— Артур, ты говоришь об ее «позоре». Но ты ведь не думаешь, что был первым, кого она уложила в свою постель.
Он ответил с поспешностью:
— Нет, и никогда не думал.
— Тогда почему ты не допускаешь, что она принимала Лота еще до тебя? Что она уже была беременна, а тебя заманила в надежде добиться милостей и преимуществ? Она знала, что часы Утера сочтены, и, страшась, что после предательства под Лугуваллиумом Лот утратил благосклонность короля, задумала сделать так, чтобы отцом Лотова ребенка представить тебя…
— Это все домыслы. В ту ночь ты говорил иначе.
— Верно. Но подумай сам: такой ход событий тоже отвечает моим дурным предчувствиям.
— Дурным, но не настолько, — резко возразил он. — Если от этого ребенка действительно исходит гибельная угроза, не все ли равно, кто его отец. Гадать об этом бесполезно.
— Но я не наугад говорю, что они с Лотом уже были любовниками, когда ты оказался в ее постели. Я ведь рассказывал о сне, который мне привиделся в святилище Ноденса. Я наблюдал их свидание в чьем-то доме в стороне от больших дорог. Они съехались там не случайно, а по сговору. И встретились как давние любовники. Так что этот ребенок вполне может быть Лотов, а не твой.
— И мы все представили себе неправильно? Это меня она приманила, а не Лота, чтобы покрыть свой стыд?
— Могло случиться, что так. Ты явился неведомо откуда и затмил Лота, как вскоре вслед за тем затмил и Утера. Она решила изобразить дело так, будто это ты отец ее ребенка, но потом побоялась меня и оставила эту мысль.
Артур помолчал, задумавшись.
— Ну что ж, — произнес он наконец, — время покажет. Но правильно ли мы поступим, если будем сидеть и дожидаться? Чей бы ни был этот ребенок, от него исходит опасность. Не надо быть пророком, чтобы видеть, в чем она заключается. И не обязательно быть богом, чтобы принять меры. Если Лот когда-нибудь узнает — или заподозрит, — что его первенец рожден от меня, надолго ли хватит тогда его сомнительной верности, как ты думаешь? А Лотиан — это главное звено в нашей обороне. Мне нужна его верность. Необходима. Даже если бы он был мужем моей родной сестры Морганы, я не мог бы доверять ему полностью. Ну а теперь… — Он вскинул руку. — Мерлин, это делают в каждом селении нашего королевства. Почему бы и не в королевском доме? Поезжай на север и поговори с Моргаузой.
— Ты думаешь, она послушает? Если бы ей не нужен был этот ребенок, она бы уже давным-давно избавилась от него. Не из любви она приняла тебя в ту ночь, Артур, и не питает она к тебе добрых чувств, коль скоро ты допустил ее изгнание. А что до меня, — я усмехнулся, — то она питает ко мне самую черную злобу. И недаром. Да она расхохочется мне в лицо. Больше того, она выслушает меня, посмеется, узнав, какую власть имеет над нами, а потом поступит так, чтобы причинить как можно больше вреда.
— Но…
— Ты думаешь, она женила на себе Лота ради собственного своего удобства и чтобы взять верх над сестрой? Нет. Она вышла за него, когда убедилась, что я не дам ей совратить и поработить тебя. Ведь Лот, что бы ни диктовало ему сегодня время, в глубине души — твой враг. И мой тоже. Через него она рано или поздно сможет причинить тебе вред.
Минута вдумчивого молчания.
— Ты в это веришь?
— Да.
— Тем более я прав. Нельзя, чтобы она родила этого ребенка.
— А что ты можешь сделать? Подкупить кого-нибудь, чтобы испекли ей хлеб со спорыньей?
— Ты что-нибудь придумаешь. Приедешь на место и…
— Я ничего такого делать не стану.
Он вскочил, словно распрямившийся лук, у которого отпустили тетиву. В глазах его сверкнул отблеск свечного пламени.
— Ты говорил, что ты мой слуга. Ты говорил, что сделал меня королем по воле божией. Теперь я король, и ты поступишь так, как я велю!
Я был на два пальца выше его. Мне случалось и раньше смотреть в глаза королю и не отводить взгляда, а он был совсем еще юн. Я переждал какое-то время, потом мягко ответил:
— Я твой слуга, Артур, но прежде всего я — слуга бога. Не навязывай мне выбора. Я не могу воспрепятствовать божьей воле.
Он еще мгновение смотрел мне в глаза, потом глубоко вздохнул и опустил взгляд, будто тяжелый груз.
— Это — его воля? Гибель того самого королевства, которое он, по твоим же словам, назначил мне построить?
— Если он назначил тебе его построить, значит, так оно и будет, ты его построишь. Артур, мне самому это непонятно, я не хочу от тебя скрывать. Могу только сказать тебе: выжди, как выжидаю я, и положись на время. Веди себя так, как и прежде, а это все отложи и забудь. Предоставь эту заботу мне.
— А ты что сделаешь?
— Отправлюсь на север.
Минута бешеного молчанья. Затем он спросил:
— В Лотиан? Но ведь ты сказал, что не поедешь.
— Нет. Я сказал, что не предприму ничего, чтобы убить младенца. Но я могу следить за Моргаузой, дабы со временем, быть может, лучше понять, как мы должны поступить. А тебе буду присылать известия.
Снова молчание. И наконец тревога отпустила его, он отвернулся, принялся развязывать пояс.
— Ну хорошо, — проговорил он, хотел было еще что-то спросить, но удержался и только посмотрел на меня с улыбкой. Попробовав на мне кнут, он теперь хотел вернуться к прежнему добру и доверию. — Но пока длятся празднества, ты не уедешь? Я, если позволят дела военные, должен буду пробыть здесь восемь дней, прежде чем снова сяду на коня.
