– А что насчет тебя? Хоть какие-нибудь детали помнишь?
– Что-то помню.
– Но немного.
– Да.
– Я слышала, что это надуманная проблема, – говорит она, – все эти разговоры о подавленных воспоминаниях.
Я делаю еще глоток, стараясь прогнать легкий укол раздражения. Хотя у нас с ней очень много общего, она не способна заглянуть мне в голову и увидеть там черную дыру на том месте, где должны быть воспоминания о «Сосновом коттедже». Ей никогда не узнать, как это утешительно и болезненно одновременно – помнить самое начало произошедшего, а потом сразу самый конец. Как будто ты вышел из кинотеатра спустя пять минут после первых кадров и вернулся к началу титров.
– Поверь, – говорю я, – это по-настоящему.
– И ты вот так смирилась с тем, что ничего не помнишь?
– Думаю, так для меня только лучше.
– Неужели ты не хочешь знать, что на самом деле случилось?
– Я знаю, чем все закончилось, – говорю я. – Этого достаточно.
– Я слышала, «Сосновый коттедж» существует до сих пор, – говорит Сэм, – прочла на одном из этих дурацких сайтов про настоящие истории преступлений.
Пару лет назад то же прочла и я, вполне возможно, на том же самом сайте. Сразу по окончании расследования владелец «Соснового коттеджа» попытался продать его вместе с участком. Но покупателей, конечно же, так и не нашел. Ничто так не обесценивает недвижимость, как кровь под фундаментом. Потом он обанкротился, и все его имущество перешло к кредиторам. Они тоже не смогли его продать. Так что «Сосновый коттедж», словно огромное надгробие, так и стоит в пенсильванских лесах.
– Никогда не хотела вернуться и посмотреть на него? – спрашивает Сэм. – Может, это помогло бы тебе все вспомнить.
От мысли об этом меня начинает тошнить.
– Нет, никогда.
– Ты вспоминаешь о нем?
Она явно хочет, чтобы я назвала Его по имени. Вместе с теплом тела от ее кожи волнами исходит ожидание.
– Нет, – лгу я.
– Так и думала, что ты так скажешь, – говорит Сэм.
– Это правда.
Я отхлебываю еще виски и заглядываю в бутылку, пораженная, как много мы успели выпить. Точнее не мы, а я. До меня вдруг доходит, что Сэм к ней едва прикоснулась. Я закрываю глаза, меня немного пошатывает. Понимаю, что балансирую на грани опьянения. Еще один глоток, и дело будет сделано.
Я опять подношу бутылку к губам, делаю два больших глотка и наслаждаюсь их жаром.
Голос Сэм становится далеким и тихим, хотя она сидит возле меня.
– Ты ведешь себя так, будто ты все преодолела, но на самом деле нет.
– Ты ошибаешься, – говорю я.
– Тогда докажи, назови его по имени и фамилии.
– Нам надо немного поспать, – говорю я, глядя в окно на светлеющее с каждым мгновением небо, – уже поздно. Или рано.
– Тебе нечего бояться, – говорит Сэм.
– А я и не боюсь.
– Это его не воскресит.
– Знаю.
– А чего тогда ты так ссышь?
Она говорит в точности как Жанель. Подстрекает, берет на слабо. Заставляет делать то, чего я не хочу. Внутри нарастает раздражение с ноткой злобы. Когда я собираюсь задавить его очередной порцией бурбона, выясняется, что Сэм забрала у меня бутылку.
– Да-да, именно так, – говорит она – ты ссышь.
– Хватит, Сэм.
– Если ты действительно так замечательно все преодолела, то тебе ничего не стоит произнести какое-то там имя.
– Я иду спать.
И действительно встаю, чтобы уйти, но в этот момент Сэм хватает меня за руку. Я вырываюсь, соскальзываю с кровати и с грохотом падаю на пол. Бедро простреливает боль. Пьяная от бурбона и недосыпа, я встаю не без труда. В желудке мрачно плещется алкоголь. В глазах все плывет.
Сэм только усугубляет дело:
– Я хочу, чтобы ты сказала это.
– Нет.
– Один раз. Ради меня.
На ватных ногах я поворачиваюсь к ней.
– Почему тебе это так важно?
– А почему ты так сопротивляешься?
– Он не заслужил, чтобы другие вслух произносили Его имя! – ору я; мой голос оглушительно звенит в предрассветной тишине.
– После всего, что Он сделал, ни одна живая душа не должна произносить вслух Его чертово имя!
Сэм широко распахивает глаза, понимая, что завела меня слишком далеко.
– Не надо так беситься.
– И все-таки я бешусь, – говорю я. – Знаешь, я ведь сделала тебе одолжение, разрешив ко мне вписаться.
– Конечно. Не думай, что я этого не понимаю.
– Если хочешь, чтобы мы были друзьями, учти – я никогда не говорю о «Сосновом коттедже». Он для меня остался позади.
Сэм опускает глаза, положив ладони на бутылку и баюкая ее на груди.
– Прости, – произносит она, – я не собиралась быть такой тварью.
Я стою на пороге комнаты, потирая пульсирующее болью бедро и изо всех сил стараюсь не показывать, как здорово набралась. И тут в голове на мгновение проясняется.
– Может, ты и права. Может, утром тебе действительно будет лучше уйти.
