Ругаясь и ничего не видя, мы топали по снегу в тяжелых меховых ботинках в столовую.
– Вызовите Фаррельбуш, – приказал Прагер одному из ефрейторов.
Со смущенным лицом тот, запинаясь, сказал, что у него строгий приказ не пользоваться телефоном.
– Что происходит, налет или что-нибудь еще?
– Это чертовы ограничения.
Мы вчетвером возбужденно обсуждали этот вопрос, когда нас прервал гауптман, который только что вошел.
– Я Ворнер, – сказал он, представляясь.
Он командовал II./JG26, размещавшейся в Хопстене.[196] Со сладостно-горьким выражением он сообщил нам, что мы должны будем провести Новый год с ним.
– Но я боюсь, господа, что без всякого спиртного, – добавил он.
Потом мы узнали причину этого сумасшедшего, опасного вылета. Той ночью мы должны были быть далеко от Фаррельбуша. На всех аэродромах, словно сардины в банке, теснились истребители. Группы, базировавшиеся в отдалении, подобно «Зеленому сердцу», должны были быть сконцентрированы. Приказ на посадку здесь был отдан, едва мы поднялись в воздух, но, поскольку мы летели в режиме бреющего полета, наземный пункт управления не смог с нами связаться.
– Итак, загипнотизированные некими неизвестными телепатическими волнами, мы по собственной инициативе прилетели и приземлились в Хопстене, – сказал я со смехом. – Но, гауптман, вы можете сообщить мне причину всего этого?
– Господа, пожалуйста, пойдемте ко мне.
Немного позже мы вошли в уютную комнату в доме
владельца местной гостиницы, стоящем на краю аэродрома. Гауптман предложил моим друзьям и мне сесть.
– Господа, у меня есть запечатанный конверт, но я не могу открыть его до трех часов утра завтрашнего дня, так что вы видите, что я сам не имею никакого представления о том, что за новогодний подарок они прислали нам.[197] Я могу сообщить вам лишь то, что вы и ваши люди ни в коем случае не должны иметь контактов с кем-либо вне этого аэродрома.
– Во-вторых, есть распоряжение об отмене празднования Нового года. И в-третьих, я могу пригласить вас на ужин? Он уже готов, и на нем будут все офицеры свободные от службы.
Дортенман присвистнул сквозь зубы.
– Черт возьми! Все продумано так, чтобы не дать нам никакого намека о том, что произойдет.
Прагер скрипнул зубами и сердито тряхнул копной своих волос. Со смирением он думал о девушке, которая сейчас напрасно ждала его, девушке, приехавшей из Хезепе в канун Нового года и ждавшей теперь в Фаррельбуше.[198]
На столах нас ждала весьма приличная еда.
Никто не произнес ни слова, шок, который мы только пережили, был слишком большим.
Даже обычные шутники уставились на еду перед собой и отвечали односложными фразами.
Один Патт пытался несколько поднять наше настроение. В конце ужина он спросил у меня разрешения сказать тост. С жалобным, кислым лицом он схватил стакан с молоком – из-за запрета на алкоголь пилотам позволялось пить лишь газированную воду, молоко или кофе – и, многозначительно подмигнув молчавшему собранию, коротко известил:
– Я должен теперь действовать как тамада. Хорошо, ваше здоровье и давайте надеяться на то, что у нас будет лучший Новый год.
На лицах появились кривые усмешки. Затем мы увидели забавную сторону всего этого и засмеялись. Новогодняя речь «Патта» разрядила напряженность.
Час спустя мы все спали, или, по крайней мере, пытались спать, поскольку кто мог накануне Нового года заснуть в такой ранний час? Было лишь семь часов вечера. Мы знали, что начинается нечто необычное и что на следующий день многие из нас могут умереть.
Нас разбудили в три часа утра, и полчаса спустя все пилоты Jagdgeschwader 26 и III./JG54 были собраны в столовой. Вошел гауптман Ворнер со зловещим, уже открытым конвертом в руке.
– Буду кратким, парни, на рассвете свыше тысячи наших истребителей взлетят и атакуют различные аэродромы на голландско-бельгийской территории.
Действительно, великолепный новогодний подарок!
Затем последовали подробности относительно взлета, боевого порядка, целей и обратного полета. Сводка разведки сообщала точные детали расположения вражеских аэродромов и особенно позиций крупнокалиберной зенитной артиллерии в тылу врага.
Целью III./JG54 был Брюссель.[199]
Пилотам выдали подробные карты, на которых были указаны заслуживавшие особого внимания цели. Группы должны были в сомкнутом строю последовательными волнами лететь вслед за скоростными самолетами-целеуказателями[200] до Северного моря, а затем начать широкий разворот влево, чтобы достичь голландского побережья. После этого они должны были самостоятельно сохранять свой курс, поскольку к тому времени будет уже достаточно светло.
Весь полет, пока мы не выполним запланированное задание, должен был выполняться на высоте менее 180 метров, чтобы вражеские радары не могли засечь нас. В дополнение к этому был приказ о полном радиомолчании до тех пор, пока мы не достигнем цели.
