Экран темнеет, потом светлеет.
Теперь он показывает разбросанные в небе аэропланы, и с танцами они как-то не стыкуются. Какой-то тусклый силуэт посреди большого помещения. Солнечный свет льется через большое окно. Скачок – и Тибо видит коридор. Изображение с трудом удается рассмотреть, потому что пленка сильно пострадала от огня. Пустая комната. И тут же, без перехода, в комнате кто-то появляется. Мужчина в пальто, вместо головы у него безглазая шахматная доска.
В «Рексе» по-прежнему звучит неистовый джаз.
Фигура на экране – может, это человек, который держит перед лицом шахматную доску? Вон, даже рука в нижней части доски видна, и все-таки его неподвижность кажется противоестественной. «Это маниф», – понимает молодой партизан.
Звука нет. Человек-с-шахматной-доской покрывается дырами от пуль. Тибо вскрикивает.
Маниф продолжает стоять, но его пальто и пиджак теперь в крови. Кровь капает с доски, заменяющей ему лицо.
Музыка стихает. Люди глядят на экран. Теперь они видят другую комнату, рассеченную солнечными лучами, в которых плавает пыль, и солдата в униформе Вермахта, который медленно отворачивается от камеры.
Фигура в белом халате входит в кадр и толкает солдата. Движутся механизмы. На стене висит распятие. Солдат продолжает поворачиваться, а когда его черты должны стать видимыми, происходит плавный переход – и он опять оказывается спиной к зрителям, и продолжает вращаться, и его лицо по-прежнему скрыто.
– Это же Безымянный солдат! – слышится в тихом зале женский голос. – Я видела его однажды…
Безликий немецкий офицер в грязной униформе ходит по городу, разбрасывая монеты, на которых написаны лозунги, способные вскружить головы немецким бойцам. Монеты с мятежной чеканкой. Маниф разжигает ренегатство. А теперь они смотрят на экран и видят его стоящим на платформе. Он по-прежнему смотрит в сторону. Никто никогда не увидит его лица. На его шее петля.
Люк открывается, солдат падает, раздается ужасный хруст. Толпа вскрикивает.
Труп покачивается. Даже после смерти маниф никогда не поворачивается лицом к камере.
Зрители встают. На экране теперь какой-то священник, не Алеш. Мелькает темное помещение, на миг в кадре появляется нечто огромное.
– Это Дранси, – говорит кто-то.
Массивное, сложное существо привязано за многие части. На одном конце секционного стола – швейная машинка, на другом – зонтик. Между ними мерцающий черно-белый изысканный труп. Третий из увиденных Тибо. Его голова – огромный паук, который дергает лапками над телом хорошо одетого джентльмена. Его ноги – амфоры. Маниф опутан проводами.
Появляются двое в передниках и хирургических масках. Они тащат шлифовальный станок и бензопилу.
– Нет, – говорит Тибо, но он не может через экран отправить приказ назад во времени.
Мужчины беззвучно запускают инструменты. Изысканный труп смотрит собранными в кучку глазами. Его лицо-паук пытается убежать. Что бы его ни держало, держит оно хорошо. Орудия убийства идут в ход.
Зрители в зале «Рекса» кричат. Пилы касаются мест, где компоненты существа стыкуются друг с другом. Взлетают брызги чего-то слишком бледного и густого для крови. Они распиливают манифа на части.
Вивисекторы трудятся над невероятным телом. Изысканный труп заращивает раны, испуская облака опилок или клочки ваты, но его мучители лишь начинают резать быстрее, чтобы одолеть непокорную сюрреалистическую материю. Пилы вгрызаются в плоть.
И вот изысканный труп превращается в ничто. В три банальности. В останки. Жизни в них нет.
Тьма. Свет. Еще священники, ученые, кто-то несет куски другого манифа. Мужчина кивает оператору – в кадре он безусый, но Тибо узнает темноволосого, который удрал вместе с Алешем.
Пленка раздувается пузырем, и мужчина исчезает. Миг спустя остается только свет. Затем на секунду в кадре появляется новая фигура – огромная покачивающаяся тень с жутким лицом, которая надвигается на камеру.
«Рекс» охвачен смятением. Изображение на экране застыло. Они видят только глаза, похожие на чаши с темнотой, и рот – утыканную клыками дыру. Размеры существа огромны.
– Это не маниф, – раздается посреди хаоса тихий голос Сэм, и Тибо вздрагивает. Он не услышал, как она вернулась из будки киномеханика. – Это демон. Но с ним что-то не так.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. – Она протягивает ему несколько кусков пленки, и он, взглянув на свет, видит миниатюрные изысканные трупы, разорванные на составные части машинами, истекающие «кровью» из пальцев-щупалец, ног коленками назад, ног, массивных, как горы, или похожих на переплетенные шарфы, торсов в виде концентрических колец с ножами для масла вместо рук. Их безвольно болтающиеся головы – серп и молот, рыцарский шлем, пара окровавленных целующихся влюбленных. Изысканные казни.
– Мы знаем, что нацисты учатся контролировать манифов, – говорит Тибо. Они с Сэм смотрят друг на друга, пока посетители «Рекса» вопят. – Кнут для волко-столиков. Женщина верхом на Вело. Она не была на их стороне, но, видимо, изучила их методы. И теперь они… приносят манифов в жертву.
