Вечером передали по радио, что Рем Викторович чувствует себя хорошо. Консилиум авторитетных врачей, среди которых был и специально прилетевший из Москвы профессор, признал, что никакой опасности для жизни нет и что Хохлова можно отправлять в Москву. Говорят, при этом московский светило сказал с улыбкой своим местным коллегам: «Вы поставили его на ноги, а ваши лавры мы будем пожинать в Москве».
Когда все спустились вниз, Юрий Михайлович Широков предложил про-вести разбор восхождения, как всегда делают альпинисты. Сидя на разборе, я записал рассказы Машкова, Володичева, Зарубина, Струкова — почти всех участников событий. Привести их здесь целиком — значит много раз повториться, ведь люди рассказывали об одном и том же. Возьмём лишь отдельные куски из некоторых рассказов, чтобы попытаться воссоздать события в их последовательности.
Наверное, для того, чтобы представить себе интересущие нас события, недостаточно только моего рассказа, рассказа человека, наблюдавшего за восхождением в подзорную трубу и разговаривающего с его участниками только по радио с поляны Сулоева. Возможно, одно свидетельство очевидца будет где-то перекрываться другим. Это не должно нам помешать.
Первым на плато вышел Арутюнов, на следующий день — Дюргеров.
Дюргеров: «Наш выход был сугубо научном, по крайней мере для меня, ибо восхождение на пик Коммунизма не входило в мои планы. Работы наши новы ичрезвычайно интересны, мы все трое и радовались возможности провести такие уникальные исследования.
25-го июля мы были на 6500, 26-го июля поднялись на 6900 и выше, а на следующий день начали спуск вниз и на высоте примерно в 6700 встретили группу Машкова и Хохлова».
Хохлов, Богачев и Зарубин стали подниматься на плато 24-го июля. Мигулин был уже там, вышел раньше с машковцами.
Зарубин: «С Ремом я в 1969 году был на пике Корженевской, а в 1970 году вместе шли на пик Коммунизма, но дошли только до 6850. Три ночи пережидали непогоду с ураганным ветром и откатились вниз. В этом году решили взять реванш в том же составе: Рем, Иван и я.
В первый же день дошли до Верблюда. На другой день вышли на Парашютистов. Сильный снегопад, пришлось мне два часа выкапывать палатку. Рем плохо себя чувствовал без акклиматизации, с Ваней то же что-то случилось, скис совсем. В четыре часа дня приехал на снегоходе Машков (мы ждали его с утра). Дал нам лыжи. Ивану нехорошо, идти не может. Надели мы с Ремом лыжи и двинулись без рюкзаков. Погода хорошая, пошли без пуховок. Рем идет позади с дистанцией в полкилометра, я останавливался, ждал его. Потом он бросил лыжи и пошел пешком. Уже через час поняли, что с пуховками мы дали маху, очень замерзли. Шли до «Востока» около трёх часов. Машковцы и Мигулин отпоили нас на «Востоке» чаем. Прекрасные ребята — машковцы».
Машков: «На следующий день привез я им рюкзаки и стали думать о восхождении. Рем Викторович хотел сначала сходить для акклиматизации на 6500 и вернуться, но потом отказался от этой мысли, и два дня мы провели на «Востоке». Группы Нуриса нет, больше никто из ваших идти не может, кроме Мигулина. Стало ясно, что идём вместе с моими ребятами. У меня была группа в шесть человек. Ребята сильные, как раз то, что нужно для Хохлова.
Рем Викторович нёс сначала свой спальный мешок, а потом шёл совсем без рюкзака. Зарубин слабее моих ребят, но сильнее Рема. Мы хотели сразу выйти на 6900, однако с ними очень спокойно сделали в первый день 6500 и на другой — 6900.
Мело, палатку все время заваливало. Я варил, Поткин лежал с краю и подавал мне снег через всю палатку. Сразу заметили, что Рем Викторович плохо ест, на 6500 перестал пить. Спокоен, как всегда, но ему казалось душно в палатке, просил открыть, Поткину, который лежал с краю, это не понравилось, и он предложил Хохлову поменяться с ним местами.
Рем Викторович очень небрежно относится к своему снаряжению. Он как-то беззащитен, у него отсутствует чувство самосохранения. Например, засунет в свой походный мешок одни ноги и лежит дрожит. Ему говоришь: «Рем Викторович, залезьте в мешок целиком, накройтесь пуховкой». — «Спасибо, мне хорошо», — отвечает. «Рем Викторович, снимите внутренние ботинки, так будет теплее». — «Нет, ничего, спасибо». На пуховке у него молния не работает. С прошлого года, между прочим. Кошки немецкие, из ФРГ. Разве это кошки?! Пройдёт сто метров — и они у него слетают. Руки у него давно поморожены, еще в прошлые годы, а он взял и отдал свои рукавицы. Я их тут же отобрал обратно: «Что вы делаете? Вам самому нужны». Спрашивал у него несколько раз: «Как ноги?» — «Ноги теплые». А теперь узнаю, что прихватило ему ноги. Вот так и приходилось за ним все время смотреть. Но энтузиазм в нас горит будет он на вершине!
На 6900 — ночёвка между увалами Большого барьера. Приятная котловина, устроились неплохо. Прикинули, нас тринадцать, стало быть, четыре связки по три, сам я на скользящем. Одна связка топчет, вторая — с Ремом, третья — отдыхает.
Наутро вышли. Прошел я 15 минут, сел и жду Хохлова — он идет полтора часа. Чую, таким темпом не быть нам сегодня на вершине. Советуемся, переформировываемся. Шестёрка моих ребят уходит на вершину, а мы решили заночевать на 7300 ».
