Я сумасшедшая, если я нахожу здесь, думает она. Сумасшедшая, если пытаюсь заглушить таким образом свою проблему. Но он не оставил мне выбора. Это должна быть, Гвенди, сказал он. У меня больше никого нет. Поэтому я и согласилась. Фактически я была даже взволнована данной перспективой, вот только…
«Вот только тогда со мной всё было в порядке», - Гвенди шепчет – «по крайней мере, я думала, что была в порядке. О, Боже, помоги мне пройти через всё это».
Здесь в верхнем пространстве после всего того, что она увидела ниже себя – Землю такую хрупкую и прекрасную посреди темноты, теперь легче убедить себя, что действительно находишься здесь, в космосе.
13
«ЧТО» - начала было Гвенди, намереваясь закончить либо «… ты делаешь здесь? Или «… с тобой не так?», она не знала, что выбрать, а Фаррис не дал ей времени. Он приложил палец к своим губам и прошептал «Тише». Он поднял свои глаза к потолку. «Не разбуди своего мужа. Пошли на улицу».
Он еле-еле поднялся на ноги, покачнулся, и на одно мгновение она была уверена, что он собирается упасть. Затем он восстановил баланс тяжело дыша. За его стресканными губами (и неужели это лихорадочные волдыри на них?) она увидела желтоватые зубы. Плюс промежутки, где некоторые из них отсутствовали.
«Под столом, возьми, нет больше времени». Под столом была сумка из парусины. Она не видела её с тех самых пор, когда ей было 12 лет, 45 лет назад, но она сразу вспомнила её. Она наклонилась и подняла её за узелки. Фаррис шаткой походкой направился к кухонной двери. Там у двери стояла трость. Она почти ожидала, что у такого необычайного человека, как будто бы сошедшего со страниц сказок, будет и необычная трость, возможно на верхушке которой будет покоиться металлическая волчья голова, но это была самая обыкновенная трость с изгибистой ручкой и потёртой велосипедной рукояткой у основания. Он опирался на неё, искал руками дверную ручку и снова чуть не упал. Чёрный костюм, чёрные джинсы, белая рубашка – те элементы одежды, которые подходили ему почти идеально, теперь собирались в складки словно одежда, покрытая шишками на полевом пугале.
Она взяла его руку (такую тонкую под пиджаком) чтобы уравновесить его и открыла дверь сама. Эта дверь и все остальные были закрыты, когда она и Раян выходили из дома, и сигнализация- антивор была запущена, но теперь ручка легко повернулась, и панель сигнализации на стене была тёмной, даже без надписи «ОЖИДАНИЕ» в его окошке.
Они вышли на застеклённую заднюю веранду, в которой плетёная мебель не была ещё убрана на холодны сезон. Риччард Фаррис попытался опустить себя на один из стульев, но его ноги отказались его слушать и он просто повалился, издавая вопль боли, когда его попа ударилась о сиденье. Он вздохнул несколько раз, подавил кашель рукавом (который уже запёкся от выделений всех предыдущих приступов кашля), затем посмотрел на неё. По крайней мере его глаза остались теми же самыми, а также его маленькая улыбка.
«Нам необходимо с тобой кое-что обсудить, тебе и мне».
Это была не та же самая фраза, которую он сказал ей в первый раз, когда она встретила его, близко, но нет. Тогда он сказал «нам нужно оговорить». «Необходимо» же, она поразмыслила, прибавляет в важности на определённо иной уровень.
Гвенди захлопнула дверь, уселась на качели в крыльце с мешком из парусины, зажатым между своих ступней, и спросила то, что бы она спросила на кухне, не напомни ей он, что у неё наверху там спит муж.
«Что с тобой не так? И что ты тут делаешь?»
Ему удалось улыбнуться. «Вся та же Гвенди, сразу переходит к существу дела. Что не так со мной уже не так важно. Я здесь по той причине, по которой бы тот зелёный персонаж Йода назвал бы «возмущение в силе» (отсылка на фильмы «Звёздные Воины»). Я боюсь, я должен спросить тебя…» Он начал кашлять до того, как смог закончить. Это пошатнуло его худое как у полевого пугала тело, и она снова подумала, насколько он ей его напоминает, особенно теперь - будто обдуваемое сильным осенним ветром пугало
Она начала подниматься. «Я принесу тебе стакан во…»
«Нет, ты не будешь этого делать» Он подавил кашельный спазм. Такой сильный кашель должен был бы окрасить его щёки, но его лицо оставалось мертвенно бледным. Его глаза были обрамлены тёмными болезненными кругами.
Фаррис нащупал в грудном кармане пиджака и достал баночку с пилюлями. Он снова начал кашлять прежде, чем смог открутить крышку, и баночка выпала из его трясущихся пальцев. Она покатилась и остановилась прямо у мешка с парусиной. Гвенди подняла её. Это была обыкновенная баночная коричневая бутылка, но на ней не было никакой информации о лекарстве и бренде, только несколько рун, которые вызвали у неё лёгкое головокружение. Она закрыла свои глаза, снова открыла их и увидела слово «ДИНУЦИЯ», которое ей ничего толком не говорило. В следующий раз, когда она снова моргнула, надпись исчезла, а головокружительные руны снова появились.
«Сколько?»
