Ещё одна шкатулочка с кнопочками, думает Гвенди. Эти чёртовы штуки – судьба.
Кэти указывает на мешок из мешковины, который парит вокруг талии Гвенди, затем указывает на открытый люк на вершине Карманной Ракеты. То значение, что она пытается передать понятно: положить это внутрь, почти сразу Гвенди не хочет этого делать.
Моё, это моё. Это, действительно, моя судьба.
Кэти поднимает свой внешний козырёк, и Гвенди может видеть, что она напугана. Хотя и Кэти никогда не видела шкатулочку в кнопочки в действии, она напугана до смерти. Это выражение достаточно для Гвенди, чтобы высвободить мешочек из карабина, который держит его. Она может чувствовать уголки шкатулочки с кнопочками внутри.
Нет, существо, которое называло себя Бобби шепчет в её голове. Не делай этого. Башня не должна устоять. Правь Дискордия!
Затем она думает об усталом лице Ричарда Фарриса, когда он сказал: «Как же я её ненавижу».
«Правь моя жопа», - думает она. Она не просто кладёт шкатулочку с кнопочками в «животик» Карманной Ракеты; она просто пихает его внутрь.
«Повтори ещё раз?», - говорит Кэти.
«Я не к тебе обращалась», - отвечает Гвенди, и закрывает щеколды.
В это время контроллер уплывает прочь. Гвенди тянется к нему, но в тот момент солнце выходит из угла земного горизонта, ослепляя её. Она всё-таки что-то забыла – опустить свой внешний козырёк. Она сильно опускает его вниз, в панике. Если контроллер потерян…
Но Кэти выхватила его сразу же перед тем, как эта штука могла вылететь вне диапазона, где её можно было поймать. Она передаёт её Гвенди.
«Последний шанс, дорогая. Тебе не обязательно уходить вместе с ней».
«Нет», - соглашается Гвенди: «но я собираюсь это сделать. Я выбираю это. Обними меня, Кэти. Может быть глупо, но мне это нужно».
Обе они обнимаются неуклюже в своих объёмных костюмах, в то время как заново восставшее солнце превращает их козырьки в искривлённые овалы янтарного огня. Затем Кэти отпускает объятие, открепляет кабель-приятель со своей талии и заново прикрепляет свой конец к кольцу в форме буквы D на закруглённом носу Карманной Ракеты. Гвенди предполагает, что удобное кольцо позволяло какому-то оператору крану поднять Карманную Ракету к люку F.
Кэти говорит, «Двигатель заправлен ядерным топливом».
«Я знаю»—
Кэти игнорирует её. «И не больше, чем пачка сигарет. Чудо технологии. Нажми на верхнюю кнопку, чтобы зарядить её. Ты станешь двигаться незамедлительно, но очень медленно – как машина на низкой передаче. Ты понимаешь?»
«Да».
«Нажми на нижнюю кнопочку, и ты увеличишь скорость. Каждый раз, когда ты нажимаешь на неё, ты ещё больше увеличишь скорость. Понимаешь меня?»
«Да». И она нажимает, но она смотрит на звёзды. Ох, они роскошны, и как кто-нибудь может посмотреть на этот растекающийся свет и верить, что жизнь не является чем-то вроде огромной тайны?
Нет никакой системы навигации. Никакого джойстика. Когда ты начинаешь, ты просто продолжаешь идти вперёд, возвратиться назад невозможно. Ты не можешь вернуться назад, Гвенди. Ты понимаешь?»
«Да».
«Хорошо тогда». Кэти дотягивается за собой и хватает одну из ручек. Вскоре она последует за ними, двигаясь своими ступнями как дайвер, ищущий поверхность. Обратно к теплоте и свету и к обществу своих товарищей. «Если встретишь там несколько инопланетян, скажи им, что Кэти Люндгрен передаёт привет».
«Поняла тебя». Говорит Гвенди, и даёт ей честь. Шесть часов, думает она. Мне осталось жить шесть часов.
«БЛАГОСЛОВИ тебя, ГОСПОДЬ, Гвенди
И тебя
Больше нечего сказать, поэтому Гвенди на верхнюю кнопочку на своей последней коробочке с кнопочками. Рассеянное красное кольцо светило у подножия Карманной Ракеты, слабый свет, который и не сравнится со свечением солнца. Выдаёт ли он опасную радиацию? Возможно, но имеет ли это какое-то значение? Слабина выходит из кабеля-приятеля, он делается натянутым, и затем Гвенди отдаляется от станции «Много Флагов». Она знает, что никто не смотрит, но она машет рукой ему в любом случае. Затем он за ней. Она дотрагивается до контроля за скоростью дважды, легонько и начинает двигаться быстрее, летя в горизонтальном направлении за Карманной Ракетой со своими расставленными ногами. Это чем-то похоже на сёрфинг. Но это что-то, что она никогда не испытывала. Что никто не испытывал, думает она и смеётся.
«Гвенди», - голос Кэти звучит тусклее. Скоро и он прервётся. Уже космическая станция «Много Флагов» удаляется, сверкая в солнечном свете как драгоценный камень в пупе земли. «Ты в порядке?»
«Идеально», - говорит Гвенди, и она, действительно, так себя чувствует.
Она себя так чувствует.
