Как-то вернувшись под вечер, вдоволь наигравшись, она увидела стол, заставленный разнообразными кушаньями, которые они ели лишь по праздникам. А за столом, вместе с родителями, сидела хорошо одетая госпожа, чье ожерелье стоило как бы не дороже их домика – уж в таких вещах она: дитя города торгашей и воров, разбиралась с ранних лет. Смотрелась та моложе матери, и Марисса очень удивилась, когда оказалось, что это и есть старшая сестра Сайны.
–Это тетя Аниза. Поздоровайся, дочка, –с натянутой улыбкой сообщила мать.
Марисса вежливо поздоровалась.
–У меня, оказывается, очень милая и красивая племянница, –доброжелательно сообщила новоявленная тетя.
И девочка очень удивилась, когда при этих словах выражения лиц и отца и матери приобрели явно неодобрительное выражение.
Она почти не общалась с родственницей, лишь помнит, как мать упорно отводила руку сестры, в которой был зажат тяжелый кошель.
И как потом ее отец, сурово и хмуро сказал маме, что очень уважает законы родства и гостеприимства, но не хотел бы видеть в своем доме шлюх.
Когда ей исполнилось одиннадцать лет, четверо более старших мальчишек во главе с Бартуком, сынком лавочника-старьевщика, начал ее преследовать. Этот стервец выследил ее, когда она купалась и стянув штаны, предложил «пососать морковку», обещая –вот урод! – полфунта сладкой тянучки.
Она вырвалась, стукнув какого-то из них в поддых, а Бартук вслед кричал ей, что он все равно ее достанет.
Наверное, надо было пожаловаться отцу, но она сделала по-другому.
У сына кузнеца она выменяла на две маленьких медных монетки, найденных в уличной пыли и сберегавшихся как величайшие сокровища в ее тайнике, обломанную половинку серпа.
И тем же вечером, обмотав обрывком уздечки, старательно наточила лезвие о камень.
И когда через два дня малолетний шакал вновь попытался зажать ее в углу старой крепостной стены, выхватила из-за пазухи самодельный нож, и ударила его в низ живота, метя отчекрыжить то место, которым он больше всего похвалялся.
Она промахнулась, лишь распоров бедро, но при виде хлещущей крови и воплях: «Убили! Убили меня!!!» вся компания прихлебателей разбежалась прочь, включая и самого «убиенного», оставлявшего кровавый след в пыли захолустной улочки.
А назавтра под вечер, к ним домой ввалился ревущий толстяк –отец Бартука.
Он верещал что поганое отродье чужака пыталось лишить мужественности его замечательного сына, что она сама пыталась его завлечь и соблазнить, что он немедленно заберет поганую девку-змею, и продаст в портовый бордель –и то вырученные деньги не возместят даже капли драгоценной крови его бедного сыночка.
Он вопил, брызгал слюной, изрыгал ругательства, а отец – ее здоровый и сильный отец стоял перед ним и молчал, жалко сгорбившись и опустив руки. Лишь потом, уже пройдя науку воина, она поняла – отец ее нарочно вел себя так: ждал, пока тот окончательно озвереет, и ударит его. Ведь по законам королевства Килльдар, ударившего тебя в твоем доме можно безнаказанно убить на месте.
И видимо лавочник вспомнил об этом, потому что вдруг запнулся, и зло бормоча, ушел.
А у калитки ответил своему сынку такого подзатыльника, что тот упал на землю, и заголосил не хуже, чем когда Марисса попортила ему шкуру.
Тем же вечером отец ее пришел к ней в комнатенку, и долго молча смотрел на нее. А потом вдруг сказал, что пройдет еще года-три четыре, неизвестные ей «урочные годы» кончатся, и они все вместе поедут очень далеко –туда, откуда он сюда приехал.
И тогда она увидит там и другую жизнь, и настоящих мужчин, и у нее будет много родных людей.
И никто не посмеет сказать ей недоброго слова – ибо тогда все двести мужчин ее рода вступятся за нее. И обязательно как только Мариссу увидят его земляки, то сразу кто-нибудь пришлет ей табун из десяти белых кобылиц -дар жениха семье невесты…
Потом отец ушел в плавание вместе с большим купеческим флотом –семнадцать огромных каракков, каждый из которых вмещал по сто тысяч пудов груза. Купцы платили очень неплохо, а лучник, способный без промаха бить с качающейся палубы был нелишним в дальнем походе.
И флотилия ушла в Малое Суртское Море.
И не вернулась. Так бывает – корабли гибнут бесследно, а у моряков не бывает могил. Пропали все семнадцать больших кораблей, полторы тысячи матросов, и девять богатых купцов, полсотни приказчиков и одиннадцать морских магов. И воин торговой стражи Кебал Хорт вместе с ними.
Шли месяцы, кончались деньги, на столе не было ничего кроме каши и черствых лепешек, что сбывают за полцены пекари, если товар нераспродан.
Но все трое верили, что все будет хорошо, и что настанет день, и вернется их отец и муж, и вновь радость придет в домик на припортовой улице.
