Этот год очевидно будет совсем другой историей. Внезапно, благодаря мужчине в маленькой чёрной шляпе, у неё были более важные вещи, о которых нужно было волноваться, чем продажи туфлей и тройные скидочные купоны.
Она даже раздумывала забросить затею полностью, фактически, она уже подняла трубку телефона и уже нажимала кнопки номера Бриджетт, но всё-таки повесила трубку. Отмена в самую последнюю минуту лишь вызовет ещё больше вопросов, чем она готова была ответить. Нет, сказала она себе, ей придётся «потерпеть, милочка», как любил говорить её отец.
У Раяна были свои дела касаемо чёрной пятницы, в которых он участвовал. В первую очередь, китайский шведский стол на ленч с ребятами из команды по боулингу, а также соревнование из трёх игр с лучшим общим счётом, в котором победитель забирал себе всё в заведении «Румфорд Рок’н’Баул» (ежегодный победитель награждался двухфутовым позолоченным трофеем, напоминавшим брыкающуюся заднюю часть осла; Раян забирал его к себе уже три года подряд). После боулинга, они обычно направляются на сосисочную вечеринку Билли Франклина, где они наслаждаются мексиканской едой и смотрят университетский футбол на большом экране телевизора. Раян обычно возвращался тогда домой в часов восемь или девять вечера, страдая от приступа острого драконьего дыхания и незамедлительно торопился на второй этаж дома по лестнице за таблетками от изжоги фирмы «Tums». Он обычно проводил полночи стоная и воя в ванной комнате и просыпаясь на следующий день клялся, что больше не пойдёт туда в следующем году. Они могут забрать свой чёртов трофей, оставить его себе. И, конечно же, по традиции Гвенди и Раян на обычно хохотают над всей этой ситуацией в этот следующий день за завтраком, завтрак состоит из тоста и большого стакана воды для Раяна, который точно знает, что не имел в виду ничего из выше сказанного всерьёз.
Поэтому да, она решила, что она потерпит, милочка, и поэтому они оба проживут этот соответствующий напряжённый день. Потом они как ни в чём не бывало придут домой, переоденутся в пижамы, захватят с собой бутылочку хорошего красного вина и пару бокалов, и встретятся в ванной. И после всех прожитых лет она расскажет ему всё.
Вот только так не получилось.
Гвенди сдержала свою часть сделки тип-топ. Сразу, как и следовало ожидать, она была отвлечённой и тихой. Она едва ли прикоснулась к омлету, домашней картошке фри, тостам за завтраком. Как только они добрались до машины, она осознала, что смотрит в окно на проходящую мимо деревенскую местность, «мечтая» о шкатулке с кнопочками и бледном, восковым лице Ричарда Фарриса. И тех идеально гладких руках без линий жизни на них, почему об этом она не могла перестать думать. Она старалась изо всех сил следить за разговором, кивая, когда она ощущала, это было уместным и бросая время от времени комментарий-другой, но Бриджетт не была одурачена. Уже на половине пути к Портленду, она убавила громкость автомобильного радио и спросила Гвенди, что не так. Гвенди отрицательно покачала головой и извинилась, клянясь, что у неё остаточная мигрень с прошлой ночи, и что она не выспалась (по крайней мере второе было верным). Она на показ выпила три таблетки Адвила и подпевала в такт песни «I write the Songs» Барри Маннилоуа, когда та послышалась на радио, и это, казалось, убедило Бриджетт.
К тому времени как они припарковали машину и направились в «хаос», Гвенди уже улыбалась и смеялась. Бриджетт со своим детским энтузиазмом и необычным, своеобразным чувством юмора, как всегда, имела способность замедлять время и заставлять весь окружающий мир отходить на задний план. Гвенди часто говорила своему мужу, что проводить день с Бриджетт Дэсхардин было немного похоже на то, если бы кто-нибудь залез в машину времени и отправился в поздние 70-ые. Её простое умение наслаждаться жизнью было заразительным.
Обе женщины «одержали крупные победы» в самом первом бутике, в который они вошли, универсальный кошелёк за полцены для Гвенди, пара кожаных сапог по колено для Бриджетт, и всё это задало тон на остальную часть дня. Они провели следующие восемь часов смеясь и сплетничая как парочка счастливых тинэйджеров.
Часто, даже чаще, чем она могла ожидать, к Гвенди подходили мужчины и женщины, которые говорили, что они собираются голосовать за неё. Одна из них, более старая женщина с идеально уложенными розовыми волосами, дотронулась до её локтя и прошептала: «Только не говори моему мужу».
После того как они захватили суп и салаты для обеда в переполненном до невозможности заведении «Крэкер Бэррел» недалеко от трассы I-95, Гвенди наконец-то добралась домой в 7-45 вечера. Она незамедлительно высвободилась из своей одежды, покидая её в беспорядочной кипе на ванном полу и погрузилась в тёплую ванну с пенкой. Час спустя, одетая с свою любимую пижаму, которую ей привёз Раян ещё во время выполнения своего задания во Вьетнаме, она «отрубилась» на диване в гостиной с книгой-детективом в мягкой обложке на своих коленях.
Некоторое время спустя её разбудил громкий звонок в дверь. Большой дурашка забыл свои ключи, подумала она, вставая с дивана. Она мельком взглянула на древние высокие напольные часы по пути в коридор, и была удивлена тем, что уже далеко за полночь. Она всё ещё не особо волновалась, пока не увидела в глазок Норриса Риджевика, стоящего на пороге, того самого Норииса, который когда-то занимал позицию местного шерифа полиции «провинции» Касл Рока на протяжении почти 20 лет, ушедшему на пенсию год тому назад и проводящему большую часть своих дней рыбача в озере Дарк Скор.
