ефине правду об ее отце, но я предпочла холодный разум чувствам, убедила себя в том, что для всех будет лучше, если Жозефина не узнает правду до поры до времени, пока не станет достаточно взрослой, чтобы понять. Но теперь мне кажется, что ветер прорывается сквозь стены, которые я воздвигла вокруг нас, и швыряет мне в лицо многолетние обломки, душит меня. Почему я не слушала свое сердце?
Я думаю о Себастьяне. Что в его письме? Я не виню его за то, что он начал жизнь заново, просто жалею, что не сделала то же самое, а жила бледной тенью самой себя. Я стала бояться мужчин, а потом страх перерос в презрение. Единственным, кого я могла бы подпустить к себе, был Себастьян, но поскольку похоронила его, закрыла для себя эту часть жизни. Жозефина стала центром моей вселенной, смыслом жизни, и все, чего я хотела – растить ее в безопасности.
Детские голоса заставляют меня обернуться. Я вижу, как женщина гоняется за двумя девочками. Они визжат от восторга, когда мать ловит их. Раньше и я приводила сюда Жозефину; мы строили замки из влажного песка, ловили крабов в заводях между скал, а потом выпускали их на волю и смотрели, как они бочком убегают обратно в море. Интересно, вспомнит ли она эти моменты, вспомнит ли пироги, которые я пекла на ее дни рождения, истории, которые рассказывала перед сном. Или она будет помнить только то, что я солгала ей? Суазик говорит, что ей нужно время, но я знаю, какой урон может нанести время. Как оно уводит твоих любимых так далеко, что возврата нет. Неужели я потеряла дочь теперь, когда она нашла другую семью? Семью, в которой от нее никогда ничего не скрывали.
– Les filles[129], пора возвращаться! – Я слышу крик матери. – Начинается прилив.
Девочки подбегают к ней, встают по обе стороны и берут ее за руки. Я смотрю им вслед, когда они уходят по галечному гребню между островом и пляжем. Волны плещутся все ближе и ближе. Я наблюдаю, как постепенно сужается полоска суши. И достаю из кармана письмо Себастьяна.
Chère Элиз,
Он всегда называл меня Лиз. «Элиз» создает дистанцию между нами, и я боюсь следующих слов.
Ты жива! И у нас прекрасная дочь! Это наполняет мое сердце радостью. Но также и с грустью от того, что мы так и не нашли друг друга. Я никогда не переставал думать о тебе и никогда не переставал любить тебя.
Зачем он это говорит? Ясно же, что разлюбил меня. Ведь женился на другой.
Я был идиотом. Как идиот поверил твоему отцу, когда он сказал, что тебя расстреляли. Совершенно раздавленный горем, я был не в состоянии увидеть правду. Пожалуйста, прости меня.
Строчки расплываются, когда мои глаза наполняются слезами. Я отвожу взгляд, смаргиваю их и читаю дальше.
Никогда и никого я не смог бы полюбить так, как любил тебя, Элиз. Но в мою жизнь вошел кто-то еще.
Я больше не могу читать. Я поднимаю затуманенный взгляд; начался прилив, и песчаная дорожка исчезла. Мама и дочки прогуливаются по пляжу, размахивая сцепленными руками, беззаботные и счастливые.
Мне надо возвращаться на берег, пока еще можно пройти по мелководью, но, кажется, я не могу пошевелиться. Я в оцепенении. Я сижу на камне, комкая письмо в руках, и смотрю в бесконечную даль моря. Я чувствую, что исчезаю. Растворяюсь в ничто. Подвешенная во времени. Мне нигде нет места, и никуда не хочется идти. Я слушаю, как накатывают волны, набирая силу, и все равно не могу шелохнуться. Ветер свистит между скал, обтачивая их острые выступы. Редкие травинки сгибаются под его порывами. Тот же ветер нежно ласкает мои волосы, что-то шепчет мне, и я понимаю, что больше не боюсь. Больше нечего бояться. Правда выпущена на свободу. Я вслушиваюсь в вечный ритм волн – они бьются о камни, отступают и набегают снова. Я чувствую себя невесомой и, наверное, могла бы парить на волнах. Глаза закрываются, и мое дыхание сливается с дыханием моря.
Глава 68
Ковентри, 4 июля 1963 года
Себастьян
Жозефина гостит в его доме десятый день, когда стук в дверь нарушает их теперь уже привычную утреннюю рутину. На пороге стоит почтальон.
– Телеграмма, – объявляет он, вручая Себастьяну коричневый бланк.
Себастьян держит листок в руках. Текст такой короткий, что глаза успевают пробежаться по строчкам, прежде чем разум осознает, что на самом деле послание адресовано не ему. Жозефине.
Несчастный случай с твоей матерью. Она в больнице. Приезжай.
Элиз! Элиз в больнице! Он захлопывает дверь, сердце колотится. Что могло случиться? Что, если она попала в какую-нибудь ужасную автокатастрофу? Как сказать об этом Жозефине?
Он возвращается на кухню. И дрожащими пальцами протягивает ей телеграмму.
– Жозефина. Твоя мать.
Не говоря ни слова, Жозефина забирает у него бумагу. За секунду она прочитывает текст, и листок выскальзывает из ее рук.
– Что это значит? – Ее глаза широко распахнуты от потрясения.
Мэгги наклоняется, чтобы поднять листок. Ее взгляд мечется между Себастьяном и Жозефиной. На кухне повисает густая и тяжелая тишина.
