– Он наполовину немец, наполовину француз.
– Но все равно бош, разве нет? – настаивала она.
Я медленно выдохнула, чувствуя, как во мне поднимается гнев.
– Боши действительно плохие, да? – Она переминалась с ноги на ногу, будто пробуя почву.
– Тебе не следует употреблять это слово, Изабель.
– Бош? Но раньше ты сама так говорила. – Какое-то мгновение она изучала мое лицо. – Когда де Голль придет сюда, он убьет их всех.
– Нацистов. Он будет сражаться с нацистами.
Она нахмурилась.
– В чем разница?
– Не все немцы – нацисты, Изабель. Они такие же люди, как и мы. Некоторые хорошие. Некоторые плохие. – Я протянула к ней руки, ожидая, что она прилетит в мои объятия.
Но она не шелохнулась.
– Почему он тебе вообще нравится? Почему тебе не может понравиться кто-то, кто просто француз, как мы?
Я закрыла глаза, подыскивая правильные слова.
– Ты не выбираешь, кого полюбишь. Это просто случается, и иногда влюбляешься в того, в кого не должна была влюбиться.
Изабель сморщила нос, как будто это была самая неприятная идея.
– Я никогда не влюблюсь. Я собираюсь остаться здесь, с мамой.
– Это потому, что ты сейчас там, где и должна быть. Подойди и обними меня. – Я снова раскрыла для нее объятия. Она неуверенно двинулась ко мне, и я прижала ее к груди, уткнулась носом в ее волосы, вдыхая ее детский запах – лимона и солнечного света. – Придет день, и ты передумаешь, – прошептала я.
– Нет, не передумаю. – Она сделала глубокий вдох. – Если у тебя родятся дети, они будут немцами?
Я отстранилась и заглянула ей в глаза.
– Они будут просто детьми, как и все дети. – Ее вопрос встревожил меня. – Изабель, – мягко произнесла я. – Ты говорила с кем-нибудь о нем?
Она замотала головой, но ее щеки покраснели, что подтвердило мои опасения.
– Я не помню. – Она снова переступила с ноги на ногу.
– Изабель, – сказала я твердым тоном. – Мне нужно знать, рассказывала ли ты кому-нибудь о Себастьяне?
– Я не могу вспомнить.
– Изабель. – Я положила руки ей на плечи, заставляя стоять ровно. – Кому ты сказала?
– Только Мари. Она – моя лучшая подруга. – Изабель извивалась под моей хваткой.
Я отпустила ее, подавляя желание накричать. Что с нее взять – ребенок. Да и не ее это вина. Мама напрасно ей рассказала. Дети не знают, какие секреты стоит хранить. Капли пота выступили у меня на лбу, когда я представила себе, как соседи судачат обо мне и их подозрения усиливаются с каждой новой сплетней.
Мама выглянула из-за двери, протягивая мне сумку с одеждой.
– Иди, Элиз. Иди и приведи его.
Глава 32
Париж, 16 августа 1944 года
Элиз
Безжалостное солнце раскалило тротуар и обжигало мне затылок; теплая пыль кружилась возле моих лодыжек, когда мимо проносились легковушки и грузовики. В животе урчало, напоминая мне, что я ничего не ела. По дороге мне попалось café; внутри было темно и прохладно. Повинуясь порыву, я свернула с жаркой, шумной улицы и шагнула в открытую дверь.
Горстка людей выстроилась вдоль полированной цинковой стойки, и пара голов повернулась в мою сторону.
– Bonjour, madame. Вы подаете еду? – заговорила я, подходя к бару.
Женщина подняла на меня взгляд.
– Jambon beurre[70].
– Можно мне один? И кофе, и стакан воды, пожалуйста.
Она поставила на прилавок стакан воды и чашечку кофе и отвернулась, чтобы приготовить сэндвич. По звукам, которые издавал нож, пока она отпиливала багет, я догадалась, что хлеб у нее давнишний и черствый, вероятно, из опилок. Но мне было все равно. Главное – еда.
Мужчина, сидевший за стойкой, сложил газету и поднял глаза. Он сделал вдох, явно собираясь поделиться новостями, которые только что прочитал.
– Американцы бомбят побережье, – начал он, – к востоку от Тулона. Бретань освобождена, Блуа тоже, а еще Орлеан и Шартр. Мы – следующие.
Пожилой мужчина, стоявший рядом, кашлянул, словно пытаясь привлечь наше внимание.
– Как только боши потеряют Париж, для них все будет кончено. – Он громко вздохнул. – Но они не уйдут просто так. Mais non[71]. Нам придется сразиться с ними.
Я залпом выпила воду, затем сделала глоток из чашки. Аромат тотчас поразил меня; это был настоящий кофе! Не тот мерзкий эрзац, что нам обычно подавали. Для меня это казалось более значительным, чем любой заголовок. Нам больше не нужно было держать кофе для немцев.
Мужчина за стойкой помахал своей газетой.
– Да! Пришло время взять в руки оружие и сражаться. Aux armes, citoyens. – Он напевал мелодию «Марсельезы». – Formez vos bataillons[72]. – Он ткнул в листок указательным пальцем. – Они призывают к восстанию.
– L’Humanité[73]! – Пожилой мужчина выхватил газету у него из рук. – Где ты ее взял? Я не слушаю коммунистов. Я жду Де Голля.
– Одному богу известно, когда он сюда доберется. – Мужчина встал, оглядывая бар. – Наверное, как раз к параду победы. – Он выхватил свою газету обратно.