Она быстро отворила дверь и сразу поняла по выражению глаз своего старого друга, что Раян не вернётся сегодня домой, что он вообще никогда уже не вернётся. Прежде чем Риджевик смог вымолвить хоть слово, Гвенди начала всхлипывать, вопль разрывал её грудную клетку, и она пошатнувшейся походкой направилась к дивану, в то время как слёзы скатывались у неё вниз по щекам.
Норрис вошёл в дом с опущенной головой и закрыл дверь за ним. Сидя на ручке кресла, он положил руку на плечо Гвенди. В то время как он объяснял, что случилось – авария с наездом со скрывшемся с места преступления водителем – жизнь её мужа, с кем она прожила так много лет, оборвавшаяся так внезапно, заставило Гвенди ужаться в дальнюю часть дивана и скрутиться в позу эмбриона, прижимая ноги плотно к своей груди.
«Должно быть, он совсем не испытал никакой боли, - сказал Норрис, добавляя ту самую мысль, которая вертелась у неё в голове – «я знаю, это не утешение».
«Где это произошло?» Полагая, что должно быть это было на парковке «Рок’Н’Баул, скорее всего какой-то парень парень в пикапе, который отъезжал слишком резко, возможно, после нескольких банок пива, в то время как его рука шарила по кнопкам автомобильного радио.
«Дерри»
«Где?» Думая, что ей послышалось. Дерри находилось за сотни миль к северу от «Рок’Н’Баул» и квартиры Билли Франклина Румфорда.
Норрис, возможно полагая, что она хотела действительное местоположение, проконсультировался со своей записной книгой. «Он переходил Витчем Стрит у подножья того места, которое называют Холм Апмайл.
«Витчем Стрит в Дерри, ты уверен?»
«Прости, но это так, моя дорогая»
«Что он там делал?»
До сих пор не веря в эти новости. Это был своего рода камень, застрявший в её горле. Нет, ниже, который лёг на её сердце.
Норрис Риджевик одарил её странным взглядом. «Ты не знаешь?»
Гвенди отрицательно покачала головой.
Во дни, следующие за похоронами её мужа, Гвенди осознавала, что ищет ответ на этот вопрос с решительным упорством, которое граничило с навязчивой идеей. Она узнала, поговорив с некоторыми членами команды по боулингу Раяна, что он позвонил им рано утром в чёрную пятницу и отменил своё участие в ежегодном чемпионате, а ещё и в вечеринке Билли Франклина. Он не дал никаких объяснений, просто сказал, что-то всплыло что-то важное, что заслуживает его внимания.
Всё это ничего толком не говорило Гвенди. Конечно же это не было связано с работой, Раян должен был относится ко всему с лёгкостью незадолго после Нового Года, факт, который она подтвердила по телефону со своим редактором, не говоря уже о каком-то задании, которое почему-то заставило его совершить двухчасовую поездку в Дерри в день после Дня Благодарения.
То, что она знала о Дерри не было хорошим. Это был тёмный и тоскливый город с жестокой историей. Там было внушающее опасение количество убийств и исчезновений, таящихся в его прошлом, а также детальная документация странных видений и событий. Прибавьте сюда серию смертельно опасных наводнений и тот факт, что Дерри является домом для одного из самых ярых анти-ЛГБТ сообществ в штате, и вы получите место, которое большинство неместных избегают как ядовитый сумах.
Женщина, с которой Гвенди близко познакомилась долгое время тому назад во время одной из кампаний по сбору фондов утверждала, что когда она была подростком, живущим в Дерри, её по улице преследовал хихикающий мужчина, одетый как цирковой клоун. У него были лезвия вместо зубов и высокие круглые серебряные глаза, или так она сказала. Она смогла убежать от него только войдя в полицейский участок Дерри, безумно крича от сильного испуга. В то время как офицер полиции поднёс ей стакан воды и попытался изо всех сил утешить её, два других полисмена вышли наружу, чтобы поискать того человека. Они вернулись через 15 минут, лица красные, глаза широко открыты, прерывистое дыхание, утверждали, что ничего не видели. Улицы были заброшены. Но их голоса были наполнены страхом, женщина рассказала об этом Гвенди. Да и выглядели они тоже напуганными. Женщина была уверена, что они не сказали всей правды. Офицер, принёсший ей воду, отвёз эту женщину домой позже той ночью в своей служебной машине, и он наблюдал за ней, пока та безопасно не вошла в дом. А ещё было и такое: Гвенди слышала от отца пока росла, что Дерри – город, наполненный признаками, и слышала она это много раз, обычно, когда отец читал какую-нибудь страшную новость в газете или позволял себе выпить пива больше положенного. Когда ему было 20 с хвостиком лет, много лет до того, как он женился на матери Гвенди, он жил на протяжении шести месяцев в достаточно тесных апартаментах-студии, окна которых выходили на канал, который разделял город на две части. Он проводил свои дни продавая дешёвые страховки из одного дома в другой. Он ненавидел время, проведённое в Дерри, и покинул город так скоро, как возможность сделать это предоставилась. Обычно являясь практичным до мозга костей, Алан Питерсон рассказывал своей дочери, что он верил, что некоторые города и поселения построены на плохой земле, тем самым гарантируя, что те останутся навсегда проклятыми. Он настаивал на том, что Дерри было одним из таких мест. Многие из долгосрочных жителей штата Мэн славились репутацией зажатых и не доверяющих никому из незнакомцев, а возможно даже враждебными временами – это было своего рода знаком чести для них. Гвенди это было известно, и она принимала данный факт даже до такой степени, что высмеивала этот стереотип в одном из своих романов, а также в нескольких из своих политических речей.