– И есть еще демоны, – говорит Сэм. – Они что-то замышляют. Ты видел того мужчину? Почти в самом конце? Того, который сбежал из внедорожника?
– Может, это Вольфганг Герхард, – предполагает Тибо. – Из проекта «План “Рот”».
– Возможно, он так себя называет. Но это не настоящее имя. Я-то в курсе, я его узнала. Его зовут Йозеф Менгеле.
– Откуда ты столько знаешь? – наконец спрашивает Тибо. Он злится на себя из-за этого вопроса. – Что все это значит?
Шум в кинотеатре усиливается, «свободные французы» и остальные кричат о том, что увидели, и Сэм приходится говорить быстро:
– Это значит, что нацисты привели в действие какой-то план. Менгеле – знаток своего дела. Он экспериментирует. Раньше он занимался экспериментами на людях. А теперь он здесь. Он в Париже и работает с Алешем. Менгеле плевать на религию! Ему наверняка понадобился спец по демонам. Они сотрудничают. И с Комиссией «К» тоже. Манифы, демоны и преобразование живой материи.
Тибо говорит:
– А что же План «Рот»?
– Нам надо отсюда выбраться, – продолжает Сэм, не обращая внимания. – Эти ребята в любую секунду запрут двери и начнут планировать идиотскую, обреченную на провал атаку, в которую вложат все силы.
– Ну… – с усилием говорит Тибо, – надо позвать кого-то на помощь.
Сэм отвечает ему спокойным взглядом. Он видит, как она обдумывает ответ. Посреди грандиозного шума их никто не слышит.
– Ну хватит уже, – прибавляет партизан. – Перестань притворяться. Просто позови на помощь.
– Я не могу.
– Думаешь, я не вижу тебя насквозь? Твоя камера – вовсе не камера. Откуда ты столько знаешь о происходящем? О демонах. Хочешь сказать, все дело в том, что в детстве тебе нравились истории про ведьм? Да ладно. Ты из УСС[39].
Сэм с виду кажется очень спокойной. Если эта девушка и впрямь агент американского государства, то она союзница «Свободной Франции» и его враг. Как странно все обернулось. Тибо знает, что по-прежнему нужен ей для чего-то – и, возможно, она нужна ему.
– Я из спецслужбы, да, – говорит она спустя долгое время. – И это все-таки камера. Но ее можно использовать по-разному.
– Ты мне лгала.
– Конечно.
Он моргает.
– Женщина, оседлавшая Вело, была британкой, из УСО. Она тоже пыталась разузнать про План «Рот»?
– Нас тут много, – говорит Сэм. – Она хорошо поработала. Мы должны узнать, что собой представляет этот план. Нельзя допустить, чтобы он воплотился в жизнь.
Тибо отворачивается от нее с отвращением, и она шипит, в буквальном смысле шипит, как зверь:
– Вот только не надо выпендриваться. Ты же сам захотел пойти со мной!
– А что насчет книги? – говорит Тибо и не верит собственным ушам – он что, и впрямь задал такой вопрос? Сейчас она начнет хохотать.
Но Сэм говорит:
– А что с книгой? Фотографии настоящие. Книга будет настоящей. Мы собираем нечто под названием Конгресс за культурную свободу. – Помедлив, она прибавляет с холодной вежливостью: – Может, присоединишься?
– Ты же мой враг, мать твою…
– Верно.
Она шпионка. Она его поняла. Она в точности знает, в чем именно они противостоят друг другу.
Вокруг них собираются все фракции.
– Ты меня слышал, – поспешно говорит Сэм. – Через минуту они придумают какой-нибудь дурацкий план и, скорее всего, атакуют мелкого местного группенфюрера – из этого выйдет как минимум неплохой отвлекающий маневр, – но еще они разберутся с нами и узнают, что ты из «Руки с пером». Это добром не кончится. Поверь мне, ты стоишь для меня гораздо больше, чем любой из них. Можешь ненавидеть меня, сколько влезет, и ты, и Троцкий, и твой гребаный потерянный Папа Бретон, и кто там еще – вы все можете воплотить в жизнь свои самые худшие фантазии, разрушить капиталистический империализм или чего вы там еще замышляете, но только после того, как это все закончится. Потому что если План «Рот» реализуют, нам обоим крышка.
– Так позови на помощь, шпионка! – Он мог бы убить ее прямо сейчас. Впрочем, она наверняка убьет его быстрее. Тибо снова бросает взгляд на морду демона на экране.
– Над городом глушилки, не меньше двадцати штук. Не могу я никого позвать на помощь. Большую часть времени никто не может. Что-то происходит, и мне нужно сейчас же узнать что. Господи боже, у тебя ведь есть интуиция. Хочешь сказать, что ничего не чувствуешь? И даже если бы я могла позвать на помощь, думаешь, от этого был бы толк? Если кто-то несет бомбу, нельзя обезвредить ее, взорвав носителя. Знаешь, почему здания Дранси расположены в форме подковы? Они фокусируют энергию. Там было много, много жертвоприношений. Алеш и Менгеле что-то призывают, и нам нужен скальпель, а не дробовик.
– Я не скальпель, – говорит он.
Хаос и ярость в зале нарастают. Тибо думает о страшных планах, которые воплощаются в жизнь у самой границы арондисманов, в оккупированной зоне.