Бойко-Павлов в Хабаровске{107}
До 9 января 1922 года в деревне Анастасьевке находились отряды Волошинского (пулеметная команда) и Изотова (конная разведка). Пехотные отряды Суслова и Губрия размещались: первый в деревне Вятской, а второй в деревне Свечино. Все эти четыре отряда, общей численностью в 250 штыков, 50 сабель, 4 пулемета Максима и 10 пулеметов Шоша, составляли группу товарища Бойко-Павлова.
9 января все вышеперечисленные отряды сосредоточились в деревне Князе-Волконской. 10 января конный отряд Губрия выступил на деревню Матвеевку, а остальные части прошли на деревню Черная Речка и далее на заимку Желяева. В ночь с 10 на 11 января все отряды сконцентрировались в деревне Черная Речка, откуда группа в полном составе 11 января выступила через деревню Гаровку на город Хабаровск.
Удар по Хабаровску Бойко-Павлов выполнял по директиве комвойсками Востфронта, полученной со ст. Ин. Весь план, как то признает начальник разведывательного отдела В.М.В. подполковник Д-ский, был хорошо продуман и умело выполнен, чему способствовало, по-видимому, отсутствие данных войсковой разведки белых. Позднее белыми было установлено, что захват Хабаровска подготовлялся красными исподволь: постепенно и незаметно для белой контрразведки проникали красные в город, на возах в сене провозилось оружие.
Глубокой ночью, уже после 2 часов 12 января, в различных частях города раздавалась ружейная и пулеметная стрельба. То выступали красные: пробравшиеся раньше в город партизаны, местные коммунисты и подошедшие в последний момент части Бойко-Павлова. Они повели наступление по всему фронту: напали на штаб командующего, помещавшийся в доме бывшего генерал-губернаторского дворца, на части 3-го отряда (Ижевско-Боткинская стрелковая бригада) в иных частях города. Сторожевое охранение белых не было своевременно предупреждено из штаба своей части о начавшемся выступлении в самом городе. Оторвавшись от своих, оно погибло целиком.
Генерал-губернаторский дом – деревянное одноэтажное здание, расположенное в саду над обрывом, на берегу Амура. Дом имел два выхода – парадное крыльцо и боковой черный ход. В эту ночь, как всегда, у крыльца стоял только один часовой. Прочие обитатели дома, человек 18–20, в том числе генерал Молчанов, Генерального штаба полковник Ловцевич и др., спали раздевшись. Появления противника в самом центре города, конечно, никто не ожидал.
Была темная ночь. Пустынная улица. Группа каких-то лиц через ворота вошла в сад. Часовой их окликнул. Вошедшие не остановились, но продолжали двигаться к дому… Беспорядочная близкая стрельба разбудила обитателей дома. Стучал пулемет, раздавались залпы… С дребезгом падало и разбивалось стекло, летела штукатурка… Зажигать огонь было не для чего. Кое-как натягивая на себя впотьмах попавшееся под руку обмундирование, выбегали белые по черному ходу во двор. По парадному ходу пройти было нельзя, так как туда красные садили из пулемета.
В нижнем белье, накинув полушубок, с валенком на одной ноге и ночной туфлей на другой, выбежал генерал Молчанов. Приблизительно в таком же виде были и остальные чины, частично не имевшие никакого оружия.
Красные, проникнув в сад, свободно могли бы ворваться в дом и при случае перерезать весь или, во всяком случае, часть штаба командующего. Единственный часовой вряд ли смог бы оказать «сильное» сопротивление. Красные сделали ошибку, вернее – у них не хватило духу: ворвавшись в сад, они рассыпались в цепь перед домом и открыли по нему огонь, который и разбудил обитателей его. Уже все белые поднялись и очистили дом, а красные все стояли на месте и палили впустую.
Находчивость полковника Ловцевича спасла положение, чему также содействовала и темнота ночи. Среди треска ружейной стрельбы спокойно, уверенно и властно прозвучал его голос: «Такая-то рота влево. Такая-то рота вправо. Такой-то остаться на месте. Вперед. В атаку. Ура!» Так восемнадцать человек изобразило три роты. С криком «Ура!» несколько штабных чинов с генералом Молчановым бросились вперед. «Ура!»
Наличие «крупных» сил смутило красных. Услышав уверенные слова команды полковника Ловцевича, они сами испугались и побежали назад. Так атака красных была отражена. При этом полковник Ловцевич был ранен легко в живот, полковник Ефимов (начштаба 3-го отряда) ранен в ногу, один из солдат-ординарцев ранен в щеку. В это время к штабу уже спешили на выручку казаки. Выбегавших из сада красных они встретили огнем… Нападения красных партий на воинские части и базы также в общем успеха не имели. Красные везде были отражены и опрокинуты.
Начинало сереть. Пальба шла по всему городу, но было уже ясно, что дело красных прогорело. Части 3-го отряда постепенно очищали город. Стоявший на берегу Амура товарищ Бойко-Павлов счел, наконец, что пора кончать, и, бросив своих «товарищей» на произвол судьбы, с конным конвоем ушел на рысях из города. Рассеявшись по городу мелкими партиями, партизаны еще в течение часов двух вели уличный бой, но стрельба постепенно смолкала. Белые везде давили красных, и красные бойцы спешили подобру-поздорову убраться, скрыться, некоторые сдавались в плен. Потеряв в городе 4 пулемета и до 50 человек убитыми и ранеными, красные поспешно отходили на Гаровку.
