Я словно в одночасье возвращаюсь туда и чувствую ту же глубокую, пульсирующую боль. Время сжимается и превращается в черный тоннель, который вот-вот меня поглотит, чтобы выплюнуть в том проклятом лесу, где случился весь этот кошмар.
Но ничего не происходит. Я возвращаюсь в настоящее и чувствую, как от шока цепенеет все тело. Выпускаю капюшон – рука разжимается сама собой. Сквозь кровавый туман я различаю очертания мужчины. Вырвавшись на свободу, он поворачивает на юг, убегает и вскоре исчезает из виду.
Вместо него в поле зрения появляются две другие фигуры, устремляющиеся ко мне с разных сторон. Одна из них Сэм, она подбегает сзади и зовет меня по имени. Вторая – девушка, которую мы только что спасли, она вскочила со скамейки и приближается ко мне, засунув руку глубоко в свою холщовую сумку.
– У вас кровь, – говорит она.
Чувствуя, что из ноздрей течет что-то горячее и влажное, я прижимаю к носу руку. Потом опускаю глаза и вижу, что на пальцах поблескивает кровь.
Девушка протягивает мне салфетку. Когда я прикладываю ее к носу, Сэм обнимает меня сзади, крепко прижимается к спине и говорит:
– Ни хрена себе! Девочка моя, да ты у нас настоящий боец.
Я дышу ртом, втягивая в себя бодрящий воздух, пропитанный едва уловимым ароматом травы. Все мое тело звенит от смеси адреналина, страха и гордости оттого, что Сэм, вероятно, права. Я действительно боец и сияю от радости.
Девушка, которую мы спасли – она до сих пор не сказала, как ее зовут, – тоже, похоже, поражена. Сквозь туман мы спешим к выходу из парка, и она глухим, испуганным голосом спрашивает, кто мы – самовольный патруль?
– Нет, – отвечаю я.
– Да, – говорит Сэм.
Когда мы оказываемся в западной оконечности парка, я ловлю такси и усаживаю девушку в машину. Перед тем как захлопнуть дверцу, сую ей в руку двадцатидолларовую купюру, насильно сжимаю ее пальцы и говорю:
– Это водителю. И никогда больше не ходите в парк одна в такое позднее время.
Когда я просыпаюсь, лицо все еще саднит тупой, ноющей болью, протянувшейся от скулы до носа. В душе я делаю воду такой горячей, какую только способна выдержать, и целых пять минут провожу, вдыхая пар и избавляясь от комков запекшейся в ноздрях крови. Потом подставляю лицо под ее струи, которые обжигающим жалом впиваются в кожу.
Когда в голове всплывают воспоминания о событиях прошлой ночи, тремор схватывает мои ноги с такой силой, что мне приходится прислониться к стенке душа. Просто невероятно, что я была так глупа, так рвалась к опасности. Тот парень в парке мог быть вооружен. Меня могли зарезать, застрелить, уничтожить. С учетом этого, мне еще повезло, что я отделалась одним ударом по лицу.
Выключив воду, я провожу рукой по зеркалу в ванной, образуя на затуманенной поверхности широкую прозрачную полосу. На щеке женщины, которая смотрит на меня, виднеется едва заметный синяк. Но при этом чрезвычайно чувствительный к прикосновениям. Стоит слегка надавить на него подушечкой пальца, как лицо тут же кривится от боли.
Новая боль пробуждает к жизни старые раны. Удары ножом в «Сосновом коттедже» не нанесли серьезного вреда, но оставили шрамы. Сегодня они пульсируют – впервые за много лет. Я слегка выгибаю спину, чтобы отметина на животе отразилась в зеркале. Тонкая молочно-белая линия, отчетливо виднеющаяся на раскрасневшейся от пара коже. Потом наклоняюсь немного вперед и присматриваюсь к двум меткам чуть ниже плеча, расположенным на расстоянии пары сантиметров друг от друга. Одна из них вертикальная, другая чуть наклонена и образует диагональ. Если бы нож был больше, они бы наверняка пересеклись.
Вытеревшись и одевшись, я чувствую, что боль отступила и превратилась в легкое покалывание. Неприятное, конечно, но я смогу с ним справиться.
На кухне, в преддверии встречи с Купом, я принимаю таблетку «Ксанакса», запивая ее виноградной газировкой, и жду, когда из своей комнаты выйдет Сэм. Она появляется через пару минут и выглядит совсем другим человеком. Убранные за уши волосы полностью открывают слегка тронутое макияжем лицо. Стрелки стали куда менее жирными, а рубиновый цвет на губах сменился розово-персиковым блеском. Отказавшись от ежедневного черного цвета, она надела темные джинсы, синие туфли на плоской подошве и ту самую блузку, которую вчера позаимствовала в «Сакс». В ушах болтаются прикарманенные мной золотые сережки.
– Ничего себе! – восклицаю я.
– Скажи, неплохо для телки в таком возрасте?
– Не то слово.
– Хочу произвести хорошее впечатление.
Пока мы идем в кафе, несколько раз ловим на себе взгляды прохожих, но невозможно сказать, чем они вызваны – статьей Джоны Томпсона или новым обликом Сэм. Скорее всего, последним. Мало кто смотрит на меня, а те, кто это делает, кажется, просто сравнивают меня с ней.
От этого не удерживается даже Куп, когда мы подходим к кафе, минуя его любимый столик у окна. Он через стекло быстрым кивком приветствует меня и бросает оценивающий взгляд на Сэм. Я чувствую в затылке легкий укол раздражения.