Нам подали великолепный завтрак.
Что это было, новогодний банкет или последняя еда осужденного на смерть человека?
Котлеты, ростбиф и стакан вина. На сладкое было печенье и несколько чашек ароматного кофе. Выдали аварийный запас – две плитки шоколада и несколько таблеток глюкозы.
Последние минуты перед тем, как мы поднялись в воздух, казались вечностью. Вздрагивающие пальцы затушили недокуренные сигареты.
Я отдал последние инструкции командирам эскадрилий, а затем пошел, чтобы присоединиться к пилотам своей 9-й эскадрильи. Если в полете кто-нибудь потеряет контакт, то он должен будет немедленно примкнуть к какой-нибудь другой группе. Лишь в случае крайней необходимости он мог повернуть в восточном направлении и лететь обратно в одиночку на самой возможно малой высоте. Он смог бы достаточно легко найти Рейн.
А затем вся армада взлетела.
В воздухе послышался отдаленный рев, который стал быстро нарастать. Вскоре самолет-целеуказатель уже кружился над аэродромом, который теперь был ярко освещен.
Машины взлетали одна за другой и, летая по кругу, собирались в группу. Эскадрилья за эскадрильей. Далеко впереди в ранних рассветных лучах мерцали навигационные огни лидирующих самолетов-целеуказателей.
Все шло, как было запланировано. Над морем лидеры отвернули влево, и эскадрильи, развернувшись вслед за ними, легли на курс в южном направлении.[201] Но пустоголовое Верховное командование забыло об одной вещи – или же преднамеренно пренебрегло ею из соображений секретности – уведомить свою собственную зенитную артиллерию.
Хотя истребители выстреливали опознавательные сигнальные ракеты, сумасшедший заградительный огонь зениток над побережьем принес первые потери.
Над горизонтом на востоке медленно поднялось ярко-алое солнце.
Было 8.25.[202]
Пройдя заградительный зенитный барьер, дальше мы летели спокойно. Никаких зениток, никаких истребителей. Совершенно ничего не подозревавшие союзнические подразделения еще только просыпались, избавляясь от последствий новогодних вечеринок, и в их тяжелой голове не было даже самой отдаленной мысли о той буре, которая уже назревала над их головой.
Моя эскадрилья была в первой волне. Мы появлялись неожиданно для наблюдателей и расчетов зенитной артиллерии. Далеко позади в воздух поднимались алые пальцы трассеров, нащупывавшие более поздние волны самолетов.
Так много немецких истребителей еще никогда не участвовало в одном вылете. Это было ошеломляющее зрелище, которое в течение длительного времени можно было наблюдать лишь со стороны врага.
Достигнуты первые цели.
Короткие приказы по двусторонней связи; разделение на отдельные группы. Скоро первая волна была над Брюсселем.
Спокойствие новогоднего утра все еще лежало над городом. В раннем солнечном свете башни и фонтаны сверкали золотисто-красным цветом. Знаменитая Большая площадь с ее величественными деловыми зданиями и домами аристократов – я часто бывал там – промелькнула внизу. Спустя несколько мгновений мы пересекли предместья города и достигли нашей цели – большого аэродрома Гримберген.
Мы сразу же увидели, что он забит самолетами. На летном поле стояли длинные ряды незамаскированных четырехмоторных бомбардировщиков, главным образом «Боингов». На противоположной, северной, стороне аэродрома разместилось множество истребителей.[203]
К чему было трудиться и маскировать их?
Немцы, эти проклятые бандиты, никогда не появятся так далеко. Они никогда не сделают этого.
И все же мы были здесь! В пижамах, нижних рубашках и подштанниках зенитчики бросились на свои позиции.
– Вперед! Талли-хо!
В пределах пяти минут весь аэродром с самолетами, топливными емкостями, мастерскими и зданиями превратился в тлеющую свалку. Пилоты и люди из наземного персонала в панике, босиком и в пижамах, мчались по снегу и кубарем скатывались в любое укрытие, которое могли найти.
«Отлично, парни! Долг платежом красен. Как часто вы заставляли нас плясать под эту музыку? Настало время, чтобы мы, как учтивые люди, отплатили вам», – мрачно ухмыльнулся я, наблюдая за паникой внизу. Затем я отдал приказ:
– Перегруппироваться. – И скоро все мои люди сблизились с машиной лидера, покачивавшей крыльями.
Быстрый взгляд назад. Слава богу, ко мне, кажется, присоединились одиннадцать из них. Еще один взгляд на дымящуюся груду развалин и отдельные столбы огня. Снег таял, и между горящими самолетами возникали грязно-серые лужи. Лишь один-единственный зенитный расчет тщетно стрелял в «Зеленое сердце», когда мы улетали.
В следующую неделю здесь будет смертельно тихо. Самолеты совершили свои последние вылеты и уже никогда не будут сбрасывать тонны своих бомб, сея в Германии смерть и опустошение. Должно быть, было выведено из строя приблизительно шестьдесят четырехмоторных бомбардировщиков и сотня истребителей.