И кто знал, что Мелитополь врежется в память. Уж мы знали, что завтра уходим на рассвете по левому пути, от станции к станции, когда путь свободен; по правому пути идет зерно.
Этой ночью наш вагон был в дежурстве; после полуночи несли охрану снаружи Нашиванко и я, он со стороны вокзала, а я между нашим поездом и зерновым составом на последнем пути. Какой-то вагон был там. Стал падать снег, так тихо, волшебно! Вспомнилась роща за Корпусом, на лыжах и тихий снегопад… Красота!
Что-то показалось странное у конца нашего поезда, пошел туда по снегу, и не слышно. На другой стороне «зернового» какая-то возня, взглянул под вагон – стоят четыре телеги, две уже загружены мешками, одна у вагона, и грузят в нее прямо из вагона, четвертая пустая, в очереди. Пролез я под соседним вагоном на ту сторону, вижу четырех мужиков – очень заняты, торопятся! Щелкнул затвором. «Стой, руки вверх, стрелять буду!» Видимо, не ожидали такого афронта, замерли… А что я с ними четверыми сделаю, если захотят, сомнут меня – но, видимо, не решились, кому-то в брюхо пошла бы пуля! Вызвать наряд – дал выстрел в воздух! Через минуту уже тут был Нашиванко, затем все дежурство – десять человек! И командир пришел – я ему доложил по форме, что было, почему стрелял – мужики в плач:
– Родимый, так мы же не крадем, мы деньги платили! Все по совести!
– Кому платили? – рычит Окишев. – Грузи все обратно в вагон, потом говорить будем.
И вынул наган для острастки. В два счета все мешки были в вагоне, поработали мужики. Закрыли двери вагона.
– А кто пломбу сорвал? – спрашивает поручик Окишев, уже успокоившись.
– Он и пломбу снял, кто деньги брал.
– Кто такой? Откуда он?
– Сказал, что тут он старшой, что рядом стоит! Покуда грузили две подводы, что уже ушли, – он тут был.
– Каков был – говори, и отпущу вас.
– Должно быть, казак, повыше вас будет, усищи во какие!
– Пошел отсюда, Бога благодарите, что не расстрелял тут вас всех!
Видимо, кони поняли, в чем дело, – понеслись в темпе.
– Ребята – три минуты – окружите поезд, если он побежит – стрелять без жалости.
Командир взял с собою двоих и направился прямо к вагону, где был наш фельдфебель, кубанец, прежде инженерной роты кубанского войска. Командир с наганом в руке вошел в вагон, что были с ним, остались на площадке. Мы с Нашиванко, как положено, были каждый на своей стороне вагона – потому все слышали дословно. Там жило семеро, все были пьяны вдребезги. Половина уже спала. Кубанец, как нипочем, по форме приветствовал командира.
– Собирай вещи в мешок, ты арестован за продажу пшеницы – ты знаешь, что тебя ждет. Передаю тебя коменданту станции.
– Господин поручик, так что мы поделились поровну.
– С кем ты делился? – взревел Окишев и обложил его по-солдатски.
– Так что, поручик Кутепов знал, только просил, чтоб все шито-крыто было и быстро!
– Выходи! Скотина!
Назначил четырех.
– Ведите на первый перрон и там меня ждите! Побежит – стрелять.
Под винтовками наперевес пошел кубанец. Приказал вагон запереть на замок.
– Утром – в наряд, чтоб чисто в вагоне было!
Командир всех отпустил, а сам отправился в свой вагон, где во второй половине жил Кутепов (офицеры, их было два, жили тоже в теплушке, но с большим удобством, чем мы). Что там говорили, мы не слышали, но через пять минут командир вышел, за ним поручик Кутепов с чемоданом. Только было слышно, что Кутепов сказал Окишеву:
– Ведь я племянник генерала!
– Это надо было думать раньше, объясняться будете у коменданта! – оборвал наш командир.
Обоих сдал командир коменданту станции под расписку и оповестил Нач-Во-Со о случившемся.
В шесть утра мы сдали дежурство, через полчаса полным ходом шли на юг. Наш вагон спал вплоть до остановки. Все было в прошлом; а вправо в степи было знаменитое имение Фальцфейна, по свежему снегу, по траве бродили громадные дрофы, поезд их не беспокоил – сколько их проходило тут; и ярко освещенные «курьерские» проносились тут на Южный берег Крыма. Мелькали станции одна за другой. Вот Чонгар – затем мост через Сиваш, станция Та-ганаш и к вечеру Джанкой. Подкатили на соседний путь с составом нашей 1-й роты: перекинув крючок на провода роты – и мы осветились ярким светом. Мы в Крыму!
Джанкой. Январь 1920 года. На первом пути – штабной поезд: много синих вагонов «первого класса», два салона видно. Вечером все залито светом. Строгая охрана: это поезд генерала Слащева-Крымского. Эту приставку он получил за оборону Крыма, все было в его руках – кто мог, тот уходил отсюда со своим составом в глубь Крыма – тут было очень строго. Если кого-нибудь захлопали без разрешения в городе – наверняка отсиживали на «губе». Строго преследовалась спекуляция – однажды в городе было повешено десять солдат, висели два дня на площади!