— Я полагаю, что мне лучше отбыть немедля. Пока Лот здесь, надо воспользоваться его отсутствием. Я скроюсь там где-нибудь и буду следить и ждать, и посмотрю, что можно сделать. С твоего изволения, я выеду завтра же с утра.
— А кто с тобой поедет?
— Никто. Я привык путешествовать в одиночку.
— Надо, чтобы тебя кто-то сопровождал. Это ведь не то, что поездка в Маридунум. И потом, а вдруг тебе понадобится послать известие?
— Передам с твоими гонцами.
— И все же. — Он развязал наконец пояс, швырнул его на кресло и позвал: — Ульфин!
За стеной послышалось движение, осторожные шаги, и на пороге опочивальни, подавив зевок, появился Ульфин со спальным халатом, переброшенным через руку.
— Да, милорд?
— Ты все время был здесь? — резко спросил я. Ульфин, не меняя каменного выражения лица, протянул руку, отстегнул пряжку на плече у короля и освободил его от бремени парадного одеяния.
— Я спал, милорд.
Артур сел в кресло и протянул одну ногу. Ульфин, преклонив колени, стал разувать ее.
— Ульфин, мой кузен принц Мерлин завтра поутру отправляется в поездку, которая, быть может, окажется долгой и трудной. Мне будет очень не хватать тебя, но я хочу, чтобы ты его сопровождал.
Ульфин, коленопреклоненный, с башмаком в руке, поднял на меня глаза и улыбнулся:
— Охотно, милорд.
— Разве ты не должен оставаться при короле? — возразил было я. — Сейчас как раз такие дни…
— Я делаю, как он велит, — просто ответил мне Ульфин и наклонился к второй ноге.
«Как и ты, в конечном счете» — этих слов Артур вслух не произнес, но они читались в быстром взгляде, который он бросил на меня, снова поднявшись на ноги и предоставляя Ульфину опоясать на нем спальный халат.
Я сдался.
— Ну хорошо. Я буду рад иметь тебя моим спутником. Мы выезжаем завтра же, и должен предупредить тебя, что отсутствие наше может затянуться.
Я дал ему необходимые наставления, затем снова обратился к Артуру:
— А теперь мне пора идти. Едва ли я еще увижу тебя до отъезда. Я пришлю тебе весть при первой же возможности. Где ты находишься, мне будет, уж конечно, известно.
— Да, уж конечно, — повторил он, и голос его прозвучал воинственно и грозно. — А сейчас ты можешь еще уделить мне несколько минут? Спасибо, Ульфин, теперь оставь нас. Тебе тоже надо еще собраться в дорогу. Пойдем, Мерлин, я покажу тебе мою новую игрушку.
— Еще одну игрушку?
— Еще одну? А, ты намекаешь на конницу! А ты видел ли лошадей, которых привез Бедуир?
— Нет еще. Мне говорил о них Валерий.
Глаза Артура зажглись.
— Они бесподобны! Быстрые, горячие, чуткие. Говорят, они могут, если надо, обходиться без зерна, одним сеном, и столько в них пыла, что, проскакав галопом хоть целый день, будут потом сражаться вместе со всадником насмерть. Бедуир привез с конями и конюхов. И если то, что они говорят, правда, значит, у нас будет конница, способная завоевать мир! Он привез двух объезженных жеребцов, оба белой масти и такие красивые, даже краше моего Канрита. Бедуир выбрал их лично для меня. Пожалуй сюда. — С этими словами Артур подвел меня к завешенному выходу на крытую галерею. — У меня еще не было времени их испытать, но неужели я не смогу завтра сбросить свои цепи хотя бы на час или два?
Это было сказано голосом непоседливого мальчишки. Я засмеялся.
— Авось да сможешь. А я счастливее короля: я завтра буду уже в пути.
— На своем старом вороном мерине?
— Нет, еще того хуже. На муле.
— На муле? А-а, ну да. Под чужим обличьем?
— Придется. Не могу же я приехать в твердыню Лотиана как принц Мерлин.
— Смотри, остерегайся. Ты уверен, что тебе не нужен эскорт, хотя бы на первую часть пути?
— Уверен. Со мной ничего не случится. А что ты хотел мне показать?
— Всего только карту. Смотри.
Он раздвинул занавесь. За ней была маленькая комнатка, вернее, широкое крыльцо, выходящее на внутренний дворик. Свет от полыхающих факелов играл на остриях пик в руках у стражников, не считая их, дворик и крыльцо были пусты. Перед нами стоял один только грубо вытесанный дубовый стол. Обычно на такие столы насыпают сухой песок в мелком блюде, чтобы на песке прочерчивать схемы и карты. Но тут лежала готовая глиняная карта, искусный скульптор вылепил горы и долины, реки и берега, так что глазу открывалась разом вся британская земля, как ее видели из поднебесья высоко летящие птицы.
Артур очень обрадовался моей похвале.
— Ага! Я знал, что тебе будет интересно. Ее только вчера кончили. Замечательно, да? А вот это куда лучше, чем сгребать в кучки сухой песок, который осыпается от неосторожного дыхания. Разумеется, можно вносить дополнения, когда мы сделаем новые открытия. Что там севернее Стрэтклайда, никто не знает. Но, слава богу, то, что севернее Стрэтклайда, меня сейчас не беспокоит. Во всяком случае, пока. — Он потрогал пальцем деревянный раскрашенный клинышек в виде красного дракончика, воткнутый в карту под надписью «Каэрлеон». — Ну, покажи мне, каким путем ты намерен завтра ехать?