Сейчас все трое снова почувствовали себя юными, в имении Потемкиных, когда стояла такая же солнечная погода, неподалеку журчала река и, что более важно, не было в их жизни войны, тюрем, полиции и жандармов.
– Здесь нет никаких разбойников! – звонко, перекрывая птичий щебет, выкрикнула Лиза. – Нет разбойников! Ни сорока, ни одного! Есть только двое мальчишек!
На какое-то время они перестали обращать внимание на своих спутников. Казалось, Федотова с Багровым нет не только рядом – их нет совсем. Потому Лиза даже вздрогнула, а молодые люди – невольно потянулись к лежавшему рядом оружию, когда над головами послышалось строгое, возникшее, будто ниоткуда:
– Хорошее настроение – это славно! Только, поручик, и вы, господа, после досмеетесь.
В шаге от них стоял Федотов, подтянутый и готовый идти дальше. Чуть поодаль замер в ожидании проводник.
А вдали виднелась поросшая лесом возвышенность – та самая, полная тайн Медведь-гора…
Сперва Самсонов крепко напугал Говоруху. После – утомил безмерно. Лишь теперь начальник сыскной полиции окончательно понял, почему обер-полицмейстер хочет поскорее, под любым благовидным предлогом, попрощаться с дорогим гостем и благодетелем.
Началось вроде как ничего. В том смысле, что похмельный Самсонов, пивший, по сведениям гостиничной прислуги, сначала в тамошней ресторации, после – один, запершись в номере, из всего, сказанного Говорухой, понял только одно: Лизавета Потемкина нашлась. И за ней нужно ехать. Собрался быстро, хотя и не двинулся с места, пока не заказал в номер и не выпил четверть коньяку, кое-как заев оставленной в хрустальной вазочке осетровой икрой. Предложил было Михаилу Савельевичу, но тот вежливо отказался. Не хотелось затягивать, и вообще – бог знает, чего ожидать от господина Самсонова еще: вчера, заливаясь в ресторане за отдельным столиком, в пьяном виде велел он музыкантам на эстраде замолкнуть, даже тарелкой в них швырнул. А когда кто-то из важных постояльцев, не знавших, кто такой есть Кирилл Самсонов, попытался вразумить буяна, чуть не схлопотал кулаком в ухо. Трое дюжих официантов с трудом его удержали, как им удалось увести великана, один Господь знает…
Не мог даже подумать Говоруха, что подобное повторится уже в Даниловке.
Когда он вместе с небольшим отрядом полицейских и Самсоновым приехал в деревню, узнал, что господа ушли в тайгу, ведомые местным мужиком Матвеем Багровым, всего несколько часов назад, и отдельно выяснил, что здешний настоятель, отец Леонтий, таки впрямь повенчал раба Божьего Алексея рабе Божьей Лизавете – тут-то и началось…
Откуда у Самсонова оказался револьвер, когда он успел положить его в карман, Говоруха потом объяснить не смог. Но когда Кирилл, молча постояв у входа в церковь, в которой его невеста меньше суток назад обвенчалась с другим, внезапно рванул оружие из кармана пиджака – ничего другого не подумал, рявкнул:
– Стреляется! Держи!
Полицейский унтер, стоявший к Кириллу ближе всех, тут же попытался взять его в охапку. Но Самсонов играючи свалил того с ног, вывернувшись и ударив с левой – правая по-прежнему сжимала револьвер. Унтер не понял, что на него налетело, и потом рассказывал, как долгое время слышал только звон в ушах. Тем временем на вооруженной руке Кирилла повис еще один полицейский, этому даже удалось чуть вывернуть кисть – тогда-то и прогремел выстрел. От неожиданности полицейский ослабил хватку, Самсонов стряхнул его с руки, но тут на плечи ему кинулся сзади еще один полицейский, и этому уже рискнул помочь лично Говоруха.
– Прекратить! Прекратить! – орал он, даже не надеясь, что взбешенный великан кому-нибудь подчинится.
Управиться с двумя для Кирилла также не составило труда. А когда все вокруг оказались на земле, он принялся палить в разные стороны, не целясь, наверняка не желая подстрелить никого специально – просто отчаянно жал на спуск, пока патроны в барабане не закончились. Только сам великан на этом не успокоился: взревев медведем, в несколько широких прыжков добежал до ближайшего забора, обрушил на него всю силу своего гнева, в три приема развалив деревянную ограду. И лишь потом опустился на землю рядом с проломом, обхватив голову руками, уже не рыча – воя, словно побитая пьяным хозяином верная собака, да раскачиваясь из стороны в сторону.
Какое-то время вокруг убитого горем великана было пусто – никто не рисковал подойти, даже окликнуть его боялись все, включая Говоруху. Но вдруг со двора, вокруг которого стояла разбитая Кириллом ограда, спокойно, без лишней спешки, вышел щуплый жилистый мужичок. Оглядев собрание, он подошел к сидящему великану, и когда заговорил, в голосе слышалось какое-то странное понимание.
– Гуляем, барин, или горе какое?
– Чего?.. – Самсонов поднял голову, ища взглядом то ли наглеца, то ли – смельчака.
– А ничего, – мужик развел руками. – Давно, говорю, хотел ограду поправить. А то и новую справить. Да вот, вишь, время пришло, помог. Пойдем-кось, барин. Мироном меня зовут, ежели что…
Мужик похлопал Кирилла по плечу.