Он слишком сильно кашлял чтобы ответить, но показал два пальца. Она сняла крышку и высыпала две маленькие таблетки, которые выглядели как Ранекса – таблетки от ангины, которые принимал её отец. Она положила их в раскрытую ладонь Фарриса (на ней не было линий, она была абсолютно гладкой), и когда он положил их себе в рот, она была встревожена тем, что видит крошечные капельки крови на его губах. Он сглотнул, вдохнул, потом ещё раз вдохнул, но уже более глубоко. Немного цвета появилось в его щеках, и когда это случилось, она могла распознать немного прежнего мужчину, которого она впервые повстречала в Касл Вью, на вершине так называемых «Суицидальных Ступенек», все эти годы назад.
Его кашель ослабел, затем прекратился. Он всё ещё держал свою руку в направлении баночной бутылки. Гвенди заглянула внутрь баночки прежде, чем снова закрутить крышку. Осталось только с полдюжины таблеток, возможно штук восемь. Он взял баночку и снова положил её в карман пиджака, уселся и выглянул на затемнённый задний дворик.
«Так-то лучше»
«Это лекарство от сердца?»
«Нет»
«Лекарство от рака?»
Её мать принимала как Онковин, так и Амбраксан, хотя ни одно из этих лекарств не выглядело как маленькие белые таблетки, которые принимал Фаррис.
«Если тебе, действительно, так уж важно знать, Гвенди, ты всегда была любопытной, есть много всего такого, что не так со мной, и все эти «штуки» толпятся, наслаиваются одна на другую. Те годы, которые мне простили – а их было много, возвращаются обратно как голодные обедающие в ресторане». Он улыбнулся своей очаровательной маленькой улыбкой. «Я их шведский стол».
«Сколько тебе лет?»
Фаррис покачал головой. «У нас есть более важные дела, которые необходимо обсудить, и моё время приближается к концу. Есть определённые проблемы, и всему виной штука внутри парусинового мешка. Ты помнишь последний раз, когда мы говорили?»
Гвенди помнит весьма ярко. Она была в аэропорту Портленда сидела на скамейке пока Раян ходил припарковать машину. Её багаж, включая коробочку с кнопочками в её переносной сумке, кучей лежал возле неё. Ричард Фаррис тогда уселся и сказал, что им нужно кое-что немного обсудить прежде, чем их прервут. И они обсудили. Когда беседа была закончена, коробочка с кнопочками исчезла из её сумки. Престо изменение-о, вот ты видишь коробочку, а вот её уже нет. И то же самое касалось самого Фарриса. Она только на секунду отвернула свою голову, и когда она вновь посмотрела в его сторону, он уже исчез. Тогда она думала, что никогда его больше не увидит.
«Я помню».
«Это было двадцать лет назад».
Его голос был низким, но хрип прошёл, его пальцы больше не дрожали, и цвет его лица был хорошим. Всё на некоторое время, подумала Гвенди и вспомнила, как ухаживала за своей мамой в последней стадии её болезни, а её отец уже сейчас находился в медленном, но верном упадке. Таблетки могут сделать лишь то немногое, что могут.
«Тогда ты была скромным членом Палаты Представителей, одна среди сотен. А теперь ты борешься за место с реальной властью».
Гвенди немного рассмеялась. Она была уверена в том, что Ричарду Фаррису известно многое, но если он думает, что она сможет одолеть Пола Магована и вознестись в Сенат США, то он ничего не петрил в политике штата Мэн.
Фаррис улыбался, как если бы он знал наверняка, что она думала (не слишком комфортная мысль, которая необязательно делалась от этого неправильной). Затем его улыбка потухла.
«В первый раз, когда у тебя была коробочка, твоё ею владение длилось шесть лет. Замечательно. Она переходила через семь пар рук начиная с того дня в аэропорте».
«Во второй раз она у меня была на очень непродолжительное время», - сказала Гвенди. «Ровно настолько, чтобы продлить жизнь моей маме, я до сих пор в это время, но не на слишком долго.
«Тогда была экстренная необходимость. Это другая. Фаррис дотрагивалась до мешка из парусины, зажатого между её ног, обутых в тапочки пальцами ног с выражением неудовольствия.
«Эта штука. Эта Богом проклятая штука. Как я её не люблю. Как я её ненавижу»
У Гвенди не было ни малейшей идеи, как ответить на это, но она знала, как она чувствовала себя: напуганной. Старая аббревиатура её матери снова всплыла в памяти: это НГ, т.е. ноу гуд – нехорошо.
«Каждый год она растёт в силе. Каждый год её способность творить хорошее ослабевает, когда как её возможность делать злые вещи усиливается. Ты помнишь чёрную кнопку, Гвенди?»
«Конечно я помню» Говоря сквозь онемевшие губы. «Когда-то я называла её раковой кнопкой»
Он утвердительно кивнул головой.
«Хорошее название для неё, это та самая, которая имеет силу положить конец всему. Не только жизни на Земле, но и самой Земле, и каждый год владелец этой коробочки с кнопочками ощущает всё более сильное желание нажать на неё».
«Не говори так» Она звучала водянисто, на гране слёз. «О, пожалуйста, мистер Фаррис, не говори так»
«Ты думаешь, мне хочется?» - он спросил. «Ты думаешь, что я действительно хочу быть вот здесь, обременяя тебя этим заданием, простите меня за острый язык, этой грёбаной штукенцией в третий по счёту раз? Но мне приходится, Гвенди. Просто нет больше никого, кому я мог бы довериться, чтобы они сделали то, что нужно сделать, и никто другой не сможет, я тебе говорю, никто другой не сможет»