. Где, как он догадывался, царят совсем другие настроения. Выразителем которых его друг и являлся.
Правую руку Алексей уже снял с перевязи. Она еще побаливала, ранение оказалось более серьезным, чем поручик предполагал. Врачи в госпитале даже удивлялись, как офицер, руку которого прокололи германским штыком насквозь, умудрился не остаться инвалидом на всю жизнь. Конечно, поначалу кисть не гнулась вообще, а ладонь приходилось держать растопыренной. Но, к счастью, нервные окончания каким-то чудом не перебились, процесс заживления происходил хоть и болезненно и медленно, однако уверенно. С начала года поручик гвардейского Семеновского полка Алексей Берсенев был направлен для окончательного выздоровления по месту жительства, в Петроград, где и должна со временем решиться его дальнейшая судьба. А именно: позволят ли ему вернуться на фронт либо определят в тылу, наставником в казармах.
Судьба же поручика лейб-гвардии Конного полка Антона Кречета, вместе с которым Берсенев рос и которого считал чуть ли не своим названым братом, решилась еще сто лет назад. Когда его прапрадед, тоже Антон Кречет, заменил собой убитого при Бородино командира кирасиров Его Величества и повел остатки полка в бой. Причем прорыв кирасиров отбросил превосходящие силы французов за дальние редуты, и раненого командира проведал в госпитале лично император Александр Первый, приколов к тяжело вздымающейся груди раненого крест. С тех пор мужчины в семье Кречетов чуть не с рождения зачислялись в гвардейский Конный полк и, кроме как кирасирами Его Величества, никем быть не могли. Да и, по совести сказать, ничем себя и не мыслили. Вот только мужчин в роду Кречетов со времен Бородина почему-то с каждым поколением рождалось все меньше.
Получилось так, что названный в честь прапрадеда Антон Кречет, лейб-гвардии поручик двадцати пяти лет от роду, остался единственным из продолжателей славного рода кирасиров. Потому великий князь Дмитрий Александрович, куратор Конного полка, своим решением оставил молодого кирасира в казармах. Все равно полк определили в резерв. Теперь поручик изо дня в день, стиснув зубы, муштровал новобранцев на плацу. Даже не представляя, как скоро его военная наука им пригодится. И, главное, полезна ли наука, которой обучает офицер, так с начала войны и не понюхавший пороху.
– Везде пишут одно и то же: механик автомобиля видел, как в статского советника Петра Зацепина стрелял дворник, – сказал Антон, чтобы уйти от неприятной для него и опасной для Берсенева темы.
– А куда девался этот дворник, газеты не пишут?
– Нашли в соседнем дворе. Связан, оглушен, но жив, курилка. Не помнит ничего.
– Получается, застрелил Зацепина все же не тот дворник? – обозначив улыбку, Алексей налил коньку себе и Кречету.
– Алешка, не морочь мне голову! Как говорится, ежу понятно: убийца просто переоделся дворником. Значит, это – террорист, анархист какой-нибудь. Вот же пишут, – Антон кивнув на сложенный газетный лист, – Снова Боевой Отряд Новой России, опять листовку в редакцию прислали!
– Это еще что за фрукты?
– Да уж фрукты! Ладно, теперь террористам точно крышка… Думаю, очень скоро вот эта же газета тиснет на первой странице благую весть: изловили товарищей анархистов, погнали во глубину сибирских руд. Ясное дело, не всех, а тех, кого не повесят.
– Откуда такая уверенность?
– Государь высочайшим указом поручил искать террористов лично начальнику Охранного отделения Петрограда. Ну, а уж Константин Иваныч свое дело знает.
– Кто?
– Отстал ты от жизни, Алешка… Начальник Охранного, генерал-майор Глобачев! Я, сам понимаешь, лично с ним не знаком. Но можешь мне поверить, Константин Иванович – большая умница, предан государю и доверие оправдает. Или, – Кречет выдержал короткую паузу, глядя Берсеневу прямо в глаза, – застрелится. По законам чести офицера и дворянина.
Разговор все еще грозил зайти явно не в нужную обоим сторону. Потому Алексей просто призывно поднял свою рюмку. Молодые офицеры чокнулись, звякнув хрусталем о хрусталь, выпили и принялись за легкие закуски.