Следующие несколько минут мы едем в тишине, пока я пытаюсь все это переварить. Если Себастьян писал мне письма, значит, он не умер.
– Мой отец прятал письма? – Неужели это правда?
Суазик кладет руку мне на колено, не отрывая глаз от дороги.
– Прости, я не должна была этого говорить. Мне следовало подождать, пока мы не вернемся домой.
Слезы заливают мое лицо.
– Я не искала его! Я не искала его, – повторяю я, больше для себя, чем для Суазик. Чувство вины и печаль как будто тяжелой волной накрывают меня с головой, затягивая под воду. Я едва могу дышать, думая об этом. Наклоняясь вперед, я зарываюсь головой в колени.
Глава 54
Бретань, июнь 1963 года
Элиз
– Элиз. – Голос Суазик полон беспокойства. – Мы почти на месте.
Я поднимаю голову. Как я совладаю с собой?
Мы сворачиваем на подъездную дорожку. Жозефина стоит у крыльца, ветер хлещет вокруг, треплет ее светлые волосы. Она выглядит такой бледной и хрупкой в своем выцветшем сарафане! В руке у нее большой коричневый пакет. В нем – письма. Я знаю, что они там.
Мое сердце бешено колотится, когда я открываю дверцу и выхожу из машины.
– Прости, Жозефина. – Моя протянутая рука зависает в воздухе, отчаянно желая прикоснуться к ней, удержать ее, посмотреть, что в конверте. Но она отшатывается от меня, в ее глазах горит ярость.
– Почему ты мне не рассказала? – Ее слова резки, но я чувствую за ними боль.
– Я хотела! Я хотела рассказать, Жозефина. – Мои слова вырываются судорожными вздохами. Они не передают и доли того, что я хочу сказать. Разве могут они выразить то, как отчаянно я стремилась открыть правду, как ложь съедала меня изнутри!
– Ты должна была это сделать. – Звучит прямо и просто, как будто речь идет о чем-то само собой разумеющемся. Она не может понять, каково это было для меня, для всех нас.
Я отрываю от нее взгляд и смотрю на пакет в ее руке.
Она потряхивает им, но не отдает мне.
– Суазик рассказала тебе о письмах?
Я крепко прикусываю нижнюю губу и киваю, как будто мы поменялись ролями и теперь меня отчитывают, как ребенка.
– Я так и знала, что она проболтается. – Жозефина протягивает мне пакет и отступает назад, почесывая лоб мизинцем, как обычно делала в детстве, когда ее чем-то озадачивали. – Похоже, в этой семье еще больше секретов. – Ее взгляд скользит по бумажному пакету с письмами.
Я верчу его в руках и чувствую, как внутри него вибрирует жизнь; ответы на вопросы, которые я задавала себе с того самого утра, когда увели Себастьяна. Я поднимаю глаза на Жозефину, но встречаю ее пустой взгляд. Мне не терпится открыть пакет, но в то же время я боюсь.
– Элиз, – раздается у меня за спиной голос Суазик. – Почему бы тебе не пойти в дом и не заняться письмами в комнате?
– Что ж, иди тогда, – говорит Жозефина. – Иди и читай их. В конце концов, меня это совершенно не касается.
Я слышу ее боль.
– Пойдем со мной, Жозефина. Мы откроем их вместе. – Одной рукой я крепко прижимаю пакет к груди, а другой беру Жозефину за руку. Пальцы у нее напряжены, словно их свело судорогой, но она не вырывается. – Эти письма адресованы мне, но они принадлежат нам обеим. Это не только моя история. Но и твоя тоже. – Я чувствую, как ее рука расслабляется. Между нами больше не должно быть секретов, и я хочу, чтобы мы сделали это вместе, чтобы вместе узнали правду. Мы заходим в коттедж, Суазик следует за нами.
– Я займусь обедом. – Суазик остается на кухне, а мы с Жозефиной проходим в гостиную. Я отпускаю ее руку и открываю большой коричневый пакет, высыпая его содержимое на журнальный столик. Тонкие голубые конверты устилают столешницу. Их, должно быть, больше сотни.
Я отступаю назад, закрывая лицо руками, изнутри меня поднимается вопль. Я подношу палец к губам, запечатывая их, проглатывая вой. Наружу прорывается всхлип.
К счастью, Жозефина остается на месте. Если она хотя бы дотронется до меня, я не справлюсь с собой. Я падаю на колени перед столиком, но не смею прикоснуться к хрупким листкам бумаги, опасаясь, что если это сделаю, они исчезнут, потому что ненастоящие и все это мне снится. Я смотрю на них и чувствую, как время смещается. Мир кренится, и я соскальзываю назад. Я стараюсь думать о Жозефине, о том, что она здесь, со мной, и только это меня держит. Я протягиваю к ней дрожащую руку в молчаливом призыве стать моей опорой.
Она берет мою руку. И я возвращаюсь в реальность. Стискивая ее ладонь, я с трудом выдавливаю слова из пересохшего горла:
– Сколько их?
– Сто одно. Я разложу по порядку. – Она ловко перебирает их на столе, какие-то откладывает на пол, чтобы потом вернуть на место. Стук сердца отдается в ушах, заглушая все звуки, но ее медленные размеренные движения успокаивают меня, и я ловлю себя на том, что начинаю дышать ровнее.