– Папа! – кричит Филип, как будто пытаясь вернуть всех обратно.
Себастьян, тотчас стряхивая оцепенение, обнимает дочь, успокаивая и обнадеживая.
– Она в больнице. О ней позаботятся врачи. Все будет в порядке. – Его слова звучат жалко, и он ненавидит себя за то, что произносит их, за то, что эгоистично удерживает Жозефину здесь, когда она должна быть дома, рядом с матерью.
– Элиз в больнице? – Мэгги недоумевает.
– Да, – отвечает Себастьян. – Жозефина должна уехать.
– Ты мог бы воспользоваться телефоном соседей, – предлагает Мэгги. – Позвони в больницу. – Она права: он мог бы это сделать.
– Ты знаешь название ближайшей больницы? – Он поворачивается к Жозефине, испытывая облегчение от того, что может заняться делом.
– Да, это в Ланьоне.
– Я пойду к соседям и позвоню туда.
– Можно мне с тобой? – слабым голосом спрашивает Жозефина.
Он кивает, и они вместе выходят из дома.
Соседи завтракают и, когда видят выражение паники на лице Себастьяна, говорят, что да, конечно, он может воспользоваться телефоном, даже если это звонок во Францию. Себастьян сначала связывается с оператором, узнает телефон больницы. Наконец он ставит дрожащий указательный палец на цифру «0» и отводит диск в сторону до упора, затем так же набирает следующую цифру. Кажется, это длится вечность, и его сердце колотится в такт вращению диска.
– L’hôpital, – отвечает женский голос.
– Bonjour, madame, – начинает Себастьян. – Я только что получил телеграмму, в которой сообщается, что Элиз Шевалье госпитализирована. Не могли бы вы подсказать мне – она в вашей больнице?
– Простите, с кем я говорю?
Кто он для нее теперь? Себастьян колеблется.
– Я звоню от имени ее дочери, она рядом со мной. Жозефина Шевалье.
– Да, Элиз Шевалье у нас.
– Вы можете сказать мне, в каком она состоянии?
– Она все еще в коме.
– В коме? – Он крепко сжимает трубку. Пот выступает каплями на лбу и ладонях.
– Да, мне очень жаль. Разве вы не знали?
– Нет. А что случилось?
– Ее нашли в море, недалеко от острова Иль-о-Лапен. Спасатели доставили ее к нам.
В море! Он хочет спросить, что она там делала. Вместо этого он произносит:
– Мы будем у вас завтра. – Сердце неистово бьется о ребра. Он вытирает телефонную трубку о брюки, прежде чем вернуть ее на рычаг, и поворачивается к Жозефине.
– Кома? – бормочет она, смертельно бледная.
– Мы уедем сегодня, Жозефина. – Он заключает ее в объятия, крепко прижимая к своей груди. Она не издает ни звука и неподвижна, точно камень.
Глава 69
Ковентри, 4 июля 1963 года
Себастьян
Он должен отвезти Жозефину домой, к ее матери. Втайне он мечтал совершить это путешествие со своей дочерью, но, разумеется, не при таких обстоятельствах, не в состоянии паники и ужаса.
Он быстро собирает дорожную сумку, разве что колеблется, когда заглядывает в ящик для носков. Кто знает, надолго ли он уезжает? Он чувствует, как глаза Мэгги буравят его спину, и поворачивается к ней.
– Я… – Он теряется, не зная, что сказать. – Вернусь, как только смогу. – И что это означает? Вернется, как только Элиз выйдет из комы? А если не выйдет? Или вернется, как только почувствует себя готовым? А если этого не произойдет? Что, если он не сможет снова расстаться с ней?
Это нелепо, убеждает он себя. То были другие времена, другая жизнь. Теперь он любит Мэгги. Он делает это для Жозефины и, как только благополучно доставит ее домой, вернется обратно. Его не было рядом, когда она росла, но он может быть рядом с ней сейчас. Он должен это сделать. У него нет выбора.
– Себастьян. – Мэгги проходит дальше в комнату и, приближаясь к нему почти вплотную, кладет голову на его плечо. – Я надеюсь, с ней все будет в порядке. – Он не уверен, говорит она об Элиз или о Жозефине.
В тот же день, после обеда, Мэгги отвозит их на железнодорожную станцию. Жозефина сидит сзади, Филип у нее на коленях, а Люк, завернутый в одеяло, спит на заднем сиденье. Себастьян всю дорогу держит руку на колене Мэгги, хочет показать, что его сердце по-прежнему принадлежит ей – но насколько жалок этот жест. Почему он не может просто сказать ей об этом? Он пытался, только слова не шли с языка.
Мэгги паркует машину, и все выходят, кроме Люка, который крепко спит. Себастьян наклоняется к Мэгги и быстро целует ее в губы.
– Я люблю тебя, – шепчет он, отстраняясь.
Он чувствует, что Жозефину напрягает эта сцена. Он поворачивается к Филипу, который держит ее за руку, хотя и выглядит немного угрюмым. Он подхватывает сынишку на руки и обнимает. Себастьяну впервые предстоит провести ночь вдали от своей семьи, и как-то неловко прощаться с ними вот так.
– До свидания, Жозефина. – Мэгги берет ее за плечи. – Я надеюсь, твоя мама скоро поправится. – Жозефина целует ее в щеку, и они с Себастьяном вдвоем направляются на станцию. Себастьян оглядывается через плечо, но Мэгги уже усаживает Филипа обратно в машину.