– Погоди, Федя, – теперь поднялся со своего места и Багров. – Стало быть, господа хорошие, вы меня все гуртом держали за дурака. Так или нет?
– Ошиблись, извини, – съязвил Антон. – Не дурак ты. Сволочь – но не дурак.
– Поговори, поговори, – кивнул Матвей. – Я к чему, Федор… Их четверо. Пусть девка не в счет, но эти трое – мужики сильные. Что, кокнуть меня собрались? Какую участь мне готовили, а? Я ведь завтра к утру про ваши эти самые планы хоть как узнал бы!
– Честно сказать? – спросил Кречет. – Вот сейчас, сегодня, после всего, я бы тебя, Багров, сам расстрелял. Так с предателями поступают. Особенно – в условиях военного времени. Но с самого начала тебя подрядили до Медведь-горы нас довести. Дальше – спасибо за службу, держи сотенную сверху и шагай обратно. Обратно сами, дорогу знаем. Что, не ушел бы восвояси?
– Ну… Дело ваше, – скрепя сердце признал Багров.
– Вот! – довольно подытожил Антон. – А что не вернемся – так места здесь, говорят, гиблые. Не мы первые, кто отсюда не возвращается. Так, нет?
Теперь Багров даже не счел нужным искать слова, засопел и снова опустился на настил.
– Гляди, дядя Матвей – ведь верно! – хохотнул Рогожин. – Впрямь продумали все.
– Так что, Федор, не враги мы тебе, – снова вступил Берсенев. – Жаль Федотова. Только вышло, как вышло. Похоронить бы по-людски… А самоцветов, если они есть, конечно, на всех хватит. Весь прииск ты в сидоре не унесешь, Федя.
Рогожин задумчиво поиграл обрезом, уже без явного намерения угрожать. Сейчас он лихорадочно пытался оценить изменившийся расклад.
– Значит, в этом деле бубновый интерес у каждого… Я так погляжу… – неожиданно резко вскинув обрез, он наставил дуло на Берсенева. – Откуда, говоришь, подломил, Алешка?
– В смысле – бежал? – немного растерялся тот. – С Красноярской пересылки.
– Бывали. Знаем. И кто там главный вертухай?
– Унтер Ларионов, – отчеканил Алексей. – Собака, каких поискать.
– Гляди, верно… Положим, это ты мог сам прознать, персона Ларионов известная… Ну, а видел там кого из блатных?
– Много каторжан сидит, – уклончиво ответил Берсенев.
– Неужто не свел дружбу ни с кем?
– Прости, Федор, у нас даже на одном этапе разные дороги. Хотя да, запомнил одного. Валетом называли.
– Никак опять попался, черт шальной? – воскликнул удивленно Рогожин. – Знаю, этот на киче, как у себя дома. Добро, теперь верю, что помирать геройской смертью тебе неохота. С другом твоим сердитым, кажись, тоже все ясно.
– Что тебе ясно? – окрысился Кречет.
– Да вот хоть это: дружок твой – впрямь каторжанин, свой, бродяга. А раз ты с ним, уж точно не по царской воле! – главарь довольно хохотнул, радуясь собственной прозорливости, затем всем корпусом развернулся к Лизе. – У тебя, красавица, какой бубновый интерес?
Берсенев ответил прежде девушки.
– Она моя жена. Помогла мне бежать. Теперь ее тоже ищут.
– Повенчались они, Федя, только намедни, – проворчал Багров. – Жена она ему всего-то ничего…
– И что с того? – Антон отметил – в этот момент Алексей не играл. – Мы повенчались, Лизавета – моя законная жена, перед Богом и людьми. Для того и помогла мне бежать.
– Это чтоб окрутиться? – Рогожин хлопнул себя по ляжке. – Во дела, а, дядя Матвей! – после заговорил уже спокойнее, к нему вернулась деловитость: – А ведь прав сукин кот – не враги они нам, выходит… Нет надобности грех на душу брать. Пущай живут пока.
– Тебе ли грехов бояться, Федька? Грехом больше, грехом меньше…
– Не скажи, не скажи! – видно, Рогожин отстаивал сейчас некую принципиальную позицию. – Одно дело – того порешить, кто на тебя войной идет. Другое – вот так, без причины, на ровном месте. Мужики ведь нам и без угроз дорогу-то укажут.
– Смотри, Федя, – пожал плечами Багров. – Тебе тут решать.
– Так я еще не решил ничего, – ответил Рогожин. – Погляди тут пока.
Не выпуская из руки обреза, Федор резко повернулся и вышел в темноту.
Багров снова нацелил ствол на Лизу. Понимал – нету лучшего способа заставить Кречета с Берсеневым сидеть тихо. Они же замерли в напряжении. Видать, еще какую-то проверку для них Рогожин придумал…
Жизнь научила его не верить никому.
Однако тот же выработанный годами разбойной жизни инстинкт самосохранения подсказывал Федору Рогожину более разумный выход: если напрочь никому не доверять, в конце концов загонишь себя в ловушку. Потому нужен небольшой круг людей, которым можно доверяться без риска. Без опоры быстро потонешь…
Таких людей вокруг Рогожина было очень немного. Васька Щербатый – один из них. Ему Федор доверял в той же степени, что и Матвею Багрову. С этим угрюмым таежником Рогожина свела судьба несколько лет назад, когда он в очередной раз ушел в побег. С ним прибился, молодой парнишка, который и натворить-то ничего толком не успел: пристал в городе к лихим ребятам, пошел с ними на дело, и не повезло – на первом же своем скоке[12] попался.