Когда тот поднялся, все увидели – макушка щуплого Мирона еле доходила ему до плеча. Пропустив Самсонова во двор вперед себя, мужик обернулся, угадал в Говорухе главного, погрозил пальцем:
– Никто за ним ходить не моги. Горе у человека, по всему…
Полицейским ничего другого не оставалось, как заниматься в Даниловке своими делами. А когда перед закатом Говоруха решил возвращаться обратно, оказалось: господин Самсонов спит мертвецким сном, храпя на всю Миронову горницу. Оставлять Кирилла без своего присмотра начальник сыскной полиции не рискнул, потому велел всем заночевать в деревне – как говорится, утро вечера удалей.
Но утро ничего нового не принесло. Разве что Говоруха, придя в избу к щуплому Мирону, увидел Самсонова, сидевшего за столом в исподнем, босого и хмурого. Жена Мирона, такая же щуплая, под стать мужику, молчаливая крестьянка как раз собирала на стол: к мискам с капустой, солеными грибами, порезанному толстыми ломтями хлебу и салу ставила бутыль мутного самогона. Как раз из подпола появился сам хозяин – выносил холодный студень. Увидев Говоруху, с полупоклоном пригласил того к столу, но сыщик, в свою очередь, так же, жестом, велел Мирону и его бабе выйти на двор. Те подчинились, и когда Говоруха остался с Самсоновым наедине, осторожно проговорил:
– Кирилл Прохорович…
– Чего надо? – Кирилл поднял на Говоруху тяжелый взгляд. – У меня тоска. Знаешь, что такое тоска, селедка ты полицейская?
– Кирилл Прохорович, – начальник сыскной полиции старался вести себя крайне деликатно. – Позвольте попросить вас нынче вернуться в Красноярск.
– А что я там забыл? – равнодушно спросил Кирилл. – Там нет Лизы.
– Здесь ее тоже нет, Кирилл Прохорович. По собранным мною сведениям, раньше чем через семь дней, в деревню никто не вернется.
– Кто должен вернуться? Лиза? – Говоруха благоразумно промолчал, сам не зная точного ответа. – Тогда я буду ждать ее здесь! – Самсонов пьяно стукнул кулаком по столу.
– Я считаю, что это неразумно. Для вас неразумно, Кирилл Прохорович. Мужики сегодня утром уже видели жандармов в окрестностях. И здесь вы с вашим… гм… горем будете на виду. Это, поверьте, никому не принесет пользы.
– Я праздную свадьбу моей невесты. И пошли все к черту! Мирон! Ать сюда! Я один гулять буду?
Видя бесполезность дальнейшего разговора, Говоруха вышел, оставив Самсонова с его тоской наедине. Столкнувшись в сенях с Мироном, остановил его, сказал грозно:
– Ты вот что, Мирон… Как там тебя… Не важно. У нас здесь, в Даниловке, важные дела, государственные. Ты появился вовремя, отмечу где надо…
– Премного благодарен, ваше благородие.
– Только гость твой, – Говоруха кивнул на прикрытую дверь, – тоже важный государственный человек. Потому приказ тебе такой: укатай барина как следует, а после погрузи на подводу и отвезешь в Красноярск. Куда – скажу, там записку передашь.
– Оно и верно: от греха подальше, – понимающе кивнул Мирон. – Не пойму одного: баб разве мало? Надо ли мужику вот так из-за девки? А, кто вас, господ, разберет…
– Вот и не разбирай. Не твоего ума это дело.
Записку Говоруха собирался писать Воинову. Сам он решил-таки оставаться здесь, в деревне, с небольшим полицейским отрядом. Вроде как засада: кто бы ни вернулся, сразу к нему попадет. И то, новости вполне могут появиться раньше, чем через неделю.
Ничего. В любом случае подождать нужно. Главное – теперь-то уж преступников он не упустит…
Сработали «синие мундиры».
Из Красноярска троица террористов выбралась без особых сложностей. При выезде из города на них даже внимания никто не обратил. Ехать пришлось в коляске, и на самом деле именно это стало главной сложностью: никто из троих никогда не ездил верхом, не говоря уже об умении править лошадью. Кое-какие навыки нашлись у Кострова, и Полетаев посадил его на козлы, хотя форма тому попалась как раз офицерская. Но, видимо, в округе происходили очень важные дела – жандармский ротмистр, везущий куда-то унтера с капитаном, внимания, вопреки опасениям, не привлек.
Лошадь они позднее распрягли и оставили в тайге. Так распорядился Полетаев, не особо трудясь объяснять свои действия. Костров без того понимал, что в коляске по тайге не проедешь, а Данко вообще помалкивал – необходимость надеть жандармскую форму даже для конспирации и собственной безопасности оскорбила его до глубины души. Полетаев же не вносил ни лошадь, ни брошенную рядом коляску в свои дальнейшие планы – он уже мысленно попрощался не только с Красноярском, но и со всей Россией. Потому его сейчас мало занимали мысли о том, как Костров и Данко станут возвращаться обратно, выполнив задание Высокого.
В окрестностях Даниловки они появились ненадолго – задали местным крестьянам несколько вопросов, получили нужные ответы, и Костров, вооружившись раздобытой топографической картой местности, показал дальнейший примерный маршрут их группы. Но потом дело застопорилось: Полетаев только теперь понял, что просто дойти до Медведь-горы – мало. Они должны понять, где именно, в каком месте нужно искать экспедицию Кречета. Действительно, не будут же они кричать или же своими скромными силами прочесывать местность по периметру…