Когда мне удается связно высказаться, на меня вновь обрушивается опьянение. Раскачиваясь из стороны в сторону, я выхожу из комнаты. Закрыть за собой дверь удается далеко не с первой попытки. Пройдя по коридору, вновь вступаю в схватку с дверью, но на этот раз в спальню.
Я плюхаюсь на кровать, и Джефф сонным голосом спрашивает:
– Я слышал крики.
– Не бери в голову.
– Точно?
– Угу, – отвечаю я, слишком обессиленная, чтобы добавлять что-то еще.
Не успеваю я провалиться в сон, как в сумбур моего сознания вонзается мысль. Проблеск воспоминания, отнюдь не желанного. Он в момент нашей первой встречи. До того, как начались убийства и он превратился в Него.
Ее тут же сменяет еще одна, еще тревожнее первой. Сэм явно хотела, чтобы я все вспомнила.
Знать бы только зачем.
«Сосновый коттедж» 17:03
Жанель решила, что хочет исследовать окрестности, прекрасно понимая, что никто не откажет в просьбе имениннице. Так что они отправились в путь и углубились в лес, подступавший вплотную к дощатому настилу на задах дома.
Крейг, бывший бойскаут, вел отряд вперед с решимостью, граничившей с глупостью. Он единственный взял с собой подходящую обувь – высокие туристические ботинки с толстыми носками, натянутыми на его жилистые ноги в виде защитной меры против клещей. В руках у него был нелепо длинный посох, ритмично постукивавший о землю.
Куинси и Жанель, куда менее серьезные, шагали сразу за ним. В джинсах, полосатых свитерах и непрактичных кедах, они прокладывали себе путь, ступая по толстому ковру опавшей листвы. Сверху тоже падали листья, вечернее солнце сияло сквозь их хрупкие, тонкие силуэты, пока они кружились, вертелись и вращались в воздухе. Словно падающие звезды всех оттенков красного, оранжевого и желтого.
Жанель схватила на лету листик и заткнула себе за ухо, его яростная рыжина сверкала в ее золотисто-каштановых волосах.
– Я требую, чтобы меня щелкнули, – сказала она.
Куинси подчинилась, дважды нажала на спусковую кнопку затвора, потом повернулась и сфотографировала Бетц, которая устало тащилась с тем же измученным видом, с которым не могла расстаться весь день. Для нее эта поездка была не столько подарком, сколько тяжким бременем. Днями, которые надо было как-то перетерпеть.
– Улыбочку! – приказала Куинси.
– Вот когда этот поход закончится, тогда и буду улыбаться, – хмуро бросила Бетц.
Куинси все равно ее сфотографировала, а потом переключилась на Эйми и Родни, которые шли бок о бок, чуть не соприкасаясь бедрами. Поскольку они никогда не были не вместе, все давно стали называть эту пару Рэймди.
На Эйми была фланелевая рубашка Родни, рукава которой оказались ей настолько длинны, что скрывали собой даже пальцы. Рядом с ней Родни своей небритой физиономией и торчавшим из-под выреза футболки кустом волос на груди напоминал медведя гризли. Увидев Куинси, они прижались друг к другу и скорчили рожицы.
– Готово! – воскликнула та. – Вот она, любовь на камеру.
– Эй, ребята, что вы там застряли? – крикнул им Крейг, когда они стали взбираться вверх по пологому склону.
От опавшей листвы земля стала скользкой, поэтому Жанель и Куинси взялись за руки, по очереди помогая друг другу карабкаться вверх.
– Нет, я серьезно, нам надо держаться вместе, – произнесла Жанель с важностью экскурсовода, – в здешних лесах водятся духи.
– Чушь, – ответил Родни.
– Это правда. Сотни лет назад здесь жило индейское племя. А потом пришли белые мужчины и стерли его с лица земли. Их кровь на наших руках, ребята.
– Что-то я ее не вижу, – сказал Родни, насмешливо глядя на свои ладони.
– Веди себя прилично, – осадила его Эйми.
– Как бы там ни было, – сказала Жанель, – поговаривают, что духи этих индейцев скитаются по лесам, готовые убить каждого белого, который попадется им на пути. Так что будь осторожен, Родни.
– Почему я?
– Потому что Крейг справится с любым духом, индейским и каким угодно другим, – сказала Куинси.
– А как насчет тебя?
– Я же сказала, их убили белые мужчины, – ответила Жанель, – а мы женщины, и к нам они претензий не имеют.
– Несколько человек действительно здесь умерли.
Это сказала Бетц. Спокойная, наблюдательная Бетц. А потом посмотрела на всех своими огромными, немного жутковатыми глазами.
– Об этом мне рассказал парень, с которым я хожу на зарубежную литературу, – добавила она. – В прошлом году в здешних лесах убили двух туристов. Парня и девушку. Прямо в палатке зарезали насмерть.
– А того, кто это сделал, нашли? – спросила Эйми, теснее прижимаясь к Родни.
Бетц покачала головой:
– Насколько я знаю, нет.
Пока они не добрались до вершины холма, никто больше не проронил ни слова. Даже шелест сухих листьев под ногами, казалось, стал тише, дав им возможность подсознательно прислушиваться к другим звукам. Куинси чувствовала, что в этой мягкой, необычной тишине они не одни. Она понимала, что это глупость, всего-навсего побочный продукт рассказа Бетц, но все равно не могла избавиться от ощущения, что в лесу кроме них есть кто-то еще. Где-то поблизости. Стоит и наблюдает.