—Владимир Сергеевич, я сижу на Верблюде с крысами, я с крысами сижу на Верблюде. Всё в порядке. — Это Римма Сабирова, конечно.
На Камне прочно обосновался ретранслятор, Время от времени будем менять сидящих там ребят.
Вчера явился наконец Боря Струков с палатками-гималайками, и смогла выйти последняя группа. Насмешил он нас, хотя комедия обернулась еще двухдневной задержкой выхода. Дело обстояло так.
Надо было забросить на плато с вертолёта высотные гималайские палатки. У нас очень хорошие палатки — двойные, лёгкие, с выходом-трубой. Они яркие, красивые и удобные, хотя и дорогие. Одна такая палатка стоит около пятисот рублей. Володичев накануне договорился с вертолетчиками об этой заброске. Прилетел вертолёт, сел, но не выключается, шум от лопастей, ничего не слышно. Николай Николаевич показывает вертолётчикам вверх, те кивают головой в знак согласия. Кинули в брюхо вертолета палатки и говорят Борису Струкову: «Боря, сбрось, ты знаешь, где надо». А он стоит в одних плавках. Накинули на него пуховку, сунули в шекельтоны и посадили в вертолёт. Вертолёт взлетел и пошел... в город Ош. А тут непогода... вылетов нет. И сидит наш бедный Боря в таком виде в областном городе Оше два дня. А может быть, он уже в сумасшедшем доме. Надо ещё знать, как выглядит этот прекрасный парень: длинный, нескладный, огромные руки, кулак с голову. Злой явился как чёрт, а мы смотрим на него и помираем со смеху.
С вертолётчиками у нас отношения непростые. Они словно прилетают к нам из другого мира, где люди работают только за деньги, где товарищеские отношения и общее дело ничего не значат и где не бывает таких энтузиастов-казанцев, благовоспитанных и душевных грузин и грузчиков — докторов наук.
Альпинисты, базирующиеся на леднике Фортамбек, хорошо изучили их характеры. Тот капризен, этот покладист, один летит только в хорошую погоду, другой когда просят, кто возьмёт лишнее, кто не возьмёт. Больше всех нравился Владимир Сергиенко, спокойный и безотказный, меньше всех — Игорь Иванов. Этот высокомерен, напыщен и не в меру криклив. Вертолетчик он отличный, но когда с высоты своей кабины он позволяет себе кричать на нас: «Куда? Тебе что сказали ? Как бараны, говори — не говори!» — то нам остаётся только опускать головы и молчать. Мы очень от него зависим, ох как мы зависим от него!
Валя Огудин принёс мне горсточку птичьих костей. Он собрал эти косточки, аккуратно завернул в бумагу и даже этикетировал: «Памирское фирновое плато, «Восток», 6100, 26 июля 1977 года».
—Не знаю, может быть, альпинисты курицу ели, — несколько смущенно улыбается Огудин в свою большую русую бороду, — но решил взять на всякий случай.
Развернув бумагу, я сразу понял, что кости голубиные.
—Валя, дорогой мой! Вы не представляете. какую вы мне оказали услугу! Я подозреваю, что это кости белогрудого голубя! Белогрудого голубя! Неизвестной никому птицы! Другого голубя здесь не может быть, разве что кто-то из хищных птиц мог занести, но это маловероятно.
—А как вы это установите? — широко открыл свои синие глаза Валя.
—Сам я этого сделать не смогу, но я отдам их на исследование специалисту — Евгению Николаевичу Курочкину. Тот не ошибается. И, если он подтвердит мое предположение, это и будет как раз тем самым документом, которого мне не хватает для утверждения, что здесь, на Фортамбеке, обитает таинственная птица.
30 июля 1977 года.
После двухдневного пребывания на станции «Восток», на высоте 6100, Рем Викторович решил подниматься выше. Из группы Володичева никто идти не может, группы Нуриса почему-то нет, но она на подходе. Хохлов, Зарудин и Мигулин присоединяются к группе Машкова, в которой идут казанцы. Все мы снизу порадовались этому, с Машковым всё-таки спокойнее.
29 июля они встретились на пути вверх с Арутюновым, Дюргеровым и Лифановым. Гляциологи работали на плато и на склонах пика Коммунизма около трёх недель. Большой срок для пребывания на такой высоте, можно сказать, подвиг. Накануне они поднимались под вершину и рыли свои шурфы, брали пробы снега на высоте около семи тысяч метров. Чувствовали они себя хорошо, ребята здоровые. Марк Дюргеров только что вернулся из Антарктиды, поэтому его называют Марком Антарктидычем. Там же побывал и Петр Лифанов, работающий сейчас на Фортамбеке от одного из институтов Узбекистана. Юрий Арутюнов — мастер спорта. Дюргерова не интересовала вершина, он мне говорил: «Зачем мне туда подниматься? Чего я там не видел? Я не альпинист, я гляциолог и делаю здесь свою работу». Но Арутюнов-то альпинист! А какой альпинист откажется от восхождения, когда вершина вот она — рукой подать. Арутюнов уговорил Дюргерова вернуться и вместе с Хохловым подняться на вершину. Их стало тринадцать.