Зарубин: «Когда мы сошлись с гляциологами, я считал, что им надо идти вниз, они же без палатки, без продуктов. Были дебаты. На 7300 тех, кто был без мешков, положили в середину. Отношения нехорошие. Какой отдых в такой тесноте? Сил не набрались, никто не спал».
Володичев: «Мы пришли на плато группой — Урумбаев, Шиндяйкин, Ратников и я. Моя научная программа требовала работать здесь минимум три дня. Но после нескольких переходов на плато я понял, что выше идти не могу. Ратникову это тоже стало ясно. Образовалась группа: Урумбаев, Струков и Шиндяйкин. К ним присоединились Васильев и Рокотян. Они вышли за Хохловым, отсутствовали два дня и 31-го июля вернулись физически и морально травмированными».
Машков: «Вот так мы и заночевали семером в одной палатке. Площадка была маленькая, в полпалатки, да еще они втиснулись. Стойки падали, снежная крупа затекала внутрь, всё барахло шекельтоны, примуса, веревки, кошки — съехало вниз. Три раза за ночь пришлось всем вылезать из палатки. Самая паршивая ночевка из всех моих ночевок. Снег со склона стекал и вытеснял нас. Тогда я встал, вылез и соединил конек палатки со склоном, стало лучше. Сна, конечно, никакого. Я спросил Хохлова: «Может быть, не пойдём?» Меня беспокоило прохождение предвершинного гребня после такой ночи. Для ослабленных людей там опасно. «Ну, что вы, — говорит, — пойдём».
Держался он хорошо. Зарубин без конца ворчал на Арутюнова, а Рем только говорил: «Вам помочь? Давайте, я поддержу».
И мы пошли. Утром укрепили, наладили с Зарубиным палатку и догнали их. Не уловил я момента, когда в Реме произошел перелом. Слава говорит, появилось у него что-то в глазах, я не заметил. Вижу только, что вместо пяти шагов подряд стал он делать один. Вниз он пошёл тоже плохо. Пятьдесят метров спускались до палатки час».
Зарубин: «Наутро — солнце... Четверка пошла вперед, а мы с Машковым и Хохловым решили не спешить. Оделись потихоньку, вышли. Прошли две верёвки, вдруг Рем садится: «Я дальше не пойду». Володя говорит: «Слава, догоняй ребят!» А я только посмотрел Рему в глаза и сказал: «Нет, не иду». Машков крикнул ребятам: «Старший - Арутюнов!»
Спустились до палатки, поели, попили, стали спускаться дальше. Ребята сходили на вершину и догнали нас при подходе к скалам. Мы их отпустили, просили только палатку для нас поставить на 6500».
Дюргеров: «Когда мы подошли к ним, Машков велел идти вниз, поставить палатку и вызвать доктора. Стали мы ставить палатку, а Юра уже ничего не может делать. У него не было сил идти дальше, и он остался».
Зарубин: «Добрались мы до этой палатки на 6900; странность в глазах Рема стала исчезать, но говорит невнятно. Уложили его хорошо, на поролон. Ночью боль в пальцах и у меня и у Рема. Володя говорит, хорошо, что болит, значит, целы пальцы.
Проснулись в пять часов от стона. Машков через меня перепрыгнул к Юре: «Что с тобой?» — «Боль в желудке». — «Язва была?» — «Нет». — «Гастрит?» — «Нет». Рем очень заботлив, по-матерински занимается Юрой. Сообщили по радио, пришли снизу ребята. Взяли Арутюнова на веревку, надели ему кошки, тронулись. Тут группа машковцев идет вверх, другие уже ребята. Они нехорошо, недоброжелательно высказались об экспедиции МГУ. Машков отвел их в сторону, сказал им пару «теплых» слов и повернул - не будет вам восхождения».
Машков: «Чуть замешкался, подхожу и вижу такую картину: лежит куль из спальных мешков и из него смотрит на меня печальными глазами Рем Викторович. «Владимир Сергеевич, меня запаковали»... А это наши ребята снизу подошли. У Нуриса глаза горят жаждой деятельности, и они уже волокут Хохлова по камням.
— Ребята, — говорю, — я обещал Рему Викторовичу, что мы здесь заночуем.
— Богачев велит спускать, — неуверенно тянет Володичев.
Но я овладел положением.
— Распаковывайте, — говорю, — ставьте палатку.
Уложили мы Хохлова, Коля устроил под него два поролона, а сами мы на снегу. Упаковали в мешки Юру Арутюнова и вниз повезли. Рем Викторович хлебнул бульона — прекрасно! Но он уже терял контроль над собой. Человек он скромный, даже стеснительный, никому никогда не мешал, в палатке с ним было одно удовольствие. А тут лёг по диагонали, оттеснил нас по углам и не замечает этого. Но дышит хорошо. Утром на 6500 мы узнали по связи о смерти Юры. Видимо, Рем Викторович очень остро воспринял гибель Юры, хотя и молчал. Сказал только: «Мужественно шёл Юра».
Зарубин: «Подвалило много народа. Рема сопровождали два врача. Я ушёл вниз. Юру спустили на «Восток», уложили в большой палатке, сделали уколами блокаду. Он заснул. Под утро проснулся и тут же умер. Без слов. Неверно, что Рем ничего не пил, на спуске его заставили выпить почти полную флягу воды с сиропом.
На «Востоке» я застал Струкова и Василева лежащими. Разнобой, все перемешалось, грязь... Я спрашиваю Нуриса: «Что произошло?» Все молчат. Тогда я говорю: «Нурис, возьми на себя руководство, наведи порядок!» Нурис приказывает мне идти вниз с больными. Забрали мы с Петей Лифановым Струкова и Васильева и пошли вниз, на Фортамбек».