– А это зачем? – крикнул Кокшавуй.
Вайговат должен был принять волшбу выстроившихся внизу боевых крылов и отразить ее, обрушив на врага. Сам он колдовать не мог, на Патор-утесе волшбы не было, да утес никогда и не вписывался в рисунок обороны: чтобы прихлопнуть весь берег, достаточно было пятерых крылов на берегу. Но на Юл такая волшба не распространялась, к тому же утренние занятия показали, что волшба может не получиться: земля не помогала, а собственных сил десятков крылов, птенов и мужей, даже умноженных взаимодействием и яростью, не хватает.
И боги перестали помогать людям. Они ушли, но перед уходом послали людям бурю с молниями, способными и испарить любую волшбу, и страшно усилить ее. Патор-утес был огромным и неоспоримым подтверждением этого.
Арвуй-кугыза пытался спорить, но Вайговат сказал: «Ты мне должен, помнишь?» Арвуй-кугыза закрыл больные глаза и отошел.
И Вайговат, уже выросший из боевого возраста, полетел на утес. А Кокшавуй, которому в голову и пришла эта диковатая – особенно для зрелого мужа и пивовара, сроду не волховавшего над предметами крупнее шишек хмеля, – мысль, настоял, что будет помогать. Сам уж не зная как и чем.
Так и не узнал: Вайговат, не ответив, побежал к нацеленному в грозу выступу посреди площадки, обмотал его силовым стеблем, вернулся на обращенную к Юлу сторону и замер, время от времени поглядывая за край.
Кокшавуй заглядывать не решался, боялся сорваться: коленки еще мелко и не в лад подрагивали после полета. Он подождал немного, вытер лицо от дождя, который заливал глаза и рот, затекал в уши и собирал косы и складки одежды неприятными валиками, поёжился и снова закричал:
– Чего ждем-то? Жить здесь собрались?
– Умирать! – гаркнул в ответ Вайговат, не умевший ни петь, ни шутить.
Кокшавуй кивнул, уперся ногами покрепче и пробурчал:
– Предупредить не забудь, сынок.
Намотал силовой стебель на дрожащий кулак и запел про Сидуна – чтобы тот готовил баню. Отец замерзшим придет.
– Лети над лесом, – велел Юкий и зачавкал прочь.
Эврай мотнул головой. Юкий остановился, будто смог услышать еле заметный шорох ворота о шею сквозь рев дождя, хлюпанье грязи и крики, крики, крики со всех сторон.
Крыло уже почти зарастило дыру под заплатой и жадно досасывало медово-солевое питание из туеса, найденного в куче брошенных на берегу припасов, которые никто не захотел нести. Припасов оказалось сильно больше, чем мары. Теперь, получается, их стало еще больше.
Взять огонь и полететь к лодям, понял Эврай. Будут стрелять – плевать, кто подстрелит, на того с огнем и упаду. Долететь все равно успею, даже мертвым. Или можно с утеса ведь.
– Можно с утеса! – заорал он.
Юкий оборвал:
– Сынок, на утес уже летят, с берега идут, все тут, все хотят… Мстить хотят. Нам не мстить, нам жить надо, а для этого смотреть и думать придется, понимаешь? Враг – он не один, в лесу тоже враг. Может, хуже. А у нас там никого. Лети над лесом, умоляю. Если кучники там, дай знать. И не лезь к ним, сразу назад. А то мы ничего не узнаем, и получится, что погиб зря, как…
Он замолчал, погладил Эврая по голове и еще быстрее, чем раньше, зачавкал к берегу, не дав Эвраю крикнуть: «Сам ты зря! Она не зря погибла!»
Эврай пробормотал это негромко, сказал крылу: «Хватит жрать уже», повесил свежий туес с медом на пояс и стал вдевать в проймы сразу заболевшие руки.
Руки и ноги всегда не поспевают за мыслью, но никогда это не было так страшно и отчаянно. Мысленно Кул уже расстрелял обслугу ловителя молний, поджег и пустил пять стрел, запалив три лоди в местах, куда тушильщики быстро не доберутся, во второй раз стремительно сменил тетиву на одну из десятка новых, выращенных и свитых лично, перебежал на новую точку и бил по рулевым двух сближающихся лодей, чтобы они хотя бы ненадолго остались без управления и столкнулись – а на самом деле он раз за разом поджигал смоляной шарик на третьей стреле, а тот сильно дымил, шипел под дождем и гас, и каждая струйка зряшного дыма вспучивала и расталкивала так ладно сложившуюся картину быстрого и кучного поражения противника.
Все было неправильно, не там и не так, это давило и душило, вдохнуть давала только правильно спущенная тетива. Ладно хоть успеваю уворачиваться, подумал Кул, сделал очередной шаг в сторону, и сразу две стрелы свистнули между ним и отпрянувшим Озеем, который так и бегал за ним с факелом и плошкой смолы с войлоком.
– Уйди, ты им помогаешь, они в огонь целят! – яростно заорал Кул, пустив так и не занявшуюся огнем стрелу в грудь самого опасного лучника с ближайшей лоди и следом вторую – во второго по опасности. Второй успел отпрыгнуть, стрела вместо живота пробила пах, сам виноват.
Кольцо на большом пальце молило о тетиве.
Озей наконец исчез, перестав отвлекать, и следующая стрела взялась огнем сразу. Кул воткнул ее в рулежную рукоять самой большой лоди и нахмурился. Лодь была пустой, вторая – тоже. Не мог же он всех перебить.
Кул всмотрелся в черное шевеление между запылавшими бортами и тускло извивающейся полосой прибоя и заорал, стискивая последний колчан. Шевелились не волны, шевелились головы и плечи. Шестипалые попрыгали в воду и приближались к берегу. Не десятками – сотнями.