53
ПЯТЬ ЧАСОВ СПУСТЯ
Теперь, осталось только красное кольцо ядерного двигателя Карманной Ракеты впереди неё, в то время как она тянет её стабильно вперёд в черноту. Это напоминает Гвенди о прикуривателе приборной панели в старом «Шевроле» её отца. Имеется температурная шкала среди дюжины или около того цифровых показаний внутри её шлема, и она обозначает внешнюю температуру как -435 градусов по Фаренгейту, но её костюм тёплый как тост со своими 72 градусами. Её оставшийся кислород опустился до 17%. Осталось уже не долго с этого момента. Конечно, нет никакой школы скорости среди показаний датчиков, поэтому Гвенди не имеет понятия, как быстро она двигается. Имеется лишь слабое ощущение движения, либо оно вообще отсутствует. Когда она выглядывает из-за своего плеча (не так уж легко в костюме, но всё же возможно), Земля выглядит точно так же – большая, голубая и прекрасная – но космическая станция «Много Флагов» затерялась из виду. Гвенди смотрит вперёд ещё раз на Млечный Путь. Она желает, чтобы ярчайшей звездой был Скорпион, но она довольно уверена, что это Сириус, также известный как «Собачья Звезда», потому что она в созвездии Большого Пса. Это заставляет её думать о таксе своего отца – сосисочное собаке по клике Пиппин. Окей, вот только это неправильно, не так ли?
«Пиппа», - она шепчет. «Пиппа – такса».
Она опять теряет свой разум. Туман возвращается.
Гвенди сосредотачивает свои глаза на Сириусе, который находится примерно на 10 часов в её поле видения. Вторая звезда с правой стороны и прямо до утра, думает она. А это откуда? Гензель и Гретель, не так ли? Но это не верно. Она бродит по своему потускневшему разуму за правильной историей или сказкой и, наконец, вспоминает её: Питер Пэн.
15% кислорода уже, и это будет гонка между заканчивающимся воздухом, которым можно дышать и концом её способности к мышлению. Вот только она не хочет умереть вот так, не зная, где она находится… или не зная, почему она здесь находится (всё-таки открытый космос – достаточно грубая ошибка по сравнению с не той автобусной станцией в Касл Роке). Ей бы хотелось умереть зная, что всё это случилось по веской причине. Что в конце концов, она выполнила задание, которое ей было дано. Что она спасла мир.
«Все миры», - шепчет она. «Потому что есть больше миров, чем наши».
Её необязательно умирать в конфузе и смятении, также ей необязательно умирать в холоде и тряске, если её теплота закончится прежде, чем закончится её воздух, которым можно дышать. (Она, похоже, вспоминает Кэрол – если у неё было такое имя – говоря, что теплота продлиться дольше, но температура её костюма начала снижаться на 1 градус за раз). У неё есть другой выбор.
У неё есть только одно разочарование. В 1984 года, 10 лет после того, как Ричард Фаррис отдал ей шкатулочку с кнопочками, она пришла, чтобы забрать её. Он сидел с ней в маленькой кухне. Они если кофейный торт и пили молоко как старые друзья (кем они фактически и являлись), и мистер Фаррис рассказ ей её будущее. Он сказал, что её примут в «Писательскую Мастерскую штата Айовы», и так оно и случилось. Он рассказал ей, что она собирается выиграть награду (Оденься в своё самое красивое платье, когда возьмёшь эту награжу»), она так и сделала. Не Нобелевская премия, но «Книжная Награда от газеты Лос-Анжелес Таймс», на которую нельзя было и чихнуть. Он сказал ей, что у неё будет много чего такого, что рассказать миру, и что мир послушает, и это было правдивым пророчеством.
Но загадочный носящий котелок мистер Фаррис никогда не говорил ей, что она закончит свою любящую и по большому счёту тёплую жизнь в холодном внешнем космосе Он сказал ей, что она проживёт длинную жизнь. 64 года – не молодой срок, но она не считает его старым тоже (хотя в 1984 году она бы посчитала его древним). Он сказал ей, что она умрёт в окружении друзей, не одна во Вселенной, когда её тянет в более глубокую пустоту пространства крошечная ракета, которое будет продолжать двигаться на своей энергии на протяжении 70 лет или больше, и затем продолжит своё бесконечное скольжение по инерции.
Ты умрёшь в красивой ночной сорочке с синими цветами на ней, Фаррис сказал ей. Солнце будет светить в твоё окно, и прежде, чем ты умрёшь, ты выглянешь в него и увидишь стаю птиц, летящую на юг. Последний образ красоты мира. Будет немного боли, но не сильно.
Здесь же нет никаких друзей – последние друзья, которых она завела, были далеко позади.
Космический костюм вместо ночной сорочки.
И, конечно же, никаких птиц.
Даже солнце исчезло на некоторое время, временно закрыв Землю, и плакала ли она? Чёрт побери, да, она плакала. Слёзы даже не парили, потому что она была под постоянным ускорением. Но слёзы затуманивали козырёк её скафандра. Звезда, на которую она смотрела – Ригель? Денеб? Расплывалась.
Мистер Фаррис, вы солгали, сказала она. «Может вы не видели правду. Или может вы видели, но не хотели, чтобы я с ней жила».
Никакой лжи, Гвенди.
Её голос, такой же отчётливый и ясный, каким он был, когда они сидели в её кухне 42 года назад, ели кофейный торт и пили молоко.
Ты будешь знать, что нужно сделать, и до сих пор в твоём мозгу останется достаточно шоколадки, чтобы дать тебе время это сделать.