У кого-то оказался шпалер[13], хотя, по понятиям скокарей, этому быть не положено. Пальнул всего один раз, но прицельно, прямо в грудь неудачливому городовому. Тот умер в больнице через несколько часов, а вся братва пошла на каторгу уже за убийство и соучастие. В тюрьме парнишка заболел и уговорил своего покровителя, Федора Рогожина, взять его с собой в побег – боялся в каталажке помереть.
Отошел на воле, через три дня. Звали парнишку Илья Багров.
Его отец, Матвей, в те времена слыл довольно-таки зажиточным крестьянином. Жили Багровы тогда не в Даниловке, совсем на другом краю губернии, и отец все пытался образумить своего непутевого сына. Когда же не удалось и даже адвокаты не помогли, возненавидел власти лютой ненавистью. Потому приютил в свое время Рогожина вместе с другими беглецами, укрывал их, давал денег. После того как Матвей с женой съездили тайком на то место, где Федор похоронил их единственного сына, своего младшего товарища, с бабой по возвращении случился удар. Так, парализованная, она и умерла. А сам Матвей Багров, за короткое время потеряв семью, снялся в один момент с места и уехал куда глаза глядели – лишь бы подальше.
Хотя уход этот «незнамо куда» происходил все-таки для отвода глаз. Конечно, Багрову хотелось убраться подальше от мест, переставших быть для него родными. Однако в никуда он тоже не уехал. Поселившись в Даниловке, на отшибе, Багров ничем не привлекал к себе внимания, и его уж точно никак не могли связать с Рогожиным даже не в меру прозорливые красноярские сыщики. Матвей же, обосновавшись в округе, где пролегают пути к золотым приискам и где погуливала рогожинская банда, оказывал Федору множество неоценимых услуг: укрывал часть награбленного, давал приют бандитам, был глазами и ушами самого Рогожина. Ему Федор верил, как себе – Багров ненавидел власти, забравшие у него единственного сына, и на том стоял.
Именно от Багрова узнал Рогожин: то, что рассказывают о сокровищах Медведь-горы – не такая уж красивая тунгусская сказка. Рано или поздно, рассудил мудрый Матвей, за камнями придут те, кто догадается, как тот рыжий иноземец их сыскал. Мимо Даниловки не пройдут, а значит – и мимо Багрова тоже. Бандитам оставалось лишь запастись мешком терпения, да не одним, и по указке Багрова обосноваться в указанном им месте. Выкопать землянку, сидеть и ждать, когда же появится дядя Матвей, ведя нужных людей по тому пути, который сам выберет. Ежели двинемся, поучал Багров, первую ночь на этой вот поляне заночуем. Рогожинским же нужно присмотреться, а после пойти вперед, через болото по медвежьему проходу, дальше – к заимке. Там ждать, проводник доставит добычу в ловушку. Как дальше быть, решать уже Федору.
И вот тут-то Рогожин растерялся.
Он не был готов к тому, что господа, которых заведет в таежную глушь дядя Матвей, окажутся пусть не друзьями ему, но уж точно – не врагами. При иных обстоятельствах Федора ничего не могло остановить. Девка давала Рогожину все козыри, и можно с легкостью разменивать пленных мужиков одного за другим: последний из них, кто останется в живых, выполнит все его желания, ведь на кону, как ни верти, жизнь девицы-красавицы. Теперь же Рогожин мог получить свое, не прибегая к насилию и запугиваниям. Более того, эти господа, похоже, такие же беглые, как он сам, и так же ненавидят власти, как Матвей Багров.
Не убивать больше никого их них, по крайней мере – сейчас, означало для Рогожина поверить им…
А это, в свою очередь, противоречило его основному жизненному принципу. Да и Багров, похоже, настроен к пленникам не дружески, пускай они с бандитами и в одной упряжке. Федору нужно было что-то, что убеждало его самого поверить пленникам.
Потому Рогожин и свистнул к себе Ваську Щербатого.
Тот вместе с Ноздрей как раз отволок труп подальше в тайгу, зверям на съедение, и теперь перекуривали это дело, устроившись у подножия разлапистого дерева. Заслышав свист главаря, Щербатый резво подскочил – таким манером Федор подзывал его часто.
– Че, Федя? – спросил он, подойдя.
– Слышь, Щербатый… – Рогожин старался так подбирать слова, чтобы получить именно такой ответ, который нужен, ничего при этом не объясняя. – Ты давеча в нашем трактире «пулю отливал» про то, что мы за кордон уходим, так?
– Как условились, – подтвердил тот. – Правда, сам я в трактир не совался, рожа-то приметная. А «пулю отлил», верно, запустил через девок. Самый надежный способ.
– Теперь вспомни: что там болтали, в городе, когда ты там крутился?
– Болтали всякое. Ты про что?
– Ну, вроде как с пересылки кто-то важный сбежал… Было?
– А, было дело! Я даже тогда обмолвился тебе, ты не слушал.
– Тогда не хотел, сейчас послушаю. Вспоминай, чего болтали.
– Так особо и ничего… Точно не знаю. Но слыхал, будто политические подломились. И девка какая-то с побегом помогала. То ли подкоп сделала, то ли напильник в хлебе передала…