Борис еще оседал, а Костров уже в повороте нацеливался на новую мишень – Алексея Берсенева.
Отчаянный выстрел Рогожина цели не достиг, но отвлечь Кострова на спасительный для Берсенева миг ему удалось. В следующее мгновение Берсенев прыгнул в сторону, нога попала на камень, и, потеряв равновесие, Алексей упал, роняя в падении винтовку.
Поручик Кречет вступил в перестрелку на секунду позже остальных – и она чуть не стала для Антона роковой. Не увидев, откуда в него стреляли, Костров ловко переместился, уходя с линии огня, одновременно паля в поручика, и тот упал на одно колено, схватившись за окровавленный бок.
Помощь пришла, откуда ее точно не могли ожидать: подхватив ружье Багрова, лежавшее у ее ног, Лиза, где-то внутри себя дивясь собственному хладнокровию, вскинула его. В голове зазвучали слова, которые говорил ей Берсенев, давая на полигоне уроки стрельбы.
Выстрел – и пуля, к удивлению и ужасу Лизаветы Потемкиной, впилась Кострову прямо в затылок.
Закричав, девушка отбросила ружье в сторону.
Снова выстрел – это не унимался тяжелораненый, но удивительно живучий Рогожин.
Подхватив упущенную винтовку, Берсенев легко поднялся, со своего места взял врага на прицел…
Громыхнуло.
Федор затих, теперь уже – навсегда.
Это был последний выстрел, прозвучавший в ущелье. Сразу стало тихо-тихо, привычно журчал тонкий ручеек на камнях да где-то далеко подала несколько раз голос какая-то одинокая лесная птица…
Перевалило за полдень, когда Берсенев наконец управился со всеми делами, которые после боя полагалось сделать перво-наперво.
Кроме старательно уложенных под брезентом винтовок, спасших им с Кречетом жизнь, в хибаре нашелся вещмешок с несколькими банками тушенки, сухарями, кулечком крупы и даже головкой рафинада. Но больше, чем продуктам, Алексей обрадовался другой находке – упакованным и сложенным там же чистым бинтам, в которые кто-то из участников предыдущей экспедиции замотал баночку с йодом. Лиза, тут же напомнив о своей благотворительной работе в частном госпитале, быстро, ловко и уверенно промыла рану Антона, обработала йодом и перевязала. Со стороны Берсеневу показалось, что его жена, пускай даже родовитая дворянка, занималась перевязкой огнестрельных ран всю свою взрослую жизнь.
К счастью, пуля прошла навылет, хотя рана кровила обильно и, что намного хуже, сильно болела. Кречет сетовал на свою неловкость, хотя и уверял: заживет скорее, чем они думают, и теперь не только Берсенев может гордиться боевыми ранами. Трупы Алексей перетаскивал по ущелью сам, решив оградить Лизу от этого сомнительного даже для много пережившей девушки занятия. К тому же она нашла себе занятие: Борис Полетаев хоть и с пулей в груди, но все-таки пока жил. Его Алексей со всей осторожностью переволок в хижину, под какую ни на есть крышу.
Остальных Берсенев по одному перетащил к хибаре, где уже образовалось что-то вроде местного приискового погоста. Лопата здешний грунт брала плохо, и Алексей, немного подумав, поступил так же, как его предшественники: как мог, обложил трупы Багрова, Рогожина и Кострова камнями.
Пока шло импровизированное погребение, Кречет сидел у хижины, разглядывая находку в жестянке – ведь ради этого его сюда послали. В драгоценных камнях он совсем не разбирался. Но готов был поверить словам Багрова: здесь могло вполне хватить на жизнь. Причем – не одному человеку. И если это только небольшой улов, то стоит лишь начать разработку… Хотя Лиза, пускай поверхностно, но все же – сведущая в подобных делах, охладила его пыл: работы здесь не на один месяц, и дай бог, если к началу следующего, семнадцатого года, прииск сможет полновесно заработать.
«Ну, в конце концов, содержимого жестянки вполне хватит для отчета о выполненной миссии», – рассудил поручик.
– Ты вернись сначала, – философически рассудил Берсенев. – Подумай заодно, как и что станешь докладывать.
– Тоже верно, – согласился Кречет. – Тут голову поломать придется… Давайте другое решать: тут остаемся или уходим к заимке?
Из хижины простонал Полетаев. Почти сразу же появилась Лиза, поправляя на ходу волосы под платком. Присела рядом, прижалась плечом к плечу Бересенева.
– Я, господа, все-таки мало смыслю в огнестрельных ранах и медицине. Но, по-моему, его тоже можно спасти.
– Попробуем, – вздохнул Алексей. – Он, конечно, висельник. Но не бросать же его здесь.
– Как ты себе это представляешь – тащить его за собой?
– Ты ранен. Лиза – женщина. Но если навалимся втроем, уж как-нибудь вытащим его наверх, – рассудил Берсенев. – Носилки соорудим, до темноты, надеюсь, до заимки дохромаем. Там все-таки надежнее, чем здесь, в хибаре.
– И дальше что? Вы с Лизой потащите его в Китай? Или я поволоку твоего спасителя через болота?
– Значит, придется возвращаться всем вместе… Не сразу, конечно. Ты оклемаешься немного.
– Куда же мы вернемся?
– Хотя бы до деревни, – пожал плечами Алексей. – Или сколотим плот, сплавимся вниз по реке. Потом, что значит – спаситель? Будь на его месте кто другой, пусть даже Федька Рогожин… Признайся, Антон, ты бы бросил здесь умирать Рогожина? Или, положим, на заимке? Нет, будем нести, пока сил хватит.
