в свои права и швыряют меня на землю. Но Тина уже рядом и не дает мне упасть. К шее взлетает нож и повисает рядом с горлом, царапая кожу.
– Извини, детка, – говорит она, – отделаться не получится.
Тина тащит меня к дому, я барахтаюсь и упираюсь изо всех сил. Мои каблуки вонзаются в гравий, но они неспособны нас затормозить, и о моем отчаянном сопротивлении свидетельствуют только две глубокие борозды на дорожке. Одна моя рука придавлена ее рукой. Той самой рукой, что сжимает нож, которого я не вижу, но могу явственно почувствовать. Каждый раз, когда мой рот открывается, чтобы закричать, подбородок упирается в его рукоятку. Много раз подряд.
Когда я не кричу, я пытаюсь отговорить Тину.
– Не делай этого. – Я выплевываю слова, брызгая слюной. – Ты же точно такая, как я. Ты выжившая.
Тина ничего не отвечает. Просто продолжает тащить меня к двери, до которой теперь не больше десятка метров.
– Твой отчим тебя насиловал, так ведь? Ты поэтому его убила?
– Ага, типа того, – отвечает Тина.
Ее хватка слабеет. Самую малость, но вполне достаточно, чтобы стало ясно – я нашла ее слабое место.
– Они отправили тебя в Блэкторн, – продолжаю я, – хотя ты не была сумасшедшей. Просто защищалась. От него. И с тех пор только и делаешь, что защищаешь женщин. Наказываешь мужчин, которые их обижают.
– Замолчи, – говорит Тина.
Но я не хочу. И не могу.
– А в Блэкторне ты познакомилась с Ним.
Теперь я говорю уже не об Эрле Поташе. Тина это явно понимает, поскольку говорит:
– У него было имя, Куинси.
– Вы были близки? Вы встречались?
– Он был моим другом, – говорит Тина, – единственным в этой гребаной жизни.
Она замедляет наше беспорядочное движение в сторону дома. Ее рука сдавливает меня сильнее, острие ножа упирается в кожу под подбородком. Я хочу сглотнуть застрявший в горле ком, но не могу, опасаясь, как бы оно ее не проткнуло.
– Назови его имя, – приказывает она, – давай, Куинси.
– Не могу, – отвечаю я, – пожалуйста, не заставляй меня.
– Можешь. И скажешь.
– Пожалуйста… – слово дается мне с большим трудом, его едва слышно. – Пожалуйста, не надо.
– Назови его гребаное имя!
Я судорожно сглатываю помимо своей воли. От этого кончик ножа еще глубже втыкается в кожу и жалит меня, словно ожог – горячий и пульсирующий. Из глаз катятся слезы.
– Джо Ханнен.
Вверх по горлу стремительно катится тошнота, выталкивая эти два слова изо рта. Тина держит нож на том же месте, пока я извергаю содержимое желудка. Кофе, виноградная газировка и таблетки, еще не успевшие просочиться в мой организм.
Когда все заканчивается, я не чувствую себя лучше. Когда к горлу приставлен нож, а до входа в «Сосновый коттедж» остается пять метров, это невозможно. Мне все так же плохо, голова все так же кружится. Я совершенно выбилась из сил, тело отказывается повиноваться, словно парализованное.
Тина опять тащит меня к дому, и на этот раз я уже не сопротивляюсь. Мой боевой дух иссяк. Все, что мне остается, – это плакать, даже не имея возможности вытереть с подбородка блевотину.
– Почему?
Хотя я и так уже знаю ответ. В ту ночь она была здесь. Вместе с Ним. Помогала Ему убивать Жанель и остальных. Точно так же, как когда-то помогла убить тех туристов в лесу. И как потом убила Лайзу, хоть она это и отрицает.
– Мне надо знать, что ты помнишь, – отвечает Тина.
– Но почему?
Ответ прост: это позволит ей решить, убивать меня или нет. Как Лайзу.
Мы уже у самой двери, у этой жуткой, коварной пасти. Оттуда тянет слабым, бросающим в озноб холодом.
Я начинаю кричать, истерическим криком, рвущимся из опаленного желчью горла.
– Не надо! Пожалуйста, не надо!
Я хватаюсь свободной рукой за косяк, вонзая глубоко в дерево ногти. Тина резко меня пихает, раздается сухой треск, и от дверной рамы отламывается щепка. Я кричу не переставая.
«Сосновый коттедж» принимает меня в свои объятия.
Оказавшись внутри, я умолкаю.
Не хочу, чтобы «Сосновый коттедж» знал, что я здесь.
Тина отпускает меня и слегка подталкивает. Я отлетаю на середину гостиной, скользя ногами по полу. Внутри царит благословенный мрак. Мутные стекла почти не пропускают с улицы постепенно гаснущий свет. Через распахнутую дверь сочится свет фар и ложится на пол ярким прямоугольником. В самом его центре располагается тень Тины, которая стоит, сложив на груди руки и отрезая мне путь к отступлению.
– Ну, вспомнила что-нибудь? – спрашивает она.
Я оглядываюсь по сторонам со смесью любопытства и ужаса. На стенах темнеют пятна сырости. А может, и крови. Я стараюсь на них не смотреть. Пятна видны и на потолке, только круглые. Определенно от протечек. К стропилам прилепились птичьи гнезда и паутина. Пол забрызган птичьим пометом. В углу валяется дохлая мышь, высохшая до кожи.