Составы с зерном прошли на Феодосию и на Симферополь – здесь оставались только воинские эшелоны. Шла реорганизация воинских частей. Наша 1-я рота «Желбат-2» стояла тут. Наш поезд «сократили»: половину персонала перевели в роту и в штаб батальона – все из моего вагона ушли, но к нам влили более молодое «пополнение» во главе с Алексеем Воропаем – мы оба были рады снова встретиться! Компания подобралась очень хорошая, многих фамилий сейчас уже не помню, жили мы дружно и, главное, радовались тому, что нас все же от роты отделили – и послали на станцию Таганаш. База – то есть один пульман, четыре теплушки, вагон-кухня и вагон-склад – оставалась на станции, а боевой состав, то есть бронеплощадка, вагон-склад, паровоз и четыре контрольные платформы – каждую ночь выходил на позицию у моста через Сиваши или на станцию Чонгар – она была в то время головной, покуда еще шли эшелоны из Мелитополя. Каждую ночь выходила одна смена – 10 человек, другая отдыхала в базе; там же была и путевая команда из 20 человек. Покуда мы были при роте – питание шло из одной кухни – шрапнель (перловая каша), камса, такая мелкая рыбешка соленая, гнусное питание! На Таганаше наш хозяйственный каптер завел знакомство в поселке – и кормил нас хорошо. Днем на позицию приходил бронепоезд «Волк» – «знакомый» нам по Лозовой. Он ходил и до Ново-Алексеевки, покуда не закрыли в Крыму. Поручик Окишев обычно не выезжал с нами, покуда еще было движение с севера: телефон нас связывал с базой. Стоянки у моста были не тяжелы – тепло было в бронеплощадке тем, кто не нес службу снаружи: трое, по очереди – всегда были снаружи: двое впереди и один на паровозе: вахту стояли по два часа. Сменишься – и отогреваешься в площадке, и засыпаешь мгновенно! Одеты мы были хорошо, наружу в полушубках, в валенках, папахи…
…Еще мы стояли на ст. Чонгар, на выходных стрелках на север, когда прибежал вестовой от коменданта – предупредить, что он ночью уходит с нами и что к полночи на паровозе подъедет командир. Это значило, что красные приближаются с севера. Поручик Окишев вызвал Воропая и меня – быть готовыми взорвать мост, сообщил, что заряды уже заложены раньше, надо найти там провода и включить «машинку». Когда поезд перейдет на крымскую сторону – ждать приказа. Мы спустились под мост, проверили заряды, нашли провода, по ним вышли на наш берег и поставили в кустах «машинку». После полуночи наш поезд прошел над нами – там высокая дамба к мосту – и стал на обычную стоянку у сторожки, там телефон. Ждем… дважды зажегся фонарь и еще раз – «огонь». Резко опустили рукоятку «машинки», взрыв – сыпятся всякие осколки вокруг. Мост взлетел и тяжело грохнул в ночь. Мы отрезаны от континента…
Командир откозырял нам и ушел на своем паровозе вместе с последним комендантом. Сегодня мы не несем наряда снаружи, намерзлись в снегу. Спим – и еще раз взрыв моста – во сне…
На рассвете подошел «Волк» по другому пути. Мы потихоньку «снялись» и пошли на базу в Таганаш. У сторожки, как всегда, нас провожала застава Самурского полка славной 34-й дивизии[159] генерала Ангуладзе[160], которая вынесла на себе всю оборону Сиваша, что у Чонгарского моста.
Таганаш. Это тоже эпопея: как в калейдоскопе, громоздятся воспоминания, даже даты уже не помню теперь, общий фон – снег, все бело, много снега! Морозно. И теперь, когда мы «закрыты» в Крыму – не каждый день выходим на позицию к мосту, – нам даны иные задачи: и постоянного, и спешного характера. И так было лучше – мы были дружны, были подтянуты, мы были заняты работой… А ведь когда у каждого в душе сознание, что нас приперли к морю, в Крым – рефлекс был разный: много было труда привести воинские части в надлежащий вид, удержать дисциплину, сократить эксцессы; было всего достаточно… кормили плохо – «шрапнель» да камса! На выходных стрелках на север, пройдя Таганаш, сколько раз мы видели одноколейный путь влево; была глубокая выемка, и не было видно, что было там, дальше…
Однажды утром – уже все было налажено вплоть до утренней и вечерней молитвы; как пели – бодро и истово! – обычная церемония поверки, рапорт командиру, наряды – и бывало «разойдись!». А тут командир задержал эту команду, готовую в устах фельдфебеля.
– Начиная с завтрашнего дня команда «Желбат-2» принимает постройку железной дороги Джанкой-Перекоп, как технический персонал 1-й роты «Желбата». Командир роты совершенно уверен в быстром ходе работы.
Затем следовали детали: час отъезда, без оружия, взять с собой котелки, ложку и т. д. – что само собою разумеется; что обед на месте работ, уже на базе; что «рабочая сила» придет из Джанкоя, так же как и материал; что мы станем старшинами рабочих групп; что работа уже начата раньше и планировка сделана.
– Воропай, Липеровский – головная группа: открыть пикеты, наладить укладку шпал и рельс…
Шли все остальные работы и определение старшин к ним… Тут нам вспомнились уроки нашего первого командира поручика П. Ивашкевича о постройке пути, что он нам читал у Нежина… Так вот почему на третьем пути стоит длиннющий поезд со шпалами и рельсами! Еще было совсем темновато, когда паровоз «ОВ» потащил недлинный поезд