Мать бралась за любую работу, шила, стирала, присматривала за чужими детьми за миску вчерашней похлебки. И ждала. Прошел год, и Сайна одела белую вдовью ленту на волосы, и справила тризну по мужу… Потом сгорела в несколько дней младшая сестра Мариссы, от непонятной неведомой болезни, и последние скромные драгоценности, отданные знахарям-шарлатанам ничем помочь не смогли. Те даже не смогли сказать –отчего Инграда умерла?
А потом и ее мать, так и не дождавшись отца, тихо угасла. Легкая поначалу простуда свела ее в могилу в две недели.
Еще через десяток дней в опустевший домик приехала расфуфыренная красавица в дорогом платье –тетушка Аниза, казалось совсем не постаревшая с их первой и последней встречи.
Погоревав, и погладив девочку по волосам, та сказала, что теперь она будет жить с ней, и она займется устройством ее судьбы.
Голос тетушки был ласков, она была как будто искренней в своем желании помочь сироте... Но глядя на ее изящную надушенную руку в дорогих кольцах,
Марисса вспоминала руки своей матери: огрубевшие от тяжелой работы, потрескавшиеся, с обломанными ногтями – и ей почему-то хотелось впиться изо всех сил зубами в эту холеную белую руку.
Позже правда Марисса не могла не согласится, что с родственницей ей повезло: тетка не попыталась приспособить племянницу к своему ремеслу - ремеслу куртизанки (что бы наверняка сделало девять из десяти ее товарок), а отдала в школу при храме, где учились будущие служительницы Тиамат –одну из трех в Кильдарге.
Месяца в этом заведении хватило Мариссе, чтобы понять: жреческая карьера в чем-то сродни ремеслу Анизы, и если ты желаешь продвигаться по ступенькам храмовой иерархии, то неизбежно придется стелиться под вышестоящих, независимо от пола и возраста (Причем стелиться как в переносном, так и в самом прямом смысле).
В конце этого месяца к ней в келью заявились две старших ученицы, и заявили, что она должна стать служанкой кого-то из них. При этом они великодушно согласились предоставить право выбора ей самой.
Одна из них славилась тем, что обожала таскать младших девочек за волосы и бить их по щекам, другая смотрела на Мариссу столь откровенно, что даже неискушенная провинциалка поняла –что к чему.
И не тратя время на разговоры, схватила табуретку, и кинулась в бой на не ожидавших этого девок. (Все-таки она выросла в не самом благопристойном квартале Ретеза).
И наставницам пришлось чуть не полчаса ловить ее, гонявшую вопящих от страха нахалок по школьным коридорам ножкой от дубового седалища.
Это ей обошлось в три дня карцера на черством хлебе и воде, но зато она завоевала изрядное уважение однокашниц.
Через три месяца она сбежала из школы, думая добраться до Ретеза, отыскать там кого-то из друзей отца, и поселиться в его семье: что они согласятся пустить ее к себе, она почему-то не сомневалась.
Да еще сманила с собой Гелию: забитую сироту, взятую в обучение из милости, презираемую и обижаемую всеми, предмет насмешек и издевательств даже самых глупых и некрасивых девчонок. Ее она решила выдать за свою дальнюю родственницу. Главное – говорила она млеющей от счастья Гелии, – добраться до Ретеза, а уж в этом замечательном городе для нее найдутся и друзья, а потом и жених – и все будет хорошо, не будь она Марисса.
Поймали их спустя два часа после побега, спустив собак.
Потом уже амазонка поняла, что им в этом смысле тоже весьма повезло – только в тот год в Кильдарге было разоблачено аж три шайки охотников за рабами.
Когда ее с рук на руки сдали тетке, та лишь шлепнула ее пару раз, сохраняя спокойное выражение лица.
Но стоило им переступить порог дома, как она принялась орать на Мариссу громче любой базарной бабы.
Сколько всего Марисса про себя услышала нового!
И что она проклятье ее, Анизы, доставшееся от глупой, ничего не смыслившей в жизни сестры, не понимавшей своего счастья. Что и родилась Марисса по ошибке. Что дикарскую кровь ничем не перешибешь. И вновь –что она ужасное несчастье несчастной честной куртизанки –самой несчастной куртизанки в мире – на которое попусту уходит золото, с таким трудом заработанное в постелях всяких старых козлов.
Она вопила на молча сжавшуюся в уголке племянницу, распаляя себя.
А потом начала бить Мариссу.
Аниза хлестала ее по щекам, потом – заголив зад – ремнем, потом, когда Марисса попыталась вырываться и кусаться, – начала колошматить всякими подлыми приемчиками, которым, видать, обучилась в своей не слишком пристойной юности.
А потом затолкала избитую племянницу в подвал, и посадила на цепь, на которой раньше сидел сторожевой пес Рунн, любимец Мариссы.
Проплакав пару часов, Марисса поняла, что ей нужно сделать.
Разбив старый кувшин, она выбрала осколок поострее, и принялась медленно и методично пилить запястье левой руки.
Пусть она помесь, родившаяся по ошибке, и несчастье своей тетки! Если так –то значит так тому и быть. А в царстве Великой Матери они будут жить все вместе –и мама, и отец, и сестренка. И даже тетку возьмут к себе, когда придет ее срок.
Скверно обожженная глина плохо резала юную упругую кожу, было больно и страшно, и когда, наконец, пошла кровь, Марисса с облегчением улыбнулась.