– Благородно, – без доли иронии, полностью отдавая себе отчет, что поступил бы так же, проговорил Кречет. – Только о себе вы подумали?
– Ты о чем?
– О том, что беглый каторжник Берсенев и его сообщница Потемкина возвращаются в руки полиции.
Ответил Берсенев не сразу. Лиза тоже промолчала.
– Да, – признал наконец Алексей. – Если мы будем бегать – останемся беглыми. Но если вернемся и сдадимся, власти обязаны будут пересмотреть мое дело.
– Он прав, Антон, – горячо подхватила Лиза. – Право, надоело бегать! От Кирилла, от полиции, от закона… Тем более, что ты вернешься не с пустыми руками. Всем вместе нам есть что рассказать.
– Ох, Лизавета, не будь наивной… – отмахнулся Кречет. – Станут тебя слушать. И меня заодно.
– Алексей ведь невиновен!
– Об этом, Лиза, знает только сам Алешка. Ну, еще мы с тобой. Покойный Федотов поверил. Этого мало.
О стену хижины изнутри громко стукнули. Снова донесся стон.
– Хочет чего-то пациент твой, – покачал головой Антон.
Испепелив поручика взглядом, Лиза поднялась и скрылась в хижине.
Однако через несколько минут выглянула, сказала тревожно:
– Алеша… Он зовет… Сказать что-то хочет. Важное.
Когда Берсенев и Кречет вошли за Лизой и склонились над раненым, Полетаев слабой рукой коснулся повязки на груди, хрипло простонал.
– Слышал я все… Вас… Девушка… права… Мне теперь, правда, амба… Только пока я живой… Думал, бросите подыхать…
– Ты за этим позвал? – спросил Кречет. – Тогда на здоровье, благодарить не за что пока.
– А я и не буду… Не умею… Берсенев вон знает… – раненый попытался изобразить улыбку на потрескавшихся губах. – И я кое-что знаю… Костров хвалился… Это ведь он тебя, офицер, под цугундер…
– Кто? – Берсенев кивнул в сторону погоста. – Костров?
– Выше бери… Костров – пешка… И я… как оказалось… Там другой человек… Оглобля… Трудно не заметить дылду такую… А видишь, не замечают… Я знаю… Узнал… Видел… Он приказал Кострову… Его сдавайте… Только так…
Все трое быстро переглянулись.
– Говорить можешь дальше? – быстро спросил Берсенев, даже попытался потрясти раненого за плечо, но Лиза сердито хлопнула его ладонью по руке. – Как зовут, где искать? И как тебе поверят?
Улыбка на лице Полетаева стала немного шире.
– А я умираю… Мне нету смысла сейчас вам тут врать… Оговаривать кого-то… Вы уж достаньте его… От меня привет… Бумага… Пишите, как показания… Палец приложу… Так наверняка…
Другой бумаги, кроме топографической карты, взятой у мертвого Кострова, не нашлось. У него же в кармане завалялся огрызок химического карандаша.
Полетаев говорил. Остальные, затаив дыхание, слушали. Лиза старательно записывала.
Пока решали, нести раненого к заимке или переждать ночь здесь, Борис тихо умер – на губах напоследок появились кровавые пузыри.
Похоронили его здесь же. Сами все-таки двинулись, несмотря на опускающийся вечер. После всего услышанного нужно было перевести дух и очень многое обсудить.
У Алексея Берсенева появился маленький, однако шанс – доказать-таки свою невиновность. Если, конечно, они доберутся до Петрограда без ненужных приключений…
Часть четвертая. Автомобиль Кирилла Самсонова
Глава первая. Петроград, Июнь
В Северную столицу Кирилл Самсонов возвратился только в первые дни лета.
Когда его, пьяного, привезли из Даниловки в Красноярск по указанию Говорухи, и он очухался в своем «люксе» красноярской гостиницы, то еще бушевал – ворвался в кабинет обер-полицмейстера, что-то требовал, так и не вспомнив потом, чего именно. Только есть передел всему. Как терпению Воинова, так и силам самого Господина Медведя. Во время того громкого разговора Савелий Кузьмич таки поднес дорогому гостю большую рюмку водки, но сразу же сказал, стараясь быть мягким и убедительным одновременно: всегда, мол, рады видеть вас, Кирилл Прохорыч, но сколько ж можно, побойтесь Бога, имейте совесть, окажите такое же уважение, которое оказывают здесь вам…
Сознание Самсонова, все эти дни замутненное, поначалу плохо принимало увещевания того, кто, как Кирилл знал, обязан семье Самсоновых очень многим. И если бы он сам не утомился от длительных алкогольных упражнений, кто знает, когда бы дошли до него слова Воинова, и дошли ли бы вообще. Но все сложилось, Кирилл даже почувствовал облегчение, признав собственное бессилие в кабинете обер-полицмейстера, согласился отправиться в баньку, прийти в себя и только тогда решить, что делать дальше.
Отлеживался Кирилл до следующего вечера, никого не желая видеть. Потом Воинов сам послал за ним, и лишь тогда, за ужином, Самсонов узнал: начальник сыскной полиции Говоруха с небольшим отрядом сидит в Даниловке, дожидаясь возвращения экспедиции Кречета из тайги. Ему даны четкие распоряжения: Лизавету Потемкину от остальных отделить, обращаться бережно, доставить в Красноярск, в распоряжения лично обер-полицмейстера.