Пожилой мужчина расправил плечи и выставил наружу бледные мясистые ладони.
– Он всегда сражался за нас. И я, к слову, не буду ничего праздновать, пока он не вернется.
– Что бы ни случилось, тебе лучше быть готовым взять в руки оружие и дать бой ублюдкам.
Мне надо было добраться до Себастьяна, пока не началась серьезная заваруха. Я схватила сэндвич, бросила мужчинам: «Au revoir, messieurs» и, выскочив из café, устремилась по жарким людным улицам к отелю, где жил Себастьян.
По дороге я постоянно оглядывалась назад, пытаясь сообразить, где безопаснее всего пересечь реку. За углом я увидела двух французов с молотками и отвертками, снимающих дорожный знак с немецким текстом, набранным готическим шрифтом. Я посмотрела по сторонам, опасаясь, как бы этих смельчаков не пристрелили, но лишь одна немецкая машина проехала мимо, даже не сбавляя скорости. Я поспешила дальше.
Глава 33
Париж, 16 августа 1944 года
Себастьян
Три громких стука в дверь заставили сердце Себастьяна учащенно забиться. Схватив с прикроватного столика пистолет, он спрыгнул с кровати и открыл дверь.
– Wir werden evakuiert! Hôtel Majestic![74] – В коридоре стоял его коллега и сосед, в военной форме.
– Эвакуируют? Сегодня? – Себастьян провел рукой по волосам. – Ладно, буду собираться.
Он был занят упаковкой своего рюкзака, когда Элиз ворвалась в комнату. Она закрыла дверь, обвила его руками, ее губы искали его рот, но Себастьян оттолкнул ее. Какого черта она вернулась? Ему и так тяжело далось утреннее прощание.
– Элиз, нас эвакуируют. Сегодня! Ты не можешь находиться здесь! Я должен уйти.
Пропуская его слова мимо ушей, она схватила его за руку. Он отдернул руку, охваченный страхом и смятением.
– Себастьян! Пойдем к нам домой! – Ее глаза сияли от возбуждения. – Мама сказала, что ты должен вернуться со мной. Ты оденешься как француз. Мы сможем незаметно провести тебя мимо консьержа. Выдадим тебя за нашего кузена, – неистово тараторила она.
– Твоя мать хочет, чтобы я пришел к вам домой?
Элиз закусила нижнюю губу и серьезно кивнула.
– Но, Лиз, твоя мать хотела, чтобы ты держалась от меня подальше!
– Она просто беспокоилась за меня. Но теперь… теперь она хочет помочь. Она хочет, чтобы ты пришел сегодня. Боевые действия вот-вот начнутся. Об этом пишут в газетах! Американцы уже в пути. Де Голль скоро будет здесь!
Де Голль или американцы? Кто доберется сюда первым? Кто предъявит свои права на Париж? Возможно, все не так просто. Политика – дело хитрое. Себастьян подошел к окну, выглядывая в щель между ставнями, как будто противники могли быть прямо за углом. Он повернулся к Элиз.
– Слишком опасно. Это не очень хорошая идея. Ни для кого из нас.
Разочарование в ее глазах вызвало у него острую тоску. Больше всего на свете он хотел сделать ее счастливой, воплотить все ее мечты в реальность.
– Я принесла тебе кое-какую одежду и кепку, чтобы спрятать волосы. – Элиз упрямо проигнорировала его возражения. – И пока ты с нами, мы сможем их покрасить в темный цвет.
– Что заставило твою мать изменить мнение обо мне?
Элиз положила сумку с одеждой на кровать.
– Она знает, что я чувствую к тебе. И предпочла бы видеть тебя под нашей крышей, чем отпустить нас с тобой скитаться по Парижу.
– Но ты же вернулась к ней.
– Она этого не знала.
– Твоя семья не должна так рисковать из-за меня. – Себастьян сложил руки на затылке, изучая ее лицо. – Я не могу подвергать тебя и твоих близких такой опасности. – Он умолчал о том, что не хочет получить клеймо дезертира. За такое преступление его могли расстрелять.
Она с вызовом посмотрела на него.
– Это стоит риска; я собираюсь остаться здесь, с тобой, если ты не пойдешь со мной. – Она тяжело опустилась на кровать.
Он глубоко вздохнул и сел рядом, но даже не прикоснулся к ней.
– Лиз, – прошептал он. – Я не могу. Ты должна вернуться прямо сейчас. Без меня.
– Jamais![75] – Он услышал решимость в ее голосе. – Пойдем со мной домой, – прошептала она. – С нами ты будешь в безопасности. Никто никогда не подумает, что ты немец. Ни у кого и мысли такой не возникнет, раз ты живешь в нашей квартире. – Она положила голову ему на плечо. – Пожалуйста. Ты нужен мне.
Глава 34
Париж, 16 августа 1944 года
Элиз
Я наблюдала с кровати, как Себастьян надевает папины старые брюки и серую рубашку. Они сидели идеально, а кепка почти полностью скрывала его светлые волосы. Если бы мы подождали до сумерек, никто бы вообще ничего не заметил, и в любом случае все были заняты подготовкой либо к бою, либо к бегству. Большинство немцев были озабочены только тем, как выбраться из города, а французы собирали оружие и молились о том, чтобы союзники добрались как можно быстрее. Никому не было дела до французской парочки, спешащей по улицам.