За эту ночь белые потеряли до 30 человек, погибших главным образом случайно, а не при выполнении служебных обязанностей. Все попавшиеся в руки партизан были зверски замучены.
Вечером 12 января из города Хабаровска в восточном направлении выступили части 3-го отряда, получившие своим заданием преследование и разгром партотряда Бойко-Павлова, а 13 января в 12 часов дня в городе Хабаровске, в Успенском соборе, состоялось погребение воинов-белоповстанцев, павших смертью храбрых за освобождение города и его района…
Н. Голеевский{108}С волжской батареей под ином{109}
Кратко и четко Б. Филимонов в своей книге «Белоповстанцы» описал действия Волжской батареи в ночном бою 10 января 1922 года на разъезде Ольгохта. К сожалению, описание это очень мало соответствует действительности. Кто ввел его в заблуждение, я не знаю. Хочу только исправить эту досадную неточность, вкравшуюся в его описание Хабаровского похода.
Стоял жгучий мороз, и была почти абсолютная тишина… Волжская имени генерала Каппеля батарея, в которой в то время я был младшим офицером, стояла на позиции слева от станционных путей, немного не доходя разъезда Ольгохта. По приказанию командира батареи я с несколькими солдатами ставил ночную точку отметки. Почти все остальные чины батареи находились по другую сторону путей и грелись в железнодорожной будке, лежавшей немного на отлете от остальных строений разъезда.
Вдруг, совершенно неожиданно, поднялась сильная ружейная стрельба, застучали пулеметы и пули роями, со свистом, понеслись над нашими головами. Вдоль станционных путей начали рваться одиночные снаряды, а впереди, на небосклоне, были видны вспышки орудий обстреливавшего нас красного бронепоезда. Красный Троицкосавский полк, воспользовавшись темнотой, прошел, никем не замеченный, по руслу реки Ольгохта и, подойдя вплотную, неожиданно справа от полотна атаковал разъезд. Наступления красных никто не ждал.
На путях сейчас же показался наш командир, подполковник Ильичев, бежавший к нам. За ним, перегоняя один другого, неслись остальные батарейцы. Спустившись в выемку, шедшую справа от позиции, на которой стояли орудия, командир, стараясь перекричать пронзительный вой несущихся пуль, подал несколько раз подряд команду: «На картечь, огонь!» Бывшие на позиции дежурные номера бросились к орудиям. Огонь на картечь открывать было нельзя, и я их остановил, крикнув «Отбой!», и пошел навстречу уже бежавшему ко мне командиру, которому я доложил, что совсем недавно в прикрытие батареи пришла сотня от Пластунского полка и расположилась на опушке перелеска, лежавшего как раз против наших орудий – не дальше чем в 150 шагах. Только я успел окончить мой доклад, как справа раздалось громкое «Ура!» и стало постепенно удаляться… Уфимцы, которые только что прибыли на поезде и еще не успели выгрузиться, прямо из вагонов, не произведя ни одного выстрела, бросились в контратаку… Стрельба почти сразу прекратилась, и наступила опять тишина.
Никто из нас в эту ночь не спал. Да и негде было. Ходили только по очереди греться все в ту же отведенную для батареи будку, окна и дверь которой давно были выбиты и зияли темными пятнами на фоне снежной ночи. От толпившихся внутри солдат и офицеров было настолько тесно, что приходилось всем стоять. В будке, кроме сложенной вдоль одной из стен плиты, в которой бойко, слегка потрескивая, горели остатки выломленной двери, ничего не было. Шедший от плиты довольно сильный жар быстро растворялся в ледяном воздухе, легко проникавшем снаружи, и мороз давал всем чувствовать, что и здесь хозяин – он.
На плите стоял большой чайник, а на краю ее у стенки, совсем некстати, лежала санитарная сумка. Наш батарейный фельдшер, придя одним из первых, когда плита была еще холодной, положил туда сумку и, чем-то отвлекшись, совершенно про нее забыл. Фамилию его я не помню, да, кажется, никогда ее и не знал. В батарее как офицеры, так и все солдаты звали его Сократ. Кроме прямых своих обязанностей, он исполнял множество других, до орудийного номера включительно. Не замечали сумки и приходившие погреться батарейцы, жадные взоры которых были устремлены только на шумевший чайник, в котором кипятили воду (снег).
Всеми забытая и не привлекавшая ничьего внимания сумка, касаясь одним своим краем до раскаленной железной части плиты, от долгого лежания на ней нагрелась до того, что загорелась и, вспыхнув ярким пламенем, осветила всех присутствующих. Солдат, стоявший около плиты, успел вовремя ее схватить и вышвырнуть наружу. За окном моментально раздался сильный взрыв. Внутри все вздрогнули и, не понимая, что случилось, продолжали стоять в недоумении. Стоявшие близко у дверей выскочили наружу, но за окном ничего подозрительного не нашли. Не нашли и горящей сумки. Ее и след простыл. «Хороши медикаменты у Сократа!» – раздался чей-то громкий возглас. Все разом дружно засмеялись… Нашли и самого виновника, и все сразу разъяснилось: в сумке лежали две ручные гранаты, около которых еще долго после этого в будке вертелся разговор. В душе все были довольны, что так легко отделались, но от своей судьбы ушли не все.