Здесь было попроще, носить на руках лошадей не пришлось, они сами выбирали себе дорогу, следуя за мной. Но вот скорость… А главное, направление. Куда идти? Пока что я пробирался поглубже в чащу. Оторваться от погони. Чем глубже в лес, тем толще партизаны… или, по крайней мере, стволы поваленных давней бурей деревьев. Такие препятствия отряд преследователей, может, и не остановят, но сильно тормознут.
Впрочем, пока что преследователи себя никак не проявляли. Странно. Уже день кончается, солнце садится… По всем расчетам, они давно обнаружили мои следы. Неужели дошли до леса, а там меня потеряли? А может, и нет никаких преследователей? Может, Дзыга вовсе не в Тверь поскакал, а совсем в другую сторону? Может, ему нет никакого резона светиться в Уголовном Приказе? Ну, как вариант – работая у Лыбина управляющим, он крупно проворовался, и сейчас это обнаружится, как только законная жена князя-боярина вступит в наследство. А уж при ней будет кому разобраться в бухгалтерии – папенька-то не хрен с горы, градоначальник тверской. И сейчас Дзыга спешит к своему тайнику, выкапывает сундук с грязными деньгами… потом куда-нибудь подальше, отмывать…
Красивая версия, но сомнительная. Заметная он фигура, поймают. К тому же все-таки человек здешнего воспитания. Верит в линию, побоится ее слишком уж сильно искривить… Сволочь он, ясное дело, но ведь не псих, как покойный князь-боярин.
Только сейчас до меня наконец дошло – а я же теперь убийца! Убил ведь человека, своими руками… продолжением своей руки. Он был живой, а теперь его труп остывает… небось отволокли на ледник, туда же, где коровьи туши… послезавтра, наверное, похороны. Он – мертв. А я, убийца, жив.
И тут не в законе дело – в местном ли, аринакском, в нашем ли, земном. Может, мне здорово повезет, и меня не поймают, и никто мне никакого обвинения не предъявит… Может, мне вообще настолько повезет, что я найду лазняков, уговорю их вернуть меня домой… и буду жить долго и счастливо… но все равно останусь убийцей, все равно на моих руках будет невидимая кровь.
– Линии людей связываются друг с другом, – учил меня в свое время боярин Волков. – И связи эти остаются даже в следующих рождениях, в других шарах. Конечно, они будут там гораздо слабее, чем в этой жизни… но все-таки будут. Если кто убьет человека, то привязка получается очень крепкая… только вот влияние бывает неожиданное. Если в новой жизни убитый будет счастлив и удачлив, то убийца, напротив, будет страдать… Равновесие в этих случаях распределяется именно так.
Я, конечно, ни на секунду не верил в здешнюю бредятину с «благородными истинами», но сейчас, вспоминая слова боярина, ощутил в них что-то похожее на правду. Человека убить – это ж не таракана раздавить тапочкой. Что-то меняется… Что-то такое теряешь… причем навсегда.
Что-то, наверное, менялось и во мне… только это заглушалось куда более заметным чувством – голодом. Похоже, надо делать привал, скоро уже стемнеет, и не переть же дуром по ночному лесу. Без глаз останешься.
Я выбрал подходящее место – прогалину в чащобе. Справа тянулся ельник, слева – заросли чего-то лиственного, кажется орешника.
Сейчас хорошо бы развести костер, погреться. Топлива – сколько угодно. А вот спички… спички здесь покуда не изобрели, пользуются огнивом. Полезный девайс, а в странствиях и вовсе незаменимый. Надо было в усадьбе позаимствовать – да вот недотумкал.
Добывать огонь трением? Спасибо, мне не восемь лет… В восемь лет я уже так экспериментировал, играл в первобытных людей. Полчаса даром потраченного времени, боль в мышцах – и чуть теплые деревяшки.
Пришлось ужинать холодным. Запить только нечем, не жевать же снег… сейчас только простудиться и не хватало.
Я поднял голову. Кажется? Или в самом деле – едва слышное конское ржание? Может, это мои? Нет, мои рядом, привязаны обе к дереву. Уж близкое от дальнего я бы отличил.
Звук повторился – опять на пределе слышимости. Или меня глючит? День выдался нервный, мозги с таким объемом не справляются… процессор греется, память сбоит, на винте бэд-блоки…
А если даже и не глючит меня… Что же, брать коней и ломиться в темноту? Куда? Может, прямо в лапы к преследователям? В лесу же звуки так причудливо гуляют, направление не чуешь… особенно когда это то ли звук, то ли глюк.
И я принял самое простое решение. Сгреб хвороста, нарубил саблей елового лапника и начал устраивать себе постель. Жестко будет ночевать под кучей веток, но, может, они все-таки сыграют роль одеяла. А погоня? Будь что будет. Из меня словно батарейку вынули, и ничего уже не хотелось – ни бежать, ни рубиться на саблях, ни даже строить несбыточные планы. Спать! Забыться. Уснуть. И видеть сны.