Всю эту деревенскую мебель вывезли и, надеюсь, сожгли. Гостиная теперь кажется просторнее, а вот камин стал меньше, чем мне запомнилось. В памяти встает картина: Крейг и Родни стоят перед ним на коленях – мальчишки пытаются вести себя как взрослые мужчины и неловко возятся со спичками и хворостом.
Короткими, пугающими вспышками налетают и другие воспоминания. Я будто переключаю каналы, задерживаюсь на каждом на какую-то секунду, видя мелькающие кадры уже знакомых фильмов.
Вот посреди комнаты танцует босая Жанель, подпевая песне, которую мы с ней любили так сильно, что все остальные ее возненавидели.
Вот Бетц и Эйми готовят курицу, пререкаются, но потом мирятся и хихикают.
А вот Он. Смотрит на меня из противоположного угла комнаты. Его глаза прячутся за грязными стеклами очков. Он как будто знает, чем мы с ним скоро займемся.
– Нет, – говорю я, и мой голос разрастается в пустой комнате, – ничего.
Тина отходит от двери и рывком поднимает меня на ноги.
– Тогда давай немного пройдемся.
Она вталкивает меня на кухню, от которой осталась лишь оболочка. Плиту унесли, и теперь на ее месте лежит квадрат листвы, грязи и тонких полос пыли. Дверцы шкафчиков куда-то подевались, и на меня глядят пустые, усеянные мышиным пометом полки. А вот раковина осталась на месте, хотя и зияет теперь четырьмя ржавыми дырами. Я хватаюсь за ее край, чтобы не упасть. Ноги по-прежнему меня не слушаются. Я их почти не чувствую и будто парю в воздухе.
– Ничего? – спрашивает Тина.
– Ничего.
Она волочит меня в холл, безжалостно сжимая своими тисками плоть на моем плече. Тяжело топочет подошвами. Я парю.
Переступив порог комнаты с двухъярусной кроватью, мы останавливаемся. Спальня Бетц. В ней ничего нет, если не считать небольшой кучки серого тряпья на полу. В ней нет воспоминаний. До сегодняшнего дня я в нее ни разу не заходила.
Видя, что я молчу, Тина тащит меня в комнату, которую я первоначально планировала разделить с Жанель. В точности как в колледже. Одна из кроватей все еще стоит, правда, без матраца. От нее остался лишь проржавевший железный остов, теперь отодвинутый от стены.
Комната воскрешает воспоминания. Вот мы с Жанель говорим о сексе, примеряя вечерние наряды. Все было бы по-другому, если бы я не надела то белое платье. Если бы настояла на том, чтобы провести ночь здесь, а не в другой комнате дальше по коридору.
Тина бросает на меня взгляд.
– Ничего?
– Нет.
Я начинаю плакать. Опять оказаться здесь и пережить все по новой – это для меня слишком.
Не теряя времени, Тина тащит меня в комнату напротив.
Резиновый водяной матрац конечно же, исчез. Все остальное тоже. В этой пустой комнате глаз цепляется только за широкую темную полосу на полу, почерневшем от гнили. Она тянется к дверному проему, пересекает коридор и упирается в последнюю спальню.
Мою спальню.
Я замираю на пороге, упрямо не желая в нее входить. Не хочу вспоминать чем я здесь занималась. С Ним. И что сделала потом. Бегала по лесу, как безумная, сжимая в руке нож. А когда пришла в себя, там же его и бросила. Практически вложила Ему в руки.
Это я во всем виновата.
Да, их всех убили они с Тиной, но ответственность за это лежит только на мне.
И все-таки, хоть у него для этого были все возможности, меня он не убил. Сохранил мне жизнь, нанеся несколько легких ран, вызвавших столько подозрений у Коула и Фримонта. Он пощадил меня после того, что со мной сделал. Что я позволила ему с собой сделать.
Меня спасло только то, что он занялся со мной сексом. Теперь я это знаю точно.
Я всегда это знала.
Тина замечает на моем лице какую-то перемену. Легкая тень. Трепет.
– Что новое?
– Нет.
Это ложь.
Действительно, появилось кое-что новое. Клочок неведомого воспоминания.
Я лежу в этой самой комнате.
На полу.
Из-под закрытой двери льется вода, устремляется ко мне и обтекает со всех сторон. Пропитывает волосы, плечи и все мое тело, содрогающееся от ужаса и боли. Рядом кто-то сидит. Сквозь сбивчивое дыхание прорываются слезы.
«С тобой все будет хорошо. С нами обоими все будет хорошо».
По ту сторону двери раздается какое-то мерзкое хлюпанье. Кто-то идет по воде. Сразу за тонкой перегородкой.
Новые воспоминания. Короткие отрывки. Вот кто-то грохочет в дверь. Дергает ручку. Врезается в нее. Она с треском распахивается и врезается в стену. Отблеск луны выхватывает из мрака нож, полыхающий красным светом.
Я кричу.
Тогда.
И сейчас.
Два мои крика сталкиваются друг с другом, и я не могу сказать какой из них относится к прошлому, а какой к настоящему.
Когда меня кто-то хватает, я визжу, брыкаюсь и пытаюсь отбиться, не зная, кто это, не понимая, когда и что со мной происходит.
– Куинси! – пробивается ко мне сквозь туман голос Тины. – Куинси, что происходит?
Я поднимаю на нее глаза, наконец полностью вернувшись в настоящее. Она по-прежнему сжимает в руке нож, напоминающий, что разочаровать ее я не могу.
– Я начинаю вспоминать, – звучит мой ответ.