«Разные люди по-разному переносят пребывание на семикилометровой высоте, — напишет потом B.C. Машков. — У недостаточно акклиматизированных пропадает аппетит, плохо спится, не хочется двигаться. Но вершина всё равно манит, и редко кто при этих признаках горной болезни спешит уйти вниз: два - три дня недоедания не так ощутимы для организма, а цель-то — рядом! Вот и Рем Викторович сказал, что чувствует себя хорошо, но есть ничего не хочет и — только вверх. Наутро все тринадцать тронулись в путь, к вершине».
Рем Викторович идет к вершине. Приходилось слышать разговоры о том, что таких людей, как Рем Викторович Хохлов, не следует пускать на восхождение, что, мол, нельзя подвергать их малейшему риску. Хорошо. Но кто, скажите мне, запретит ему это, кроме врачей? А врачи пустили. Когда погиб в авиационной катастрофе Юрий Алексеевич Гагарин, тоже ведь говорили многие, что нельзя таким людям, как Гагарин, летать на самолете. Но как летчику запретить летать?! Никак нельзя. Так же, как и альпинисту нельзя запретить подниматься на вершины. А Рем Викторович — опытный альпинист. Несмотря на всю свою занятость ученого, ректора, крупного общественного деятеля, он каждый год выкраивает время для гор. И зимой, и летом (Хохлов, как и большинство альпинистов, катается на горных лыжах). Он спортсмен и никогда не оставляет тренировок. Может быть, запретить ему этим заниматься? Не всем ведь нравится, что ректор Московского университета, академик, вице-президент Академии наук СССР, лауреат Ленинской премии и т.д. и т.п. бегает невесть зачем по Ленинским горем?
Всё это так, но лагерь, вся поляна Сулоева и ребята наверху в страшном напряжении. Все следят за каждым передвижением его группы. Как связь, так у рации толпа народа. Установили трубу с увеличением в 60 раз и смотрим на вершину. Вчера хорошо было видно, как все тринадцать человек вышли на 6900 и поставили палатку. Сегодня утром видим: все вышли из палаток, шесть человек сразу ушли вверх (группа казанцев), а остальные семь двигались как-то непонятно — сходились, расходились, стояли, сидели. Что-то не то... Узнаем по радио, что Рем Викторович идет медленно, но от восхождения не отказывается. Пока всё в порядке.
А там происходит вот что: Рем Викторович не может принять общий темп, задерживает группу. А в этот день надо дойти до вершины и спуститься обратно на 6900 к палатке. Стало ясно, что в этот день до вершины не дойти, надо или возвращаться или устраивать дополнительную ночевку под вершиной. Накануне Рем Викторович высказал сомнение: стоит ли идти дальше? Наутро Машков спросил:
— Вернёмся?
— Ну что вы, — ответил тот, — ни в коем случае.
Тогда шесть человек машковцев идут налегке на вершину, а остальные семь остаются ночевать на 7300. Машков — с Хохловым, его ребята поднялись на вершину, спустились и ушли подстраховать группу Хохлова на 6500. Погода испортилась, видимости уже никакой. Там, наверху, сейчас здорово метёт и засыпает палатку. Неясно, где Нурис, с ним — тоже нет связи.
На Фортамбеке в эту ночь не спали. Я слышал, как ворочается в соседней палатке Иван, как кто-то ходит в темноте, то и дело раздавались приглушенные голоса. Лёжа с открытыми глазами, я смотрел в темноту и старался представить себе, что происходит там, наверху. В одну палатку набилось семь человек. Можно только сидеть. Градусов двадцать мороза, резкий, пронизывающий ветер валит, рвет палатку, не хватает воздуха... Уже на плато, на высоте 6000 метров атмос-ферное давление меньше половины нормального, на 6500 оно равно всего 330 миллиметрам ртутного столба, а на 7000 - 300 миллиметрам. Дышать нечем. Уже здесь, на Фортамбеке, ёмкость лёгких за счет внутрибрюшного давления и отечности сокращается наполовину. И после такой ночи идти... На один шаг четыре вдоха и выдоха, а то и все шесть. Передали, что Рем Викторович не хочет ничего есть и пить. Потеря влаги большая, обезвоживание идет через усиленное дыхание. Тут только пить и пить. О, господи, скорее бы наступило это завтра и дал бы Бог, чтобы все было в порядке!
31 июля 1977 года.
Утром они долго не выходили из палатки. Судя по висящим на гребнях «снежным флагам», наверху холодно и метёт. Наконец мы насчитали всех семерых. Они медленно двинулись вверх. Отделилась и ушла к вершине четверка. Тройка остановилась, долго стояла на месте, потом медленно пошла вниз. В 14.30 узнаем по радио, что четверка, идущая к вершине, состоит из Арутюнова, Дюргерова, Лифанова и Мигулина. Машков и Зарубин спускают Рема Викторовича к палатке на 7300 и далее к палатке на 6900, которую поставила для них спустившаяся с вершины четверка Арутюнова. Около палатки остался встречать тройку Арутюнов, остальные трое восходителей ушли вниз: они не нужны, да и места им в палатке нет. С Ремом Викторовичем остаются Машков, Зарудин и Арутюнов.
1 августа 1977 года.
На первой утренней связи узнаем от Машкова, что тяжело заболел Юра Арутюнов. Диагноз: острый живот. Это может быть и приступ аппендицита, и холецистит, и непроходимость... Многое может быть, но ничего хорошего. Короче говоря, необходимы немедленный спуск и срочная операция. Идти Юра не может. Подошедшие снизу на помощь ребята упаковывают Арутюнова в спальный мешок и волоком быстро спускают. Там работают, кром