ывать свои подозрения.
Навалившись на дверь и услышав желанный скрип, я быстро вставила в замок ключ, который уже держала в руке, повернула его и только после щелчка скользнула внутрь. Набитый вещами громоздкий пакет чуть не застрял в проходе, но я ловким маневром избежала этого. Бросив ключ в сумочку Fendi, я положила ее в пакет, потом точнехонько метнула его в комнату, а потом, высвободив ноги из ремешков туфель, взяла мыло и клей для ресниц и подошла к раковине. Я засунула пустую бутылку из-под мыла с нарисованной счастливой семьей в пластиковый пакет, открыла новую, на который на этот раз был нарисован енот, включила воду и несколько раз нажала на кнопку дозатора. На четвертый раз она поддалась, а на пятый из дозатора вылилось много пены. Поскольку утром я не принимала душ, чистого полотенца рядом не было, поэтому, вымыв руки, я положила коробочку с клеем для ресниц на полку под раковиной. Правда, если я больше не буду работать в баре, для чего мне понадобятся накладные ресницы? Их еще оставалось в коробочке примерно на пять раз.
Мне захотелось наполнить ванну горячей водой и полежать в ней, но она была грязной, потому что я не пользовалась ей с того дня, как уехала мама. Вся поверхность была в пятнах, причем в таких, которые быстро не ототрешь. Поэтому я отбросила эту идею, и, включив душ на полную, облила водой тело и волосы. На прошлой неделе – с началом нового месяца – похолодало. Подставив спину под горячую струю воды, я смыла макияж с помощью масла, намочила лицо и повернулась, теперь подставив под душ лицо. Как только струи воды коснулись его, масло сразу стало стекать на плечи и грудь, и я смогла отодрать пластырь, которым была прикрыта татуировка. Мне не нравится, когда на коже остается клей, поэтому несколько лет назад я придумала этот способ. Я также сняла пластыри с запястьев и с ноги (я заматывала ее от икры до лодыжки), свернула их – к ним пристали волосы и пылинки – и затем пристроила на краешке ванной. В последний раз, когда я их так оставила, они намокли и стали совершенно неузнаваемы. Остальные мои татуировки прикрыты платьями, поэтому я их не заклеиваю.
У некоторых девушек из бара тоже есть татуировки – одна из них с замысловатой традиционной японской татуировкой во всю спину работала только с шалью на плечах, другие же девушки, в том числе и я, привыкли скрывать все с помощью пластырей. Если кто-то из них забывал пластырь, я делилась своими запасами из шкафчика. Если я работала каждый день, мой запас на удивление быстро истощался. Сегодня я обнаружила в шкафчике еще одну катушку, так что я отдала ее сотруднице помоложе, которая все время забывала пластырь.
– Мне так нравятся твои рукава.
Она всегда приходила на работу с короткими слегка завитыми волосами (возможно, так она пыталась сэкономить на бьюти-процедурах). Сказав это, она положила рулон в шкафчик и указала на ту татуировку, которая мне самой не очень нравилась, но которая прикрывала ожоги на руке. У нее самой была татуировка из красных ликорисов от запястья и по всей длине руки, и она целиком обматывала ее пластырем.
– А мне нравятся твои цветы и эти их тонкие линии. Но мне надо прикрывать ожоги.
Ей, видимо, понравился мой комплимент. Конечно, вряд ли она сама себе их сделала или даже нарисовала эскиз, но эта татуировка действительно была красивой, и мне даже захотелось сделать что-то похожее на позвоночнике. Ожоги, оставшиеся от мамы, были только на предплечье и плече. Я думала, что шрамы затянутся, но они становились бледнее, белели в центре, выглядели гротескно, поэтому, когда мне исполнилось восемнадцать, я решила их прикрыть. Тогда я уже не жила с мамой, но, судя по ее реакции, татуировка ее не особо расстроила.
Лотос на спине, компас на икре, а все остальное – просто рисунки, плоды моей фантазии. Уволившись из бара, я решила, что добавлю к ним и ликорис. После первой татуировки становится неважно, сколько их еще будет: твое тело лучше или хуже от этого точно не становится.
Я ощупала места, где был пластырь, чтобы понять, есть ли там остатки клея. Когда я выключила душ, мне вдруг сделалось страшно зябко. Я открыла дверь в ванную, достала полотенце из стопки чистого белья на стиральной машинке и быстро вытерлась. Мне нужно намазывать руки маслом, пока они мокрые, иначе все будет зудеть и чесаться, даже сейчас. Не знаю, из-за шрама или из-за татуировки. Я аккуратно намазала предплечье, а затем и вся натерлась детским маслом. Все мои движения после приема душа отточены до автоматизма: я столько раз повторяла их, что смогу воспроизвести даже в темноте или после амнезии, превратившись в инвалида, настолько они впитались. Хотя мое тело остыло после горячего душа, лицо все еще было красным – наверное, я выпила больше, чем думала. Сейчас я пила меньше, чем во время работы в баре до закрытия, пожалуй, кроме тех ночей, когда я встречалась с клиентами после смены или мы с девочками пели караоке. Обычно я пьянела от бесконечных шотов или дешевого сётю, после шампанского или вина, поэтому сегодня мне казалось, что всему виной мой поход к хосту.