Кучников Эврай заметил чудом – молния распахала небо, внизу проявился и погас клубок отблесков. Эврай сделал широкую петлю, переключаясь с ночного зрения на поисковое, и лишь тогда увидел, что поляна на окраине леса заполнена людьми, причем большинство сидит сужающимися кругами, а несколько человек толпятся у тропы, ведущей к опушке, вырубке перед болотцами и ялу.
От очередной вспышки Эврай ослеп и чуть не рухнул, зацепив ногами широкую верхушку ели. Он спешно набрал высоту, промаргиваясь. Бо́льшая часть сидевших кучников теперь сунулась лицами в траву, прикрывая головы и тоскливо воя. Этот вой был слышен даже сквозь рокот грома, переползающий от Юла к далеким гарям, и сквозь бой бесчисленных капель по веткам. Он будто извилистым дымом поднимался по длинным блестящим струям, пока не оборвался резким окриком.
Отряд у тропы расступился. На траве остался человек, сложившийся примерно так, как кучники вокруг, лицом в колени, но не скорчившийся, а будто безвольно и бескостно опавший. Даже руки у него не прикрывали голову и не были подобраны к коленям, а вывернуто лежали на траве по примеру подола слишком широкой одежды, темной и многосоставной. Было еще какое-то царапающее несовпадение между тем, как выглядел этот человек, и тем, как вели себя люди вокруг. Эврай зашел на второй и третий круг, не слишком заботясь о том, что окажется замеченным, пока не понял, что кучники вокруг скрючившегося ничком человека внимательно слушают, что он там говорит в мокрую траву, слежавшуюся хвою и гудящую землю, готовясь подчиняться.
И, явно подчиняясь, двое из них точно так же встали в паре локтей впереди и позади человека, пали на колени и тут же лицами в колени – и замерли. Эврай заложил широкую медленную петлю, считая и запоминая на всякий случай копья, луки и сабли, которые кучники не выпустили даже в крайнем испуге, и сразу почти забыл все подсчеты, зависнув над краем поляны.
Скорчившаяся троица восстала, совершенно одновременно и одинаковым движением, и двинулась вперед – не просто в ногу и подлаживаясь друг под друга, а одним существом о трех телах. Человек посередине оказался стариком, невысоким и щуплым, это было видно даже под двумя накидками разного цвета и длины, а кучники впереди и позади него были крупнее и моложе, но одно на троих движение было не старческим и не молодым, оно было скупым и осторожным: очень прямая спина, голова не прячется от дождя, левая полусогнутая нога вперед – правая полусогнутая рука назад, правая полусогнутая нога вперед – левая полусогнутая рука назад. Будто трех человек вдели в одну пару лыж, причем не только ногами, но и локтями, спинами и головами. Люди так не ходят. Звери так не ходят. И насекомые так не ходят, хотя больше всего троица была похожа на членистоногое, забавы ради решившее шагать в ногу.
Но здесь не забава.
Один из кучников пристроился в спину троице и крикнул, видимо, приказ остальным. Кучники с поляны боязливо, но быстро и умело влились в цепочку, которая поползла к поляне и ялу.
Прав Юкий, подумал Эврай, устремляясь к всполохам над Юлом. С двух сторон враг. И что делать теперь?
И почему нам не дали просто уйти?
Волшба не работала. Озей был к этому готов, был готов к тому, что придется отступать и, возможно, умирать. Но никто не готовил его к тому, что это произойдет так быстро и бессмысленно.
Луки с лодей скверно доставали до берега – мешали дождь и высокие волны. Видимо, поэтому лучники прыгнули в Юл первыми, первыми приблизились к берегу – и открыли огонь, еще стоя по пояс в реке. Некоторые не дошли, ловили стрелу под поднятую руку с луком и будто вдергивались под воду, некоторые падали уже в размазанную ливнем полосу прибоя: Кул не останавливался. Но на всех его не хватало. Большинство лучников дошло, большинство дошедших не отвлекалось на Кула, бегавшего по холмам, окружавшим берег, Перевернутый луг и Смертную рощу, большинство быстро отдышалось и начало попадать.
А за лучниками шли мечники. Они грузились в лодки, но Кул поджег все три и расстрелял половину шестипалых в той, что пыталась двигаться горящей. Остальные высыпали за борт. Плыть и даже продираться сквозь воду им было тяжелее, чем лучникам. Наверное, кое-кто утонул, а кое-кто сбросил перевязь с тяжелым железом оружия. Но на берег выбирались все равно многие, слишком многие. Их было куда больше, чем мары. И они сразу кидались убивать. А мары убивать не умели, хотя уже начинали хотеть.
Озей уж точно.
– Бежать, бежать! – шептал он, глядя на замершую в приседе троицу Перепелов, на которую, вздымая снопы брызг, шумно надвигались мечники.
Перепела рванули прочь, когда первый из четверки шестипалых уже отвел палаш для удара. Они успели, почти. Успели вдеться в крылья, разбежаться, взлететь и дернуть веревки так, чтобы выдернуть чеки, удерживающие земельные речки, – и те, шипя, размотались длинными светлыми языками почти к самому прибою, заставив мечников споткнуться и съехать по холму, как по раскатанной ледяной дорожке, сшибая и увлекая за собой всех, кто бежал следом. Но один из мечников, падая, сумел швырнуть то ли нож, то ли дрот. Видное даже сквозь плотную сеть дождя лезвие ударило Якая в ногу и отлетело в сторону, а Якай, теряя высоту, стал падать в другую сторону, еще свободную от земельных речек. Вокруг него тут же мелькнула пара почти незаметных стрел, а от берега навстречу падающему крылу карабкался шестипалый, не охваченный свалкой.