Когда мы входим, Куп встает. В отличие от нашей предыдущей встречи, сегодня он одет так, чтобы не выделяться на фоне богатой публики: на нем брюки цвета хаки и черная рубашка. Все это ему очень идет, короткие рукава выставляют напоказ тугие бицепсы и выпирающие из-под кожи вены.
– Вы, должно быть, Саманта, – говорит он.
Он медленно протягивает руку вперед, на его лице отражаются смущение и неуверенность. Сэм берет инициативу, подает ему руку через стол и сжимает его раскрытую ладонь.
– А вы, вероятно, тот самый полицейский Купер, – говорит она.
– Куп, – быстро отвечает он, – все называют меня просто Куп.
– А меня все называют Сэм.
Когда мы садимся, я выдавливаю из себя улыбку и говорю:
– Отлично! Вот мы и познакомились.
На столе перед Купом стоят две чашки. Кофе для него и чай для меня.
– Я хотел заказать что-нибудь и вам, Сэм, – говорит он, глядя на них, – но не знал, что вы любите.
– Кофе, – отвечает она, – я возьму сама. А вы пока поболтайте.
Вдоль череды столиков она направляется к стойке в глубине кафе. За одним из них расположился бородатый парень в надетой козырьком назад бейсболке. Видимо, писатель, судя по стоящему перед ним ноутбуку. Возле него лежит кожаная сумка, «Айфон» и сверкающая ручка с позолотой поверх блокнота. Он в восхищении следит за Сэм глазами. Она в ответ улыбается и кокетливо шевелит пальцами.
– Стало быть, это и есть Саманта Бойд, – говорит Куп.
– Собственной персоной.
Глядя на него через стол, я наблюдаю, как он смотрит на Сэм в дальнем углу кафе.
– Что-то не так?
– Нет, я просто не могу оправиться от удивления, – отвечает он, – никогда не думал, что она вот так объявится. Это все равно что увидеть привидение.
– Меня ее появление тоже удивило.
– Она совсем не такая, как я ожидал.
– А чего ты ожидал?
– Более жесткого человека, что ли. Тебе не кажется, что на той школьной фотографии она выглядит иначе?
Я могла бы сказать Купу, что Сэм совсем другая, что она специально ради меня сгладила острые углы, чтобы произвести на него впечатление. Но я молчу.
– Вчера я немного почитал о том, что случилось тогда в «Найтлайт Инн», – говорит он, – даже представить себе не могу, через что ей пришлось пройти.
– Да, жизнь обошлась с ней сурово, – говорю я.
– Как вы с ней поладили?
– Отлично. А вот с Джеффом они не на одной волне.
Куп позволяет себе слегка улыбнуться.
– Не скажу, что меня это удивляет.
– На самом-то деле тебе нужно знакомиться с Джеффом. Сэм – это временно, а вот Джефф, нравится тебе или нет, со мной надолго.
Не знаю, зачем я это сказала. Как-то само собой выскочило. Слабая улыбка на лице Купа в то же мгновение исчезает.
– Но спасибо тебе, что приехал, – чувство вины смягчает мой тон. – Это очень благородно, но я начинаю чувствовать себя обузой.
– Ну какая же ты обуза, Куинси? Ты никогда ей не была и никогда не будешь.
Куп смотрит на меня своими невероятными глазами. Я провожу пальцем по синяку на щеке, пытаясь понять, не высмотрел ли он эту неприметную розовую линию на скуле. Отчасти я надеюсь, что он об этом спросит, тем самым предоставив возможность выдать заранее заготовленную ложь: «Что? Ах, это! Ерунда, о дверной косяк ударилась». Но, к моему разочарованию, он через мое плечо смотрит на Сэм, которая как раз возвращается к нам с дымящимся кофе в руке. Проходя мимо писателя, она случайно задевает стол, и кружка опасно кренится.
– Ах! Простите! – восклицает она.
Тот поднимает голову и улыбается.
– Ничего страшного.
– Хороший ноутбук, – замечает она.
Потом усаживается рядом со мной, окидывает Купа беглым взглядом и говорит:
– Я представляла вас иначе.
– Хуже или лучше? – спрашивает он.
– Уродливее. Но явно ошибалась.
– Значит, вы и раньше знали, кто я такой?
– Разумеется, – говорит Сэм, – как и вы знали, кто я такая. Вот оно, могущество интернета. Теперь ни у кого нет секретов.
– Вы поэтому исчезли?
– Главным образом, да, – отвечает Сэм, – но теперь снова вернулась в мир живых.
– Это точно.
В голосе Купа сквозит нотка недоверия, как будто его не убеждает нарочитая благовоспитанность Сэм. Он откидывается на стуле, склоняет набок голову и окидывает ее точно таким же оценивающим взглядом, как перед этим она его.
– Почему вы решили вернуться?
– После случившегося с Лайзой я подумала, что смогу поддержать Куинси, – отвечает Сэм и тут же добавляет, – если, конечно, она в этом нуждается.
– Куинси не нужна помощь, – заявляет Куп с таким видом, будто я не сижу прямо перед ним, будто я превратилась в невидимку, – она сильный человек.
– Но я-то этого не знала, – говорит Сэм, – и поэтому приехала.
– Вы надолго приехали?
Сэм беззаботно пожимает плечами:
– Может быть. Я еще не решила.
Я делаю глоток чая. Слишком горячий – жидкость обжигает язык. Но я все равно продолжаю пить, в надежде, что боль избавит меня от раздражения, вновь пробивающего себе путь к затылку. На этот раз оно вырастает до размеров отпечатка пальца на коже головы.