Постоянный гость ушел прямо перед утренней сменой, я переоделась из платья в джинсы и затем пошла выпить в клуб к тому хосту, у которого, по словам моей подруги из сауны, теперь жила собачка Эри. Однажды, когда Эри еще жила здесь, она предложила мне сходить с ней в клуб, и сначала я не могла вспомнить имя того сравнительно молодого хоста, с которым я обменялась телефонами, но потом, когда мы пришли, оказалось, что это и есть ее хост. После этого он стал заваливать меня звонками и эсэмэсками, и мне стало неловко, но я ни разу не выбрала его на ночь – в ту ночь я хотела, чтобы он только проводил меня до лифта. Правилами это не возбранялось. Как только мы с Эри сели и я увидела, как он направляется к клубу, я сразу вспомнила его имя, но не стала беспокоиться.
– Так ты подруга Эри? – спросил он, подходя быстрыми шагами к моему месту. Маленького роста, с короткими волосами, в очках, он не создавал впечатления очень востребованного хоста, но ему было за тридцать, и он работал в старом клубе, где у него были клиентки.
– Я так давно тебя здесь не видела.
– Ты была на похоронах? Так они приняли твой заказ?
– Была. Заказ еще не делала.
Хост передал мне меню и поблагодарил. Эри не любила, чтобы хост садился рядом с ней, так что он оказался на краю углового диванчика, где я положила пакет из цветочного и сумочку, и мне стало проще. Обычно, когда ты заказываешь хоста, тебе приносят бутылочку сётю, поэтому я заказала еще жасминовый чай и закурила, хотя мне не особо хотелось. Мне не нравится зажигать сигареты клиентам или когда мне самой дают прикурить.
– Ты работаешь в баре у мэрии, да? Ты уже закончила?
Хост тоже закурил и, достав из стопки две пепельницы, поставил одну передо мной и вторую – перед собой. Его руки были крупноваты для мужчины его роста, но у него были красивые ногти, он не носил лишние кольца и браслеты, и для хоста он хорошо разбирался в часах. Три года назад я имела привычку забегать в один небольшой клуб, где работали мужчины, но вообще я редко ходила с клиентами в хост-бары, так что теперь я не знала куда смотреть и поэтому разглядывала стол.
– Да, я сегодня уволилась. У тебя хорошая память.
– Уволилась, серьезно? Ты нашла другой бар? Переезжаешь? Замуж вышла? Забеременела? Поссорилась с менеджером? Меняешь работу? Сдала профэкзамен? Едешь домой? Или за границу? Записала сингл с Sony Records?
– Не… У меня просто мама заболела, я хочу побыть с ней.
– И в который раз ты это уже рассказываешь? Я работаю здесь восемь лет, и за это время моя бабушка уже умерла пять раз.
Другой хост, довольно невзрачный на вид, то ли из новеньких, то ли, наоборот, постоянный, принес чай и ведерко со льдом. Мой хост смешал сётю и жасминовый чай и, больше не задавая вопросов, позволил мне выговориться. Я вполне уверена, что он мог говорить свободно на разные темы без особых усилий, но в нем не было мужского очарования, и я вполне понимала Эри, которая не рассматривала его как мужчину. Клуб скоро закрывался, молодая девушка что-то громко визжала в микрофон, я старалась успеть что-то сказать между ее руладами, но остальные предпочитали молчать, поскольку иначе паузы между словами становились слишком длинными.
Когда грохот музыки и караоке возрастал, расстояние между мной и хостом уменьшалось, когда шум стихал, мы снова оказывались чуть дальше друг от друга, и мне нравились эти колебания. Сумочка все так же стояла между нами, но в какой-то момент бумажный пакет оказался с другой стороны от хоста. Он часто вставал с места, но редко уходил надолго. Я по-прежнему разглядывала стол, и когда хосты стали провожать клиентов и принимать последние заказы, я не подняла глаз. Хост оказался чутким, возможно, из-за того, что я потеряла подругу.
– Со-ба-ка.
Как только я произнесла это слово, какой-то броско одетый хост запел под караоке в другом конце бара, а мой хост приблизил ухо к моему рту. Я видела, что у него было проколото ухо, но он не носил серьгу – может, дырка затянулась. Было слишком шумно для полноценного общения, но я не могла просто так отпустить его и громко, почти крича, проговорила: «Собака Эри!» В знак того, что он услышал, хост закивал, смотря перед собой, затем повернулся, в свою очередь приблизил лицо к моему уху, но вместо того, чтобы обнять меня за плечи, положил руку на край диванчика и сказал: «Она у меня, я забочусь о ней». Моя сумочка все еще стояла на коленях, и хотя мы не соприкасались, кончик его большого пальца нацелился на мое предплечье.
В караоке наступил перерыв между песнями, тот нарядный хост перестал петь, и мой хост откинулся назад. При этом его рука оставалась на месте, слегка согнутая под другим углом, чем-то похожая на собачью лапку. И когда он отодвинул ее от моего предплечья, я ощутила, как заныл шрам от ожога.
– Ну да, я так и думала.
– Хороший пес. Радостный, не как Эри.
Я рассмеялась. Я только один раз видела эту собаку, и поскольку у меня собак никогда не было, мне было не с чем сравнивать. Но то, как она смотрела на меня, высунув язык, и радовалась, поднимало настроение. Странно другое: хотя я долго общалась с Эри, мы встречались, болтали по телефону, мои воспоминания о ее собаке были ярче, чем о ней самой.