Ну как же, сны! Провалился в темное, мутное забытье, где ничего не было – ни лужицы томатного сока на ослепительно-белом снегу, ни разрубленного вдоль кулака, который катится по утоптанной кривой дорожке на манер Колобка, ни угрюмого, небритого мужика-лазняка, который бродит в лесной чаще с вытянутым ореховым прутом – лозой, и где лоза искривит свою идеально прямую линию, где потянется к земле – там, значит, надо рыть колодец в наш мир, в Москву. Нырнуть вниз головой, раз уж есть такая физическая возможность, – и растолковать наконец непонятливому доценту Фролову, что движение «зеленых» занесено в список экстремистских организаций…
Ничего этого не было, когда я проснулся. Потом уже кусочками всплывало в памяти, а утром, ежась от холода, я вылез из-под кучи лапника с единственной мыслью – облегчиться.
Легче, однако же, не стало. Прямо как в анекдоте про бухого учителя физики. Я стоял, озирая залитый восходящим солнцем лес. Наверное, это было красиво, но сейчас меня интересовало одно: что делать дальше?
Кони мои, судя по их виду, вполне себе нормально переночевали – но они же со вчерашнего утра не кормлены, не поены. На сколько их еще хватит? И на сколько хватит меня? Я развязал продовольственный мешок… Вот как раз плотно позавтракать и хватит, а что потом?
Только сейчас я понял, что чувствовать холод и мерзнуть – это не одно и то же. Вот спал без задних ног, не чувствовал холода – а эти самые задние ноги, похоже, померзли. Не дай бог, обморожение… Я снял сапоги, размотал тряпки – местный вариант носков, а точнее сказать, портянок. Сел на корточки и начал осторожно растирать ступни.
Похоже, все-таки пронесло. Но дальше так нельзя. Еще одна такая ночевка – и с ногами можно смело расставаться.
Похоже, другой альтернативы у нас нет. Все дороги ведут в Тверь. Там хорошо, там тепло, там в трактирах потчуют щами с убоиной, горячим сбитнем, тушеной капустой с заячьими потрохами… Там, правда, объявили в розыск беглого холопа и душегуба Андрюху, оторвавшегося от своей линии, но это же такие пустяки по сравнению с первым, вторым и третьим.
Теперь бы еще определиться, в какой стороне город. Я помнил, что усадьба князя-боярина располагалась не доезжая пяти верст до Твери. Не доезжая по основной трассе. Если условно принять, что Тверь этого мира находится там же, где и наша, и если столь же условно Кучеполь принять за Москву и для простоты предположить, что дорога идет по прямой… Тогда, значит, усадьба на юго-востоке… Только где усадьба, а где я? Сколько я вчера отмахал по лесу? Учитывая, что сам лес был по левую руку от дороги на Тверь… и забирал я в лесу все время вправо… Пожалуй, надо бы двигаться на северо-восток. Во всяком случае, это хоть какой-то план.
Оставалась еще одна деталь – охватывающий мое левое запястье рабский браслет. Следовало от него избавиться. Но как? Я в который раз оглядел это дурацкое кольцо… Кольцо безвластья… Вообще непонятно, как оно устроено. По виду – цельнолитое. Но ведь гады-лазняки как-то же надели мне его на руку. Тот же принцип: если есть вход, должен быть и выход.
Выход так и не нашелся. Сколько я ни поддевал край кольца Алешкиным ножом, все было без толку. Что ж, придется прятать ладони в рукава и на всякий случай придумать себе какую-нибудь холопью легенду. Типа меня мой боярин послал в Тверь с каким-то поручением… Скажем, продать лишних в хозяйстве лошадей… и с деньгами пешком, в одиночку возвращаться в боярскую усадьбу… Не смешите мои тапочки. Или продать лошадей, выручку положить в Тверской коммерческий банк на имя… хотя бы и Волкова Александра Филипповича… Все равно ведь легенда для обывателей, а не для приказных сыскарей. Оставалось только, чтобы здесь существовали банки и чтобы вот так просто холоп мог туда прийти…
Что ж, придется врать по обстановке. А, ладно, кривая вывезет. Сейчас бы из лесу выбраться… Я отвязал коней и, поминутно сверяясь с поднимавшимся все выше солнцем, двинулся на северо-восток. Лес тянулся передо мной – черный, листья почти все облетели и теперь шуршали под ногами, слабый ветерок шебуршил голые ветки – будто щекотал деревья. Иногда попадались сгнившие грибы, пронзительно пахло прелой листвой. И тишина… Тишина давила на мозги, ничуть не умиротворяла – напротив, росло в ней что-то зловещее. Мне представилась черная музыкальная пауза, блямба на нотном стане. Одна вторая. Уцепилась когтями за тонкую прямую линию, висит и копит в себе темную энергию. А потом раз – и взрывается, забрызгивая бумажную белизну багровыми звуками…
Удивительное дело, но мне повезло. Еще до полудня деревья начали редеть, расступились – и моим глазам открылось огромное, до горизонта, белое поле. Первый снег покуда не таял, упорно цеплялся за раскисшую грязь. И там, едва заметная глазу, тянулась в белой простыне темно-серая ленточка дороги. Вполне возможно, это как раз дорога на Тверь.
Интересно, сильно ли я удалился от усадьбы? Или все время кружил на одном месте?
Везло и дальше. Прошло совсем немного времени, едва ли не полчаса, как я выбрался на дорогу – и навстречу мне попалась подвода, так нагруженная дровами, что те лишь чудом не рассыпались. Тянула всю эту вавилонскую башню чахлая лошаденка, которой правил укутанный в какое-то рванье старикашка. Он-то мне и сообщил интересную подробность – оказывается, Тверь от меня не к северу, а как раз наоборот, к югу. И надобно мне развернуться, верстах в десяти и будет.