– Это первое. – Жозефина показывает мне конверт. – От 14 мая 1945 года.
– Всего через месяц после твоего рождения, – бормочу я.
Она пристально наблюдает за мной.
– Это расскажет нам, куда его занесло, что случилось с ним после войны.
Я киваю, забирая у нее конверт, и кручу его в руке. Он плотно запечатан, и мне приходится оторвать уголок, чтобы просунуть палец и открыть письмо. Мои глаза пробегают по листку, страстно желая узнать правду. Куда он делся?
Лиз, любовь моя,
Я не могу продвинуться дальше первой строчки. Закрывая глаза, я слышу его голос, шепчущий мне на ухо: Лиз. Мое тело обмякает, как будто из него вынули сердцевину.
– Что там, мама? – прорывается голос Жозефины. Я поднимаю на нее глаза и снова возвращаюсь к письму. Меня неудержимо тянет к его словам, но в то же время я их боюсь, зная, что они разобьют мне сердце. Я начинаю читать, сначала про себя, потом вслух Жозефине.
Война окончена! Пришел мир, и я собираюсь обратно к тебе. Я в Англии. В плену, но цел и невредим. Ma chérie[106], скажи мне, что с тобой все в порядке. Пожалуйста, скажи мне, что они не причинили тебе вреда.
Инстинктивно я хватаюсь за голову. Слава богу, он не знал, что они сделали со мной. Я продолжаю читать.
Я в лагере для военнопленных с сентября прошлого года, но скоро меня должны освободить, и я первым же пароходом вернусь во Францию. К тебе.
Он что же, и вправду вернулся за мной? Слезинка сбегает из уголка глаза и скатывается ко рту. Я вытираю ее пальцем. Мне следовало дождаться его в Париже. Горькие слезы сожаления и потери бесшумно стекают по моим щекам и падают на тонкую бумагу, размазывая черные чернила. Вглядываясь в размытые строки, я читаю дальше.
Все мои мысли только о тебе. Ты стоишь за всем, что я делаю. Я мечтаю о том, как снова найду тебя, как мы сможем свободно любить друг друга. Это то, что дает мне силы и заставляет жить.
– Но где он сейчас? – Жозефине нужны факты. Она хочет знать, жив ли ее отец. Она протягивает мне еще один конверт. – Прочти, мама. Это последнее письмо.
Я раскрываю его.
Часть четвертая. 1944
Глава 55
Париж, 17 августа 1944 года
Себастьян
Мужчины крепко скрутили Себастьяна, выволакивая его из квартиры Элиз. Ради нее он не издал ни звука, когда его пинали по почкам и били по лицу тугими кулаками. Он молча принимал боль, пока его тащили дальше, в тихий переулок. Они собирались расстрелять его по-тихому, без свидетелей. Он закрыл глаза, когда его швырнули на землю, и только молился: «Прошу тебя, Боже, сохрани Элиз». Удар по голове последовал быстро. Он почувствовал, что проваливается в небытие.
Очнулся он на твердом бетонном полу. Он не знал, как долго там пролежал, но казалось, что прошло очень много времени. В ребрах пульсировала боль, опухшие веки были плотно закрыты. Он не стал утруждать себя попытками их разлепить. Руки были связаны за спиной, щиколотки сведены вместе и стянуты веревкой.
Лежа на боку, он согнул ноги, подтягивая колени к груди. Холод пробежал по ноющим костям, и его охватила неудержимая дрожь. Металлический привкус крови вызвал у него рвотный рефлекс. Дверь распахнулась со щелчком. Или захлопнулась? Он услышал приближающиеся шаги и приготовился к еще одному удару по голове, но вместо этого к его губам поднесли что-то прохладное. Вода тонкой струйкой полилась ему в рот, и он попытался глотать, но распухшее горло не позволяло. Он захлебывался и задыхался. Чьи-то руки приподняли его. Ему удалось сглотнуть, и немного прохладной воды стекло по задней стенке горла. Он попробовал открыть глаз, чтобы увидеть, кто рядом с ним, но смог разглядеть лишь пятно темных волос; все остальное было нечетким, размытым. Руки опустили его голову обратно на твердый пол, и он почувствовал, что опять погружается в забытье.
Когда он снова пришел в себя, рядом никого не оказалось. Его плечи окаменели, и он пошевелил запястьями, пытаясь ослабить веревку, но от его усилий узлы затягивались все туже.
Внезапно распахнувшаяся дверь ударила его по лицу. Он услышал мужской смех. Затем хлынул свет, обжигая глаза. Сильные руки подняли его с пола. Острая боль пробежалась вдоль ребер, а голову как будто раскроили топором.
– Ну и видок у него! Надо привести его в порядок. – Кто-то толкнул его на стул, но он не мог сесть. – Кажется, они перестарались с побоями.
– Могло быть и хуже. По крайней мере, он жив.
– Да, он нам еще пригодится. Паскаль хочет провести обмен пленными.
Голова у Себастьяна кружилась, мужские голоса плыли вокруг него, как будто доносились из другого мира. Он почувствовал, что заваливается на бок. Чьи-то руки подхватили его и удерживали в вертикальном положении, пока тело обматывали веревкой, привязывая его к стулу. Ребра нестерпимо ныли, и он приготовился к первой пощечине.
Но удара так и не последовало. Вместо этого лица коснулась влажная ткань, и тот же голос заговорил: